- Фю-у-у!.. - свистнул Корницкий. - Ты хоть и Шмель, а можешь иной раз высказать интересную человеческую мысль. Сейчас придем домой и проверим.
Они никогда не разлучались, эти два друга. Подпольщики и партизаны любили их за безумную отвагу, за рискованные молниеносные налеты на вражеские гарнизоны. Всюду у них были друзья, которые давали им приют, предупреждали об опасности, сообщали о намерениях оккупантов.
Еще специальный поезд не отошел и сотни километров от Варшавы, а Корницкий через поляка-телеграфиста уже знал, в каком вагоне ехал воевода и сколько с ним вооруженных людей. И Корницкий еще никогда не отступал, не отказывался от дела, которое поручала подпольная партийная организация. Наоборот, чем труднее было дело, тем с большей энергией он за него принимался, тем с большим напряжением и ясностью работала мысль. Когда показался дымок паровоза долгожданного поезда, Корницкий отделился от группы партизан, которым приказал залечь в кустах, перескочил через кювет и поднял красный флаг - сигнал остановки...
Дня через три Корницкому принесли газету, в которой коротко сообщалось, что новоиспеченный воевода вынужден был подать в отставку по причине плохого состояния здоровья. Вполне понятно, что о розгах ничего не было сказано. Ибо, как это разъяснил партизанам Корницкий, в высших сферах не принято говорить о том, что розги, приготовленные для народа, начинают посвистывать по задам самих аристократов.
Подождав, пока партизаны вдоволь нахохочутся, Корницкий подошел к Василию Караваю и приказал ему еще раз пройтись перед хлопцами.
- Только без смеху, без кривлянья, а так, как и полагается серьезному и строгому офицеру, который примчался в жандармерию с особым поручением!
Василь Каравай поправлял на себе форменную фуражку, сверкающие погоны на шинели, проводил рукой по своим пышным рыжеватым усам и шел важным шагом прямо на Корницкого.
- Отставить! Так ходят только гусаки! Ты майор, понимаешь, майор. Взгляд у тебя должен быть пресыщенный, будто ты уже всего нагляделся, все изведал, все знаешь. И вместе с тем чуть настороженный. Шаг следует растягивать, туловищем, повторяю, не вертеть. Голову поворачивай тоже не спеша. Поскольку поручение у тебя важное, то зубы особенно не скаль. У тебя нет времени разводить деликатности... Ну, начинай сначала, пане майор!
Каравай возвратился на прежнее место, как актер, который не потрафил во время репетиции строгому, требовательному режиссеру, и повторил все сначала.
...А ночью несколько возков и саней подлетало к огороженной плотным забором жандармерии, и солидная фигура офицера скрывалась в узенькой калитке. За ним проскальзывали во двор еще несколько человек и становились возле окон и дверей. И вскоре длинные огненные языки вырывались из окон, поднимаясь к железной крыше. И все, увидев горящую жандармерию, уже знали: в округе появилась Пчела! И никто не отваживался тушить подожженный Пчелою дом.
Напрасно искали следов Пчелы в пущах, в соседних лесных чащах. Она исчезала так же незаметно, как и появлялась. Она вылетала на короткий момент из-под соломенных крыш и, сделав свое дело, снова возвращалась под ту же самую крышу. Снова превращалась в мирного земледельца, столяра, сапожника или кузнеца. Налетали разъяренные полицейские, прибывали солдаты. Жандармы угрожали, расспрашивали, истязали на допросах. Кто? Где они? Куда ушли? И часто тот, кто еще только вчера хохотал вместе с Корницким и Караваем, отвечал, удивленно глядя в глаза оккупантам: "Пчела? Теперь же зима! Чего ей тут надо на улице в такой холод?.."
А Пчела уже летала далеко от этих мест. Рядом с ней гудел Шмель. Временами они разлучались, попадали в самые неожиданные положения, грозившие им бедой и даже гибелью. Но ни Корницкий, ни Каравай не сворачивали с избранного ими пути. Из таких грозных положений и боев они выходили еще более сильными, более опытными, готовыми к новым боям и любым невзгодам. Правда, Корницкий временами чувствовал сильное утомление следствие постоянного сверхчеловеческого напряжения.
Однажды он провел подряд три бессонные ночи, выбираясь из ловушки. Он уже миновал опасные места, как вдруг почуял за своей спиною неторопливые шаги: туп-туп.
Он обернулся, но ничего не мог разглядеть в черноте ночи. Прислушался - ничего не слыхать, видно, ему это показалось. Корницкий поправил на плече карабин и двинулся дальше. Однако не успел ступить и пяти шагов, как снова почуял за спиною чужие шаги: туп-туп-туп. Корницкий кинулся бежать, но чужие шаги за спиною не отставали. Теперь они были торопкие и гулкие. Срывая с плеча карабин, Корницкий отскочил в сторону и повалился на что-то мягкое и колючее, видать на молодые елочки, и стал ждать, держа палец на спуске. Сердце его бешено колотилось, в ушах гремело: туп-туп-туп-туп-туп...
