Оглянувшись на безлюдное село, что дрожало в текучем мареве, Яринка спрятала ковшик и ложку в бурьяне под чьим-то плетнем и побежала к дядьке Петру.
Бабку Секлету застала в саду под яблоней. Задрав голову и разглядывая отяжелевшие от белого налива ветви, она брала из подола яблоки, вытирала их фартуком и грызла уголком рта.
Заслышав Яринкин голос, мигом выбросила из подола яблоки.
- Тьфу, тьфу! - сплюнула она. И, не давая Яринке даже поздороваться, стала оправдываться: - Это мальчишки прокрались к яблоне... а я их поймала... А спаса-то еще не было! Кто ж до спаса яблоки ест? И что они в них находят? Ну, трава травой. Взяла вот, попробовать, какое же оно теперь, да только зря рот опоганила, прости, господи!.. Тьфу, тьфу!.. Никогда не ешь, детка, яблок до спаса! Грех!.. Такой грех!..
Яринку очень подмывало загнать бабку за явный обман в угол, но побоялась прогневить - ведь пришла за советом.
- Не буду, бабуся, и не погляжу в ту сторону!
Бабка немного успокоилась. Вытерла губы пальцами, потом по-хозяйски подперла рогатиной обвисшую ветку.
- Ох, урожай какой в этом году на фрукты!
- А уж так.
- Твоя мать поехала жать?
- Сегодня уже второй день.
- А ты чего дома?
- На хозяйстве, - вздохнула Яринка. - Ой, бабусь! - покачала она головой.
- А что?
- Да такое, бабуся, что и говорить не хочется!..
Секлета вся подалась к ней. Темные глаза ее чуть ли не пронизывали Яринку насквозь.
- Ну, ну, говори! - сжала плечо девушке.
- Ой, тако-о-о-е! - всхлипнула Яринка. - Сдурели мои мать, вовсе стыд потеряли, замуж выходят!
- А за кого? - всплеснула руками Секлета.
- За наймита. За Степана... А знаете, - зашептала Яринка горячо, уже и стелются вместе, чтоб мне провалиться!.. Только вы, бабуня, никому ни-ни!
- Ма-а-ту-ушки мои! - снова всплеснула руками Секлета. - Ой, срамота какая! Позор! Помешать, разладить это! А то ведь хозяйство кому достанется?! Какому-то москалю... А наш род, родная кровь - по миру?! Перейти им дорогу! Бедная моя де-е-еточка! Бедная моя сироти-и-инка! заголосила Секлета, обняв Яринку за плечи и качая головой.
Девушка тоже заплакала.
Потом Секлета умолкла на полуслове и, подумав немного, произнесла совсем спокойно:
- А ты, детка, не тужи. Я уже знаю, как это дело до ума довести. Иди домой, а я все улажу. Я им обоим такого отворотного зелья дам!..
- Ой, господи! Отравите!.. - испугалась Яринка.
- Да ты что?! Мое зелье - от слова божьего! - торжественно изрекла Секлета. - Вот увидишь! Все будет ладненько, и дома веди себя так, будто ничего не случилось. А там уже моя забота. - И, чтобы придать своим речам большую значимость, легонько подтолкнула Яринку. - Иди и примечай!
Дрожа от радостного возбуждения, Яринка побежала домой.
День тянулся нестерпимо долго, так и хотелось подогнать медлительное солнце.
Уже над улицами села зависли золотистые облака вечерней пылищи, уже стояли в воротах хозяйки, высматривая разморенных дневным зноем манек да лысок с настороженными ушами и прозрачными ниточками слюны, свисающей с их нежных губ, засыпала уже на завалинках набегавшаяся за день малышня, беззвучно взвивались в небо серо-сизые струйки дымов из труб, тарахтели на крутом спуске подводы, едущие с поля, босоногие пареньки в сермягах ехали в ночное, а матери с наймитом все не было.
Приехали - когда совсем стемнело. Яринка не захотела и ворота открыть, и мать, медленно сойдя с телеги, пошатываясь от усталости, сделала это сама.
- Сегодня, пожалуй, поведешь коней на ночь, - сказала Степану.
Коротко посмеиваясь, тот ответил что-то неразборчивое.
София тоже засмеялась и покачала головой.
- Не все коту масленица, будет и великий пост. Поезжай, поезжай!
Как раз в это время появилась поповская наймичка. Долго стояла молча возле перелаза, будто заснула, потом крикнула:
- Сопия, подите, что-то скажу!
- А что? Заходи сюда.
- Да-а!.. Некогда.
София подошла к ней. Наймичка, повиснув руками на столбике, говорила что-то протяжно-вялым, будто голодным голосом.
- Ладно, - согласилась София. - Скажи - сейчас буду.
Наймичка долго еще висела там, словно ожидая приглашения войти в дом.
- Что там? - спросил Степан, распрягая лошадей.
- Да поп чего-то кличет.
- Когда попу надо, так пускай сам сюда идет! - пробурчал Степан.
- Ой, что ты! Надо идти... А ты ужинай да веди коней... Яринка! позвала София. И хотя разглядела фигурку дочери в тени под вишней, но почему-то не решилась окликнуть вторично. - Никого не жди, - велела Степану, - сам найдешь в печи. Слыхал?..
