успеть приобщиться, а то так и будешь скудаться.
Потом Анна все-таки вытрясла из бабули: «лытая» – «упрямая», «отлынивающая», «приобщиться» – «поверить в бога», «кучиться» – «просить», «умолять», а «скудаться» – «хиреть», «недомогать».
Откуда Варвара Степановна, прожившая в Москве сорок лет, сохранила эти слова? Оказалось, что так говорила ее бабушка, Никития Порфирьевна, воспитавшая сиротку Вареньку в далеком уральском поселке Сырань.
– Сама за тебя помолюсь, – сурово поджав губы, говорила тетя Варя, – раз уж ты такая дурная.
Анна махала рукой. Ей было на все наплевать, на все и всех, за исключением дочки Маруси.
В одном врачи были правы – Анна женщина молодая, а в остальном… Никакая она не спортивная. Сто лет назад, в далекой молодости, три года занималась фехтованием и полгода гимнастикой, но все давно в прошлом.
И никакой оптимисткой она тоже не была. Правда, и пессимисткой тоже. Себя она называла реалисткой, и это была правда. Жизнь она воспринимала с большой долей сарказма и даже цинизма.
Врачам она не верила, потому что видела – есть случаи, когда они сами ничего не знают. Такой случай был у нее.
Встанет Анна из инвалидного кресла или останется там навсегда? Ну да, пятьдесят на пятьдесят, она помнит. Ну да, зарядка, разработка, реабилитация, массажи и тренажеры, понятно. В общем, на ближайшие года два, а может, и больше она должна стать Маресьевым – биться, бороться, упорствовать. И главное – верить.
За две недели до выписки к ней пришел молодой и симпатичный доктор – стильный, с аккуратно подстриженной бородкой, в модном виднеющемся из-под халата дорогом свитере, в хороших, явно не дармовых туфлях, пахнущий неизвестным, но очень приятным, холодящим, как ледяной лимонад, парфюмом.
– Иван Андреевич, – представился он и кивнул на стул у кровати. – Позволите?
Анна равнодушно кивнула.
Сколько их было, этих светил? Кого еще нашел Калеганов? Нового гения нейрологии, модного экстрасенса, а может, бородатый красавчик Иван Андреевич – шаман? Шаманы нынче в почете. С Калеганова станется.
Калеганов считает, что все способы хороши – все, лишь бы поправиться. Ну и ему так комфортнее – прислать, заказать, оплатить. Он приличный и порядочный человек, все это знают. И в судьбе своей пострадавшей любовницы принимает большое, просто огромное участие – как приличный и порядочный человек. Он привозит в больницу не банальные цитрусовые, а, например, черную икру, потому что это повышает гемоглобин. И красную тоже, но это так, на всякий случай. «Не хочешь – отдай сестричкам или больным». Рыбка красная, рыбка белая, холодного копчения, горячего. Настоящий французский рокфор, цена ему – страшно представить. «Ты любишь рокфор, я не ошибся?»
Ты не ошибся. Ты, кажется, вообще не ошибаешься, Дима. Ну и дальше – малина, голубика, клубника. Баллон сладких сливок для ягод. Пирожные из «Волконского», шоколадные, ручной работы конфеты, про цену лучше не думать.
Букет ландышей посредине января.
Не мужчина – мечта, таких не бывает. Ей все завидовали. «И даже не муж, а любовник? Везет же, а с виду ничего особенного, обычная женщина. Ну да, ничего плохого, да и больница никого не красит, и боли… Но счастливица».
Он с виду обычный, ничего примечательного, но и плохого не скажешь, даже если захочешь, – роста среднего, фигура нормальная, волосы темно-русые, лицо обычное, каких тысячи, не красавец, но и не страшный – обычный среднестатистический тип. Зато деловой, обеспеченный, щедрый, свой бизнес, три раза в год заграница. Летом Европа, зимой горы или теплые моря, выбирай.
Она выбирала. Капризничала. Ей казалось, что надо капризничать – так делали все. Все женщины небедных мужчин. Сначала ей было смешно, а потом попробовала сама. Стало еще смешнее. А Калеганов ничего не понял. У него вообще отсутствовало чувство юмора. «Человек без чувства юмора – моральный инвалид», – говорила бабуля.
Но на инвалида Дмитрий Калеганов был не похож.
Человеком он был серьезным и молчаливым, скупым на слова. Исключительно все по делу: что нужно, когда и сколько. Жадным он не был, но и широким, с жестами, тоже. Он был разумным, этот Дмитрий Калеганов. И почему-то Анну это раздражало. Может быть, потому, что она сама была неразумной? Еще какой неразумной была Анна Воскресенская, просто верх неразумности! А может, она просто его не любила?
Без всяких там «может» – она его не любила. Потому что всю свою жизнь любила другого – такого же неразумного, как и она.
Да нет, не так. Совсем не так: она любила не неразумного – любила она ужасного! Не человека, а монстра. Лживого, неверного, по-идиотски и неоправданно отчаянного, безответственного, не умеющего держать слово – в общем, конченого разгильдяя и, по определению близких, просто подонка.
Он и был таким. За что-то же она его любила? Любила, страдала, проливала море слез, верила, ждала, вздрагивая от телефонных звонков. Бросалась на шею, выгоняла. Клялась, что больше никогда, никогда! Потому что прощения этому нет. И принимала снова, дрожа от нежности и желания.
А еще кормила, поила, стирала одежду, покупала новые свитера и джинсы, прощала в который раз, стыдясь самой себя, и снова верила, что все исправится. Да нет, конечно, не верила! Но убедить себя удавалось. Родила от него ребенка. Ненавидела его и себя, все понимала, и… продолжала любить.
«У каждого свой крест, – говорила неверующая Анна. – Мой вот такой».
Когда у них с Калегановым начались отношения – господи, вот же словечко! – подумала: «Судьба меня пожалела. Послала приличного, свободного, небедного человека. Значит, надо брать, как говорила соседка Регина. Дураку понятно – надо брать! Упустить такого мужика – не просто глупость, а большая глупость, такие на дороге не валяются.
Жизнь постепенно налаживалась. Вместо одиноких и пустых, перед телевизором, вечеров, вместо скучных ужинов с овсяной кашей, вместо вечного подсчета копеек до зарплаты, вместо всего того, к чему она привыкла, но так и не смогла полюбить, началось другое: рестораны и театры, хорошие магазины, откуда они выходили с полными сумками. Хороший парикмахер, хороший массажист и отличный косметолог.
А еще пятизвездочные отели, курорты, море и пляжи летом, горы и лыжи зимой. Все замечали, что Анна помолодела и посвежела, еще бы! Кому не на пользу горный или морской воздух? Кому не пойдет кашемировое пальто или итальянские туфли, кто откажется от французской косметики? И к пятизвездочным отелям можно привыкнуть быстро, буквально за один день.
И вообще – к хорошему привыкаешь без всяких проблем и очень скоро перестаешь удивляться. Но и плохое забывается быстро.
Забыла, девочка, как два года назад, всего-то два года назад, с дочкой снимала комнату в частном
