- И так в колхозе работаем за кукиш...
- Не я же, а вы колхозники! - кричал теперь директор. - Вот и спрашивайте там за работу.
- Не туда гнешь, Васютин. Ты нас тасуешь, как в картежной игре. Вот на что ответь! - грозила пальцем баба в толстой шали.
- Ты уж помалкивай! - набросился на нее директор. - Тебя уволили за воровство? Вот и ступай кричать к своему дому.
- Это я воровка? Пес ты, Васютин, пес! Ты свою подстилку за станки поставил, а Польку Мокееву на шпули перегнал!
- Ты ответишь за такое оскорбление!
- Нет, ты ответь! За что ты бабу обидел? У нее же дите малое!
- Она ему по носу хряпнула.
- Глаза ему выцарапать мало!
- Марфа, хватай его за штанину!
- Бабы! Айда на крыльцо!!!
Ткачихи, крича и размахивая руками, кучно подступили к крыльцу. Васютин побледнел и попятился к дверям.
- Ну что ж, входите... только по одному. Прошу! - он указал на дверь и скрылся в сенях.
В дверях встали тучный завскладом и красильщик в фуфайке.
- Пожалуйста! - любезно приглашал ткачих председатель месткома. Проходите по одной! Значит, показание сделаете. Акт составим, распишетесь. Вот и представитель печати здесь, - кивнул он на меня. - Все честь честью.
- Ну, кто первый?
От толпы отделилась баба в толстой шали и как-то робко протиснулась между дюжей дверной стражей.
- Кто еще? Ну, пожалуйста!
Желающих больше не находилось. Толпа молчала.
- Может, вы сами попросите? - обратился ко мне председатель месткома. Вот товарищ корреспондент. Приглашайте. Только по порядку.
Я отыскал глазами Пелагею Мокееву. Она все так же стояла возле забора и с усмешкой поглядывала на меня.
- Может быть, ты пройдешь, Поля? - спросил председатель месткома.
- После дождичка в четверг... когда соскучусь по вас.
Она отвернулась и, покачивая плечами, пошла к цеху. За ней, по-утиному переваливаясь, заковылял Демушкин, попыхивая своей самокруткой.
В кабинет директора мы вошли все вместе с активом, но председатель месткома уже изловчился где-то прихватить картонную папку.
- Значит, перед вами Матрена Бабкова, тысяча десятьсот четвертого года рождения, беспартийная, бывшая колхозница, - объявлял мне председатель месткома, указывая на Бабкову. - В прошлом году была уволена с фабрики за дебоши и за воровство.
- Это неправда! - крикнула она.
- А вот, пожалуйста, акт... Составлен участковым милиционером и свидетелями - мной и товарищем Свистуновым, - кивнул он на красильщика. Полюбопытствуйте.
Увидев этот акт, Бабкова тяжело, шумно вздохнула и уставилась в пол.
- Очень тонко работала... Катушки из-под ниток после перемотки на шпули вываривала в соленой воде.
- Зачем? - спросил я.
- Хе-хе-хе! Может, ты сама скажешь, Матрена?
Бабкова только затравленно поводила глазами и стояла как парализованная.
- Ладно уж, помогу ей... Ежели выварить катушку в соленой воде, она прибавляет в весе. На сколько? - спросил он опять Бабкову. - Она забыла. На сто двадцать граммов. Значит, сто двадцать граммов ниток украдено. Это с одной катушки... А с десяти катушек уже кило двести. Это у них называется - процент отхода на угар.
- А вот другой акт, - он положил вторую бумагу на стол. Полюбопытствуйте! Этот акт составлен месяц назад. Значит, мной председателем ревкомиссии и двумя членами. На кого? - он посмотрел опять на Бабкову. - Хе-хе-хе! На Пелагею Мокееву. Влажность шпулей, которые приносила из дому, какая? Повышенная. Вот за что ее понизили. Как видите, у нас все на учете.
Матрена Бабкова вдруг стала всхлипывать и закрылась углом шали:
- Я тридцать пять лет отработала... А? И выгнать в шею! За что? За что?!
- За воровство, товарищ Бабкова.
- Собаки вы, собаки и есть...
- А вот за это вас надо еще и к ответственности привлечь.
- Валяйте. Мне все одно, - она тяжело пошла на выход, придерживаясь за стенку.
- Но пенсии нельзя же ее лишать, - сказал я директору.
- А мы ее и не лишали, - ответил он. - У нее стажа профсоюзного недостает. Она же в колхозе работала. Фабрика-то раньше артелью называлась.
- А колхозную пенсию почему ей не платят?
- Опять же не положено. Когда колхозные пенсии начислялись по закону, она уже в колхозе не состояла. Сама ушла.
- Куда?
- На фабрику.
- Эх вы, прохвосты! - сказала от порога Бабкова и вышла.
- Вот видите, ни за что оскорбляют! Сколько мы этих оскорблений терпим! А за что, спрашивается? - Васютин горестно вздохнул и участливо спросил меня: - Вам теперь все понятно, товарищ корреспондент?
- Понятно...
Я вынул из кармана анонимное письмо, порвал его, бросил в урну и вышел. Перед конторой было пусто, на улице ни души. Я спрыгнул с крыльца и услышал за спиной:
- А членские взносы все ж таки вовремя платить надо. А то мало ли какие недоразумения могут случиться. Это я вам по-дружески. Не обижайтесь.
1964
