же взрослая девочка.
Ведь он хороший, этот Чемоданов. Нет, правда, хороший! Надежный, спокойный, ответственный. Только моментами непробиваемый, неуязвимый, как глыба льда. Потому что бывший военный? Непробиваемый такой балбес, толстошкурый тугодум. Плюс с юмором у него не очень. Но ведь это не самый большой недостаток?
Он хороший, мой Саквояж. Честный и правильный. И досталось ему ого-го! Был ранен, но тщательно это скрывает. Хочет казаться таким мачо-мачо, таким бесстрашным и сильным героем, неуязвимым смельчаком, вечным победителем. А на деле растерянный мальчик».
Нет, она его не прогонит. Немного помучает, потерзает, а потом пожалеет. Или она не женщина? Но не упадет спелым яблочком прямо в руки, не жди! Может, что-то поймет?
Упала. В ту же самую новогоднюю ночь и упала. С радостью, надо сказать, и с наслаждением.
Чемоданов уже засыпал, а Катя, удобно устроившись на его сильной, широкой груди, думала о том, какая она счастливая.
Вдруг вспомнила. Всплыли из глубин сознания обиды. Растормошила его, почти уснувшего, и, наклонившись над ним, позвала:
– Послушай, Чемоданов!
Он недовольно скривился:
– Кать, я же сплю!
– Проснись! – суровым голосом приказала она. – Всего один вопрос, Чемоданов! Один, но очень важный!
Чемоданов громко вздохнул:
– Ну спрашивай.
– Почему сегодня? Почему именно сегодня? В честь, так сказать, праздничка? Чтобы не сидеть сычом одному? Или совесть замучила? Нет, ты ответь! – И она с силой затрясла его за плечо.
Чемоданов широко зевнул.
– При чем тут праздник, Кать? И при чем тут сычом? Ты же знаешь, к одиночеству я привык, и оно меня не пугает. А кстати, почему меня должна была замучить совесть? Разве я в чем-то провинился? – он недоуменно хлопал глазами. – Просто я все закончил, Кать. Дом закончил, все мелочи исправил. Мебель расставил, даже белье постелил! Ну чтобы ты зашла и ахнула. Только кастрюли не купил, – расстроенно добавил он. – Это уж ты сама, ладно? Ни черта я в них не понимаю, если честно. Пошел, посмотрел и расстроился – такое покрытие, сякое, двухслойные, трехслойные, антипригарные, керамические, с инкапсулированным дном, медные, алюминиевые. Ой, блин! Вот честно – я растерялся!
– Кастрюли? – тихо переспросила Катя. – Ты, Чемоданов, не купил кастрюли? – интонация была угрожающей.
– Не, не купил. Сама купишь. Жену, Кать, надо приводить в собственный дом. В готовый собственный дом. И чтобы все, понимаешь, чтобы все там было… В общем, ты меня поняла. А торопиться не хотелось и напортачить не хотелось, ты же знаешь, какой я придирчивый зануда! Хотел к ноябрьским, но не успел… А к Новому году успел! – И Чемоданов счастливо засмеялся. – Так что завтра, Кать, поедем на место. Домой. И кстати, кольцо подошло или ты не померила?
– Подошло, – откинувшись на подушку, тихо ответила Катя, – спасибо. Очень красиво, правда.
Чемоданов довольно кивнул, громко зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок.
Катя молчала. Кастрюли. Она страдала, а он искал кастрюли. К ноябрьским он не успел! Боже, и за такого вот идиота я собралась замуж? Может, стоит подумать? И все тихой сапой, без обсуждений и объяснений. Нет, он дурак, но и я дура – напридумывала черт-те чего и страдала! Выходит, мы пара.
Вдруг вспомнила и хлопнула Чемоданова по спине:
– Слушай, Чемоданов! Я тут та-акое купила! А показать забыла! Такой комод, Чемоданов! Знаешь, как он в гостиную впишется? А тумбочка? Аккурат у твоей кровати! Такая красотка, глаз не оторвать! А тарелки? Мейсен, Чемоданов! И бокалы, чашки, Англия, Германия. Чемоданов, ты меня слышишь? А еще… – Катя зажмурила глаза и таинственно улыбнулась. – Акварель! И знаешь, кто автор? Не знаешь! – торжествующе сказала она. – А автор Панкратов. Тот самый Панкратов. Я почти уверена. Ты представляешь? Такое везение! Вставай, пойдем разглядывать. Я тебе все покажу! А книги какие! И старые открытки! Ты знаешь, я их люблю. Ну и еще новогодний сюрприз! Ты обалдеешь, честное слово, я и сама не поверила! Я такое тебе расскажу и покажу – ты обалдеешь! Я тут случайно кое-что откопала! Про твоего родственника, Чемоданов, про твоего любимого двоюродного деда! Чемоданов! Ты меня слышишь? – Катя потрясла его за плечо.
Но Чемоданов крепко и сладко спал.
Все правильно: мужчина и женщина – две разные планеты. Несмотря на некоторые совпадения.
В то время Анна часто думала, сможет ли пережить все это? Силы были на исходе, ей казалось, что она все это не выдержит.
Ну допустим, она будет жить и даже ходить, хотя врачи ей этого не обещали. «Пятьдесят на пятьдесят», – говорили они. В наше время говорят напрямую и честно, без обиняков, хотя Анна считала, что это ужасно. Не все хотят знать правду. Многие верят, что все обойдется, все понимают, а верят. Добровольно надежду никто отпускать не желает, надежда – последнее убежище человека, а уж больного – тем более. Врачи говорили честно, но как-то расплывчато: «У вас молодой организм, вы еще молоды, у вас прекрасная мышечная масса и мышечный корсет, да и вообще надо верить! Верить и надеяться на лучшее, у оптимистов всегда больше шансов. И еще, Анна! Надо надеяться на… – взгляд наверх, на свежепобеленный потолок, туда же направлен указательный палец. – Я думаю, он будет не против».
Все чушь, чушь от первого до последнего слова. «Верить, надеяться, уповать». Что там еще? А, довериться ему! Тому, кто сверху, тому, кто всесилен! Тетя Варя, славная, добрая больничная нянечка – такая бабулечка из русской сказки – уговаривала Анну пойти в храм. До него, кстати, рукой подать, прямо на территории больницы, сейчас во всех больницах есть или храмы, или молельни со свечками и иконами.
Как уговаривала! Была и такая услуга – для неходячих больных вызов батюшки непосредственно в палату.
– Ну нет, никогда ничего у него не просила и сейчас не буду, – ответила Анна. – Нехорошо как-то – вот только мне плохо – и сразу к нему? А когда было нормально, не обращалась, не благодарила за то, что все хорошо? Нет, это неправильно.
Тетя Варя пыталась убедить Анну в обратном:
– Ему все равно, когда к нему обращаются! Он мудрый и добрый, все понимает и детей своих не разделяет! Поедем, Анют, я тебя отвезу! Хуже не будет.
Анна мотала головой:
– Нет, я пока не готова. А раз не готова, то это неправильно.
– Упрямая девка, – так называла ее тетя Варя, – упрямая и лытая!
– Лытая? – улыбалась Анна. – А что это, теть Варь? От какого слова?
– От какого, – ворчала тетя Варя. – Ни от какого! Еще будешь кучиться, дай боже
