А отец походил, походил по дорожкам, потом сел за стол и начал писать. Он писал два-три часа, потом перечитывал написанное, комкал бумагу в кулаке и начинал снова.
Первый раз он написал: "Мой уважаемый коллега, дорогой профессор г-н Ланэ!" - скомкал и бросил.
Потом: "Дорогой профессор!"
Потом: "Профессор!"
Наконец: "Г-н Ланэ!"
Последнее письмо просто: "Г-н Ланэ (уже без восклицательного знака), вашу анонимку я получил".
Бумага была хорошая, гладкая, и я подбирал ее из корзинки.
На третий день отец запечатал письмо в конверт и послал меня за Куртом.
Курт пришел и встал около двери.
- Да нет, нет, вы подойдите сюда, что вы там вытянулись, - позвал отец. - Во-первых, я слышу плохо, а во-вторых, просто... ну, проходите сюда.
Курт посмотрел на меня - я сидел около окна и мастерил кораблик. "Многоуважаемый коллега" было написано на борту. Курт подмигнул мне и даже прошептал что-то про себя. Готов побиться об заклад, что он окончил шепотком фразу отца и окончил ее так: "Просто не гуманно".
- Вот! - Отец повернулся к Курту и взял конверт в руку. - Я вас попрошу... - Он опасливо оглянулся. - Вы мадам Мезонье не видели?
- Она только что была в беседке, - ответил Курт.
- О! В беседке. Отлично! - отец сразу повеселел. - То письмо вам передала госпожа Ланэ? Вы ведь, кажется, и у нее лет десять тому назад работали?
- Нет, сам господин Ланэ, - ответил Курт.
- Ага, господин Ланэ! И он вам сказал...
- Он мне сказал: "Вот, Курт, возьмите, спрячьте это письмо куда-нибудь подальше, и если вас задержат, будут обыскивать и найдут это письмо, то вы..."
- Так, понятно, - кивнул головой отец. - Теперь вот какое дело, Курт. Вот и я даю вам это письмо и... Но вы как? Уже оглядели тут сад и оранжерею и все... ну, и все, что подлежит вашему, так сказать, верховному владению... вашу монархию, что ли? - он бледно улыбнулся.
- Да, господин профессор, - ответил Курт очень серьезно, не принимая улыбки отца, - но должен вам сказать откровенно... Я человек прямой и без этих самых...
- Да, да, пожалуйста, - сказал отец рассеянно, - пожалуйста, Курт.
- Должен сказать, очень запущенное хозяйство... очень. Вы посмотрите, что стало с клумбами. Ведь на них кра-пи-ва рас-пус-ка-ет-ся! Вы знаете, я сегодня очищал одну клумбу... - Курт выглядел очень обеспокоенным, но я смотрел на его щеку - она не дергалась.
- Ну-ну, - сказал успокоенно отец, - как-нибудь там, знаете, помаленьку...
- Потом пруд, ведь это черт... Извините, это черт знает что такое. Он зацвел, как мокрый сухарь, на нем скоро можно будет уже и грибы собирать.
- Ну-ну, уж вы как-нибудь там, Курт, - просительно сказал отец, он был уже не рад, что начал этот разговор. Он пошарил в ящике стола и вынул коробку сигар. - Вы курите, Курт?
- Только трубку. Аллеи! Ну что это за аллеи!
- Ладно, Курт, ладно! - отец мягко дотронулся розовым пальцем до его грубой, обветренной руки (теперь Курт стоял рядом). - Ведь я в этом ничего не понимаю, - сознался он виновато. - Теперь вот какое дело. Видите это письмо? Его надо передать лично, только - вы слышите, Курт, лично! господину Ланэ. Послать сейчас некого, я знаю, что не ваше дело, но, видите, - отец развел руками, - никого нет, почта не работает, и вообще...
- Ладно, давайте письмо, - сказал Курт и взял в руки конверт.
- Только смотрите, Курт, - отец поднял палец. - это письмо надо хранить.
- Ну, - улыбнулся Курт, - будто я не знаю!
Он положил письмо на стол, опустился на одно колено и стал разворачивать обмотку.
(Сегодня он был почему-то не в сапогах, а в несокрушимых футбольных бутсах, которые были так грубы, что даже и не блестели, несмотря на все его старания.) В это время вошла мать, и отец проворно схватил письмо.
Мать подошла и вырвала конверт из его рук.
- Дай сюда! - сказала она, поглядела на адрес, покачала головой, вздохнула и пошла из комнаты.
- Берта! - позвал отец.
Мать остановилась и поглядела на него.
- Нет, ты с ума сошел! - сказала она убежденно. - Ты попросту сошел с ума! Как же тебе не стыдно, Леон! Мы с тобой, кажется, обо всем договорились, а сегодня ты... Есть у тебя слово или нет?
- Да нет же, Берта! - отец чувствовал себя очень неловко. - Это же не то, нет, нет! Совсем не то.
- Не нет, а да! - сказала мать твердо. - Посылать такой документ! В такое время! К такому человеку! Постой, Леон, я пощупаю у тебя голову. Ведь ты же сам называл его Иудой. Ну, скажи, пожалуйста, что будет, если это письмо попадет в руки тех...
