В конторе им дали несколько адресов; смотри-ка, тут и в нижнем городе продаются - кажется, эта секция тут где-то неподалеку - пошли, пошли, чего лениться, все равно гуляем... Так она впервые ступила на эту улочку - странно, что впервые, ведь где-то вокруг кружила часто, - неширокую, неровную, как-то прилепившуюся к холму? горе? скале?.. Трудно сказать, в общем, в который раз вспомнился Гурзуф, правда, кипарисов было не видать, только лимонные деревца, плющ и, разумеется, цветы в горшках на балконах и подоконниках. Те дома, что лепились к склону, шли единой непрерывной белой линией, иногда изгибающейся согласно рельефу; присмотревшись, она поняла, что первый их этаж был единым строением, только вход у каждого отдельный, прямо с тротуара (ну да, секция!), а вот вторые этажи (надстройки? мезонины?) уже никак друг с другом не соприкасались, являя гордую обособленность, словно головы у сиамских близнецов, сросшихся грудными клетками. Разной формы скаты крыш, окна разной конфигурации; на противоположной стороне улицы теснились дома попроще - с лавками на нижних этажах, с бельем в лоджиях на верхних... Тут, сказала ее деловитая спутница, раньше явно были трущобы, как во всем почти нижнем городе, а где-то в шестидесятых все снесли - здесь вот, видишь, для муниципальной застройки, а по этой стороне - что-то типа нашей кооперативной, для среднего класса. Ну, только не типа нашей, - развеселилась она. Конечно, согласилась та, тут тебе без подъездов с нашенскими лифтами и мусоропроводами, но вообще-то - это только по тем временам такое жилье было дорогим и престижным, сразу видно: одна ванная и гараж в подвале только на одну малолитражку; раньше вселялись большой семьей и были счастливы, а теперь считается - тесно, все-таки движемся потихоньку к среднеевропейским стандартам... Вот, видишь, 11-й номер, все верно, табличка "Продается", только непонятно, почему свет горит, в конторе, вроде, сказали, что в это время агент не дежурит. Позвоним, что ли? Да зачем, не стоит, мы ж просто так хотели, снаружи только взглянуть, - поспешно забормотала она, зачарованно вбирая глазами этот дом, часть дома с белеющей в сумерках стеной, на которой четко выделялись коричневая, в медных каких-то шашечках дверь и глухие ставни с полосами просачивающегося света, и выше - белый куб мезонина с темнеющим провалом окна, а на нем - еще один маленький мезонинчик, почти игрушечный, отчасти даже напоминающий те, что часто венчают деревенские дома на родине, где являются обыкновенными чердаками; но у этого оконце было отнюдь не чердачным, а идеально круглым, как в корабельной каюте, чем сразу наталкивало на мысль о море: о, если б взглянуть на него оттуда, сверху!.. (У соседей слева была обычная двускатная крыша - островерхая, черепичная; у соседей же справа второй этаж вообще отсутствовал, представляя собой плоскую площадку, верно, для загорания, обнесенную низким барьерчиком...) Спутница ее между тем вовсю беседовала с возникшим в дверях пожилым подтянутым господином - как оказалось, агентом по продаже, зашедшим сюда за какой-то забытой ранее папкой, так им повезло. Вдобавок он согласился их впустить, и покуда те двое выпевали свои арии (действительно, не язык - опера!), она молча перемещалась по пустому пространству, где давал себя знать юг - отсутствием обоев на стенах, выкрашенных в светлые прохладные тона, наличием жалюзи вместо занавесок... А вот кухня неожиданно оказалась не белой, как можно было бы предположить, а мрачноватой - с обоями, натурально изображавшими кирпичную кладку, и стойкой темного дерева, как в баре; за стойкой скрывались большая плита и глубокая пустая ниша в стене, в которую так и просилась медная посуда... (Тут жил англичанин, - прозвучал попутный перевод, - видишь, он оставил кое-какие вещи, надеется, что их купят вместе с домом...) Одной такой вещью оказался полированный овальный стол с дюжиной стульев в узкой комнате-столовой, сразу за кухней, другою - маленький секретер на втором этаже, в бывшем кабинете. Не спрашивая разрешения, она взлетела по винтовой лесенке на самый верх мезонинчик не был заперт, и в окне-иллюминаторе плясали золотые огоньки на исчерно-синем (совсем стемнело) морском горизонте...
После, невзирая на протесты, она повела ленинградку в дорогой ресторан на маленькой уютной площади, который приметила давно, но куда одна, конечно, не заходила. Ели маринованное мясо козленка со всякими овощами; при свечах ви'
Ну, а дальше, как и следовало ожидать, начался уже настоящий психоз, отнюдь не депрессивный. Она заставила себя походить по конторским адресам разумеется, все типичное не то, стоило ступить на улицу, не говоря о том, чтоб те дома увидеть... В общем, это было безумием, просто тотальным безумием ухнуть все в трехэтажную квартирку, которую вскоре пришлось бы запереть на неизвестно какой срок, ибо - где деньги, Зин? Откуда они потом возьмутся - на самолеты, автобусы и тэ пэ, на житье тутошнее, наконец (да еще, вроде, налоги какие-то), - откуда? Не сдавать же ее тут, в самом деле, внаем - как, кому, вот вздор-то...
