дивизии приближаются советские танки, а американцы не спешат пропускать власовцев на свою территорию.
Днем 11 мая Гуляева разбудил переполох в лагере: кто-то громко ругался, кричал, вдалеке рокотал мотор грузовика. Иван поднялся на костыли, с трудом доковылял до выхода из палатки и увидел посреди лагеря столпотворение власовцев, которые слушали невысокого человека в советской форме с офицерскими погонами.
Офицер стоял в кузове полуторки и о чем-то громко говорил. С ним стояли еще двое красноармейцев с ППШ.
Водитель, тоже в советской гимнастерке, курил папиросу, опершись на колесо.
Советские? Уже здесь?
Иван, ничего не понимая, добрел до толпы, вклинился между бойцами.
— Товарищи! — говорил офицер власовцам. — Братцы! Война ваша закончилась. Американцы вас обманут, как обманули и немцы. А больше всего обманули вас собственные командиры. Сначала продались немцам, теперь пытаются продаться американцам… А вам, простым солдатам, советская родина готова все простить.
Бойцы хмуро молчали.
— Прямо так и все простить? — робко спросил один.
— Никто вас пытать и расстреливать не будет, братцы, — отвечал офицер. — Вы теперь простые русские люди. Нет у вас теперь полков, нет командиров, нет теперь вашей дивизии. Но вы можете начать новую жизнь в Советском Союзе.
Опять «братцы»… Гуляев вспомнил власовского пропагандиста из лагеря пленных. Они даже в чем-то были похожи внешне с этим офицером.
Пока офицер говорил, Гуляев рассматривал стоявших в толпе бойцов. Лица их выражали подавленность, кто-то уже сорвал с себя погоны, кто-то и вовсе переоделся в гражданское, которое заблаговременно выменял у чехов.
— Ну, — говорил офицер. — Кто хочет перейти на советскую сторону?
Из толпы нерешительно вышли двое. Виновато оглядываясь, пожимая плечами, стали неловко забираться в кузов полуторки. Красноармейцы протягивали им руки, помогали подняться.
— Молодцы, — сказал офицер. — Кто еще?
И Гуляев быстро поковылял сквозь толпу, дошел до грузовика, опершись на костыль, поднял неловко руку:
— Я.
И сам словно оглох от собственного «я», не слыша ни гомона в толпе власовцев, ни слов советских офицеров.
— Я, — повторил он, чтобы услышать собственный голос. — Помогите забраться.
Его втащили в грузовик.
Красноармейцы похлопали по плечу, усадили на деревянную скамейку.
На оставшихся в толпе власовцев Гуляев смотреть не хотел.
Вслед за ним в грузовик забрались еще двое в грязных вермахтовских мундирах без погон.
Все угрюмо молчали, не переглядываясь.
И спустя десять минут грузовик тронулся к выезду на дорогу.
Май расцветал пышной зеленью, пахло в воздухе яблонями и сиренью вперемешку с соляркой. Ехали, не торопясь, по песчаной дороге вдоль уютного леса.
Давно уже исчезли запахи войны. Не стало в воздухе дымной взвеси и сладкого пороха, ушел аромат смерти, теперь только цвела и звенела вокруг новая жизнь.
Первый мирный май.
Ехали молча, стараясь не пересекаться взглядами с советскими бойцами. По пути стояли советские танки, на броне отдыхали солдаты. Играли на аккордеоне, пели песни, стреляли в воздух. Кто-то даже помахал власовцам рукой.
— Что, хлопцы, помог вам ваш Гитлер-освободитель? — смеялись они.
Смеялись над ними и бойцы, сторожившие их в грузовике. Один, с черными казацкими бровями, подсел к Гуляеву, со стуком приставил винтовку к краю кузова и спросил:
— Ну вот хоть ты мне скажи, морда…
Иван поднял на него отсутствующий взгляд.
— Да ты, ты, морда, — продолжил боец. — Вот ты нахрена к немцам пошел?
В его голосе не было ненависти, ощущался только легкий смешок.
Иван пожал плечами.
— Сам не знаешь, что ли? — спросил солдат.
— Жить хотелось, — пробормотал Гуляев.
— Ну хоть честно сказал! Остальные, знаешь, что бухтели? Мол, вступили, чтобы при любом удобном случае бежать. Как под копирку. Спрашиваем: а что ж не бежали, скотиняки? Молчат.
Боец оглядел дорогу, прищурился на солнце, заломил пилотку на правое ухо, засмеялся, будто вспомнив что-то свое.
— Не ссы ты, — добавил он. — Органы разберутся. Полицаем не был?
Гуляев покачал головой.
— Хоть так. Мы когда Белоруссию освобождали, помню, повесили полицая одного, известная на всю округу была мразина. Фамилия еще была такая, то ли Охотник, то ли…
— Рыбак, — хмуро отозвался другой солдат.
— Во, точно. Он детей вешал, стариков… Так его на той же виселице и вздернули. Спрашивали: чего ж ты, сука, своих же вешал? А он тоже говорит: жить, мол, хотел… Такая тварюга. Умолял, на коленях ползал, простите, говорит, братцы…
— Да ладно тебе, — сказал другой боец, — цацки разводить. Все они, падаль предательская, на одно лицо.
«Падаль предательская… — подумал Гуляев. — Неужели я?»
Но как же красиво расцветал май, и как пахло весной на этой жаре, и как много было вокруг веселья и смеха, но чужого смеха, не своего, не про него.
Советских танков и грузовиков было на дороге все больше, и уже скоро полуторка въехала в небольшую чешскую деревеньку, занятую Красной армией.
«Вот я и у своих, — думал Иван. — У своих ли?.. Кто теперь свои? Я же падаль…»
Грузовик остановился на площади у аккуратного двухэтажного кирпичного домика, над которым развевался красный флаг.
Подошли солдаты с ППД и «светками» [20], открыли кузов, приказали спускаться.
Гуляеву помогли.
Советские бойцы окружали власовцев, и во взглядах их читалось разное — у кого-то интерес и удивление, у кого-то холодное презрение.
Завели в дом, усадили на скамейку перед закрытой дверью.
Зашел высокий офицер с лейтенантскими погонами, оглядел власовцев с ног до головы.
— Будем вызывать по очереди, — холодно сказал он. — Не рыпайтесь тут.
И зашел в комнату.
Пока открывалась дверь, краем глаза Гуляев заметил сидевшего за столом офицера в васильковой фуражке.
Лицо его показалось Ивану чертовски знакомым.
И действительно — когда его, второго по очереди, завели в комнату и усадили за стол, Гуляев увидел, что у офицера в васильковой фуражке моложавое и сухое лицо с южным колоритом.
Офицер поднял глаза от документов на столе, взглянул на Гуляева и сказал:
— Я майор Полетаев. Назовите ваше имя и фами…
И вперился в Гуляева изумленным взглядом.
* * *
Из приговора Военной коллегии Верховного суда СССР от 12 мая 1946 года
Предварительным и судебным следствием установлено, что старший лейтенант Рабоче-Крестьянской Красной армии ГУЛЯЕВ И. А., 1908 г. р., добровольно перейдя на сторону противника, вступил в т. н. «Русскую освободительную армию» предателя ген. ВЛАСОВА, тем самым совершив преступление, предусмотренное ст. 58-1 а.
Руководствуясь обвинительным заключением, учитывая, что обвиняемый не участвовал в военных преступлениях и карательных акциях, Военная коллегия Верховного суда Союза ССР ПРИГОВОРИЛА:
ГУЛЯЕВА И. А. заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет с лишением воинского звания и конфискацией имущества, считая срок с 12 мая 1946 г.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
* *