И ушла.
Степан повесил косу на грушу, грабли положил на хлев, остальное, сняв с телеги, занес в хату.
Яринка, молчаливая и сердитая, пошла за ним. Была тихой, как тень его, как совесть, как упрек, как неумолимая и злая его судьба.
Настороженно поглядывая на девушку, Степан напился воды и начал нервно сновать по кухне, словно ища что-то по углам. Яринка не сходила с места, и он то и дело натыкался на нее, обходил осторожно и опасливо.
Яринка со злорадством убедилась, что Степан сам в печь не заглянет. И даже зубы сжимала от злой гордости - "знай, хозяйка здесь я!".
Потом Степан долго сидел, пригорюнясь, на скамье. Потом подошел к посудной полке, отрезал краюху паляницы и положил за пазуху.
Но тут влетела в хату София. Лицо ее пылало, губы плотно сжаты, глаза покалывали короткими искрами.
- Ты еще не ужинал?
- Не хочу, - ответил сдержанно, с затаенной обидой Степан.
- Так я сейчас, - искоса глянула на дочь.
- Да не нужно, - скривился он.
- Я тут хозяйка! - прикрикнула София. - Садись!
И быстренько подала ужин. Сама стояла рядом с ним, опираясь локтями на стол.
- Почему не спросишь?
Степан молча пожал плечами.
- Так вот, пошла уже брехня по селу, - со злостью сказала София. - Я так и знала... Завидущие души, живоглоты!.. Так вот, пришла я к батюшке, а матушка на меня вытаращилась, как баран на новые ворота. Чего это ты, думаю. Но чтобы тихо-мирно, поцеловала у нее ручку - очень она любит это да и спрашиваю: "Чего это, мол, батюшка звали?" А матушка губы сжала и головой покачивает. "А того, говорит, что вы, Сопия, прелюбодействуете! Пусть бы кто-нибудь, а не вы!" А я говорю: "Вы что, матушка, у меня в головах стояли?.." - "Верные люди, отвечает, донесли". Вот оно что!.. "А я, говорю, начхала на ваших "верных людей". Потому как я сочетаюсь законным браком..." - "Ой, говорит, Сопия, какой же законный брак при живом муже?!" - "Как это, говорю, при живом? Иль он воскрес? Ведь еще в шестнадцатом была от воинского начальника бумага, что пропал Никола без вести". - "А семь лет с тех пор прошло? А раз не прошло, то по закону, говорит, он еще живой!" Вот как! "И вы, говорит, Сопия, выбросьте это из головы, а не то батюшка эпитимью наложит!" Тут меня такое зло взяло. "Вы, говорю, матушка, не очень-то накладывайте, а то как я наложу - возом не вывезете!" Ан тут батюшка из другой хаты: "Вы, София, да вы, София..." словно украл у меня что-то. "Батюшка, говорю, я свою голову на плечах имею, и не учите меня, говорю, а не то и без вас обойдусь... Вот пойдем со Степаном к Ригору, так он нас серпом и молотом обвенчает и вокруг стола обведет!" Батюшка аж глазами захлопал: "Того, этого, как его... да зачем, София, горячиться?.. Мы-то, мол, с вами советуемся... И если вы, как говорите, ту бумагу от самого воинского начальника получили, так, значит, правда то, что вы сказали. Так пускай, говорит, придет ваш суженый, да и договоримся о венчании..." Вот так... Но мне все равно. Хотелось бы только знать, что за дрянная образина разносит это по селу? - И пристально посмотрела на Яринку.
Та не опустила глаз. И так они смотрели друг на друга - остро, со страстным нетерпением - ну-ка, кто одержит верх?!
И сказала мать:
- Ты?!
И сказала дочь:
- Я!
- Ну так вот! - со значением отрубила мать. И, чтобы оставить за собой последнее слово, обратилась к Степану: - Завтра или послезавтра пойдешь к батюшке, договоришься...
Степан вздохнул и тяжело поднялся из-за стола. Он сейчас избегал смотреть в глаза обеим хозяйкам. На краешке стола нарезал табака от папуши*, ссыпал в карман.
_______________
* П а п у ш а - связка табачных листьев.
- Я поехал.
При свете каганца София еще долго возилась в доме, потом чистила картофель на завтрашний обед.
Сверкая глазами, Яринка молча сидела на скамье. Ноги подогнула под скамью, а сама так и кипела.
- Спать иди! - сказала София и начала раздеваться. Чтобы подчеркнуть свою независимость, со злостью бросила в изголовье две подушки. Да еще и умяла кулаком каждую.
- Погасишь каганец.
Яринка дунула на горелку, не прикрытую стеклом, и продолжала сидеть в темноте. Это длилось долго-долго. Потом, затаив дыхание, девушка подошла к постели матери. Прислушивалась. Ждала слова.
"Почему вы, мама, не позовете лечь с собой? Вы же сами считаете меня еще маленькой. А мне так страшно в хате, будто она теперь и не моя! И кто вам сейчас роднее? Тот, чужой, или своя кровь?.."