Однако небывалая какая-то веселая решимость уже захватила, обуяла, понесла непонятно куда; вспоминалось, как лет пять назад с Машкой, обе на полной мели, вслух мечтали, что б они такое сделали, свались вдруг с неба ба-альшие-бальшие деньги - ну, после того, понятно, как долги б раздали и на жизнь предусмотрительно отложили, - а? Машка сказала, что ей прежде всего хочется купить огромную связку воздушных шаров, теперь, мол, такими классными торгуют, ходить с ними по городу и выпускать, и выпускать по шарику, пока все не улетят; она же тогда представила, как спустится в метро и будет молча подкладывать в коробки музыкантам по приличной купюре - всем: и девочкам-скрипачкам из Гнесинки, и тому мрачному мужичку на "Комсомольской", чья мандолина всегда так горестно-пронзительна, и расхристанной, почти бомжеватого вида тетке, что в длинном переходе на "Театральную" совершенно профессионально исполняет русские романсы, и афганско-чеченским инвалидам с гитарами, что всюду орут дурными голосами свои пусть нестерпимо-графоманские тексты, - всем, всем...
А в конце-то концов, ну должна же она хоть раз в своей жизни совершить какой-нибудь безумный, иррациональный поступок? - и она совершит, будьте спокойны, а то, что суть его банальна, если не сказать по'
Бюрократическая процедура сделки оказалась, вопреки ее тайным надеждам (тогда б уж точно отступилась!..), делом несложным, ленинградская палочка-выручалочка и тут помогла на всех немногочисленных стадиях. На последней, в местном муниципалитете, лишь бегло пожурила за несерьезность прикида - она почему-то решила, что джинсы с клетчатой рубашкой будет самое то, но первая почувствовала себя не в своей тарелке среди посетителей и служащих сего серьезного заведения, где преобладали особи мужского пола в строжайших отутюженных костюмах, пахнущие дорогим парфюмом пополам с крепким табаком... Все прошло быстро, несколько подписей, печатей и вежливых улыбок, после чего ленинградка сказала: ну, теперь все, не взыщи, если что не так, и поспешно укатила к себе назад, даже обмыть это дело времени на сей раз не нашлось.
Оставшись в одиночестве, она долго сидела на скамье у фонтана, пытаясь осмыслить свое новое положение и, так сказать, перспективы. Потом пересекла площадь и, зайдя в мебельный магазин, потерянно побродила среди пошлой, а иногда даже и благородной, но всегда избыточной по ширине и мягкости роскоши; заметив же, что ею заинтересовалась продавщица, поспешно двинулась к выходу. Ей явно был нужен магазин с лежанками попроще и, главное, дешевле - отныне начался период самой суровой экономии...
Дня через четыре все уже было практически готово, и тянуть, вроде, не имело смысла, пора переселяться в собственные апартаменты, как бы это странно ни звучало. Прогулявшись последний раз по деревне, почти пустой в это время дня, она рассчиталась и весьма трогательно распрощалась с хозяйкой, и та, не слушая ее возражений, даже заставила старшего внука-подростка донести ей вещи до автобусной остановки - хотя всех вещей-то было, помимо маленькой сумочки с новыми ключами и документами, лишь замшевый рюкзак, отданный напрокат Машкой, да пластиковый пакет.
...Ввалившись в холл, она сбросила босоножки и, оставив вещи там же на полу, двинулась в полумрак своих владений, по пути поднимая жалюзи, затем раскрывая окна, затем - ставни, одновременно пытаясь вообразить, будто видит все впервые. И самую большую комнату с камином (неужели его и впрямь можно будет растапливать? племянник быстро разберется - если доберется!), всю затянутую бледно-зеленым ковролином, где всех вещей было - кресло-качалка, мечта детства, чуть поодаль простой журнальный столик с телефоном и куча разбросанных вокруг ярких подушек вроде диванных, но достаточно мягких, чтобы можно было свободно на них развалиться... И комнату поменьше - кушетка под пледом и стул из англичанского комплекта, больше ничего, а одежду, например, можно и на гвоздях по стене развешивать, у Машкиных друзей в мастерских такое практикуется, и смотрится неплохо... И абсолютно пустую пока бывшую столовую, куда в дальнейшем, если понадобится, можно прикупить раскладушку и притащить такой же стул... Столовую она распорядилась оголить не далее чем вчера, попросив грузчиков, привезших заказанную мебель, еще перетащить тот огромный обеденный стол на кухню, где ему, собственно, и было место, хотя основной причиной послужило другое. Она заранее извелась, гадая, положено ли тут давать чаевые и сколько именно, когда грузчики закончат работу, но потом вдруг нашла выход - почему бы не попросить их, как и все остальное - знаками, проделать еще и это немудреное дело, а тогда уж с чистым сердцем можно будет протянуть купюру главному. Что она и сделала, не без трепета глядя на выражение его простецкого, но чисто выбритого лица - чтобы в случае чего тут же добавить еще одну, заранее заготовленную... Но, к счастью, размер вознаграждения сразу пришелся тому по душе, он весело произнес какую-то тираду, дал ей расписаться на квитанции и отбыл со товарищи на своем небольшом пикапе, куда вполне помещалось все купленное, включая еще тахту для ее комнаты наверху и огромный ярко-оранжевый матрац для верхнего мезонина... Для чердака-каюты, осенило ее наконец, вот как, по-цветаевски должно именоваться это дивное помещеньице, что должно оказаться идеальной мастерской для Машки или комнатой для романтического индивидуалиста-племянника...