Он еще с минуту вслушивался в глухой тишине ночного леса. И только теперь засмеялся про себя нервно и хрипло:
- Ну и дурной же ты, Антон! Удары собственного сердца принял за чужие шаги. Так, брат, недолго повоюешь!
Немного успокоившись, Корницкий встал и огляделся. Граница, до которой он добирался, была совсем неподалеку.
Через полчаса под ногами у него зачавкала вода. Начинался луг, а за ним речка. Еще около двухсот метров Корницкий вынужден был ступать осторожно, часто останавливаться и прислушиваться. Наконец правая нога его не нащупала земли и повисла в воздухе. Корницкий подался корпусом назад и быстро присел. Прямо перед собой он увидел внизу зеленоватые звезды, которые словно заговорщически подмигивали ему: "Скорее ступай вперед, не задерживайся!"
Корницкий медленно сошел с берега в реку. Сперва вода была ему по пояс. Водоросли цеплялись за ноги, затрудняли движение. Шагов через пять ноги уже не доставали дна, и он поплыл, шумно двигая в холодной воде руками.
- Стой! Не шевелись! - услышал он властный шепот, как только выбрался на противоположный берег.
Но он уже не мог ни поднять вверх руки, ни пошевелиться, если бы даже того и хотел. Кто-то здоровенный, как медведь, обхватил его своими железными лапищами сзади, оторвал от земли вверх.
- Оружие есть?
- Пусти, леший корявый! - почувствовав, что перекинутый через плечо и прижатый пограничником карабин быстро переломит ему хребет, крикнул Корницкий.
- Ну-ну!.. Не разговаривать!
Тем временем из темноты вынырнули еще две фигуры. Силач ослабил свои железные объятия и приказал тем, что пришли:
- Обыщите его!
Проворные руки быстро нащупали в правом кармане Корницкого пистолет, две привязанные к поясу гранаты, подсумок с винтовочными обоймами, сняли карабин.
- Вы один перешли границу?
- Один. Скорее ведите на заставу.
- Мы сами знаем, что делать. Кто еще должен был тут либо в ином месте перебраться сюда с того берега?
- Не знаю, - уже трясясь от холода, ответил Корницкий. - Пчелы по ночам не летают...
Движение вокруг Корницкого приостановилось, и один из тех, кто его задержал, спросил после некоторой паузы:
- А что они делают?
- Спят в улье...
Корницкого привели на заставу. Дежурный, чернявый красавец с двумя треугольниками на петлицах, сперва испытующе взглянул на задержанного большими карими глазами. Потом, встретившись с его взглядом, вскочил из-за стола и крикнул на все помещение:
- Товарищ командир?! Каким ветром? Я сейчас же доложу начальнику...
- Подожди, Михаленя, - махнул рукой Корницкий, узнав в дежурном своего бывшего партизана. - На мне нет сухой нитки. Сначала принеси что-нибудь переодеться. Не так просто теперь переходить государственную границу.
У СВОИХ
Начальник погранзаставы, у которого в этот день ночевал представитель политуправления погранвойск Осокин, уже собирался укладываться спать, когда ему сообщили, что задержан еще один нарушитель.
- Слышали вы где-нибудь на других участках о таких происшествиях? спросил начальник погранзаставы у своего гостя. - Это пятый случай за одни сутки! Меня только удивляет, как они пробираются через полицейские и осадницкие кордоны? Вдобавок пилсудчики ввели в Полесье чрезвычайное положение. Все местечки и деревни переполнены карателями. Почти каждую ночь мы видим зарева пожаров. Перебежчики говорили, что это горят крестьянские хаты... В военном училище я и не представлял себе, какая это неспокойная служба на границе!
- Не думайте, что ваш участок самый трудный, - заговорил гость. - И на Украине, как мне известно, не легче. Нет того обиднее и горше, когда граница поделила народ на две части. Это неестественно, это делается противу самой природы и человеческого разума. Наступит время, и зверские условия, на которые мы вынуждены были согласиться в Риге, будут сметены самой жизнью. А теперь давай взглянем на задержанного.
Они надели шинели, начальник взял электрический фонарик и потихоньку, чтобы не разбудить жену и дочку, которые спали в соседней комнате, вышел на крыльцо. Осенняя ночь была темная и прохладная. Из лесу, со всех сторон окружающего заставу, тянуло тонким запахом вереска. Посвечивая электрическим фонариком больше для гостя, чем для себя, начальник заставы направился к казарме, окна которой ярко светились.