- Ну! - отец покровительственно засмеялся. - Чепуха. Берта, как ты не понимаешь! Ведь это же ответ на его собственное письмо.
- А! - мать даже досадливо сморщилась. - Нет, право, хочется пощупать, какой у тебя лоб... Ну кто же говорит, что он пойдет и выдаст! Ну, скажем, найдут у него это письмо, тогда что? Ты что же думаешь, он станет молчать? Выносить побои? Да, Боже мой, он сейчас же скажет: "Это письмо написал мне профессор Мезонье..."
- И погубит самого себя, - сказал отец.
- Во-первых, пускай даже погубит: ведь он тебе сам пишет, что если его начнут бить резино-вой дубинкой, он может Бог знает что наговорить. Значит, как же ему верить? И, во-вторых, ну, скажи, чего он может особенно бояться? Что же, они не знают, что он спасает свою шкуру? А ведь только об этом он тебе пишет. Да еще прибавляет, что сделал это искренне, и потом, - мать поглядела на Курта, - ты думаешь, что ты делаешь? Ты посылаешь человека пешком за сорок километров, потому что транспорта теперь не достанешь, только затем, чтобы...
Курт встал с пола и улыбнулся матери.
- Вы не бойтесь, сударыня, - сказал он скромно, - я дороги не боюсь, мне пройти сорок километров - это все равно что плюнуть, если дело только за этим...
Мать покачала головой и спрятала письмо.
- Ну, Курт, - улыбнулась она, - а о саде я боюсь вас и спрашивать. Все запущено, разрушено, поломано. Но скажите, хоть клумбы-то можно привести в порядок?
Лицо Курта стало серьезно.
- Одну, центральную клумбу, - сказал он продуманно, - я уже вычистил и сегодня же посажу на ней хризантемы и что-нибудь еще погрубее, ну, скажем, георгины... Вот только не знаю, сколько их есть?
- Надо бы было что-нибудь сделать, Курт, - сказала мать. - Мы не сегодня завтра ждем господина Курцера.
- А что у вас с глазом, Курт? - спросил отец. - Это у вас чисто нервного порядка. Вы, наверное, чего-нибудь испугались, Курт, или вас неожиданно со сна разбудили? Я знаю, это иногда бывает.
- Да нет, - ответил Курт, и глаз его задергался, - было дело несколько иного рода.
- Упали, наверное, или ушиблись? Да вы не бойтесь, говорите все. Вот вы не хотите говорить об этом вашем физическом недостатке, смущаетесь и боитесь его, - да, да, боитесь его, - а этого не надо, ни в коем случае не надо, наоборот, вы должны позволить обсуждать и говорить о нем. Тогда вам будет легче и он пройдет. Об этом писал еще Эразм Дарсин.
- Да нет, я не боюсь, - криво улыбнулся Курт, - только рассказывать-то об этом...
- Послушай, - вступилась мать, - ну что ты мучаешь человека? Он, конечно, совершенно не расположен к твоим вопросам.
- Да нет, я расскажу, - улыбнулся Курт. - Только вот нога-то у меня, и он пощупал колено. - Вы сесть мне разрешите? - И улыбка его стала совсем недоброй, он опять взглянул на меня, и лицо его дернулось.
- Да, да, - забеспокоился отец, - как же... как же... - Он в смятении схватился за ящик сигар. - Курите, пожалуйста. Ах, Господи, на стуле-то книги... Складывайте, складывайте их прямо на пол. - Он все суетился с ящиком в руках.
- Да не курю я папиросы, - снова улыбнулся Курт. Он сел в кресло и подогнул ноги. - А дело-то было так, - начал он нараспев...
Глава восьмая
(Рассказ Курта)
- Я лежал в больнице, у меня, видите ли, припадки с детства.
- А когда это было? - осторожно спросила мать, проходя к столу и расчищая его от лишних бумаг.
- Было это... было это... - Курт на минуту задумался, - было это около одного года, - твердо выговорил он. - Знаете, меня с детства бьют припадки. Вдруг упаду, и начнет меня швырять и бить о землю, весь скорчусь, опять вытянусь, почернею, ну и лежу на боку, пока меня не подберут. Вот эдак меня раз подобрали и свезли в больницу. Была такая специальная лечебница на улице Любаши. Пролежал я там месяца два, наверное. Профессор там был старичок. Что-то он в моей болезни интересное нашел, стал какие-то опыты надо мной делать... там... электричество... не могу уж я вам точно объяснить, зачем, ну, только какой-то новый метод. Сажают на кресло, потом включают ток, все жужжит, ток через тебя... в общем не знаю... Но сильно прохватывало, не гуманный метод, - улыбнулся он криво, - но действенный, кажется, на мне его первом стали пробовать. Прохватывает до костей. Так я месяца два или три пролечился, знаете, легче стало. Ну, были, конечно, припадки, но только уже не такие... Может быть, этот метод помог, может быть, пора уж такая пришла... Не знаю... Потом вот это и случилось...
Он остановился, как будто в нерешительности.
- Что? - спросил отец.
- Ну вот, немцы-то пришли, - плавно ответил Курт.
