Коньков выпрыгнул на берег первым, Дункай и Кончуга вытащили на отмель лодку и пошли к залому за Коньковым.
- Здесь работал, говоришь, Калганов? - спросил Коньков Кончугу.
- Здесь сидел, - указал тот на обрывистый берег, - смотри и считай сколько рыбы приходит сюда и подыхай.
Вся отмель перед заломом была усеяна трупами дохлой кеты; иные еще трепетали, били хвостами и, судорожно замирая, хватали жабрами воздух.
И вода перед заломом кишела кетой: одни с разлета выпрыгивали из воды и, сверкая радужным оперением, долетали до самой вершины залома, потом шмякались на бревна и, пружиня всем телом, изгибаясь и подпрыгивая, все в кровоподтеках и ссадинах, снова падали в воду; другие, обессилев от этой отчаянной таранной атаки, вяло разбивали хвостами бугорки прибрежной гальки и не в песок, а в воду выметывали икру, которую тотчас уносило течением, угоняло пустые икринки, не оплодотворенные молоками.
- Что ж это такое? Кто залом навалил? - со злым отчаянием спросил Коньков.
- Леспромхоз. Они ведут сплав, - ответил Дункай.
- Но это ж нерестовая река! - шумел Коньков. - По ней запрещено сплавлять лес, да еще молем.
- Калганов тоже говорил, запрещал такое дело, - отозвался Кончуга.
- Ну и что? - спросил Коньков.
- Сплавляют, - ответил Дункай.
- Хоть бы залом растащили. - Коньков покривился, как от зубной боли.
- Ого! - воскликнул Дункай. - Целой бригаде на неделю работенка.
- Калганов требовал. Растащили, такое дело, - сказал Кончуга. - Два дня проходил - новый залом, понимаешь.
- А что делать? - спросил Дункай. - Дороги нет. Остается одна эта река. Вот по ней и сплавляют.
- Почему же дорогу не строят? - зло спросил Коньков.
- Хлопот много. Без дороги легче план выполнять, - усмехнулся Дункай. Берут только толстые кедры. Одно дерево повалят - сразу десять кубометров есть. А другие деревья заламывают - наплевать.
- Отчего другие деревья не берут? - спросил Коньков.
- Ильмы, ясень, бархат, лиственница - все тонет.
- И все молчат? - накалялся Коньков.
- Почему молчат? - спросил Кончуга. - Калганов шумел, понимаешь.
- А вы почему молчите, Семен Хылович? Вас же кормит эта река и тайга!
- Кому говорить? Кто нас послушает? - Дункай вяло махнул рукой на залом и пошел к лодке. - Мы уж привыкли.
- Ты привыкыл, а я не привыкыл, - ворчал Кончуга, идя вслед за Дункаем. - Тайга болеть будет, гнить. Плохое дело, привыкыл...
- Ладно, мужики! - сказал Коньков примирительно. - Давайте съездим на ту косу, где мы хотели приземлиться на вертолете. Что там за люди? Чем они занимаются?
- Это лесная экспедиция, - ответил Дункай. - Они определяют сортность леса.
- Каким образом?
- Берут полосу вдоль реки, метров на двести шириной, и считают сколько и каких деревьев растет на этой полосе? Какой возраст? Что можно брать, что нельзя...
- А давно они здесь работают?
- Да, пожалуй, второй месяц.
- Тогда едем к ним! - приказал Коньков. - Они должны знать Калганова и видели, наверно, кто ночью по реке проезжал.
Не успел еще Кончуга завести мотор, как где-то за лесистым холмом раздался далекий, но зычный звериный рык.
- Вроде тигр? - сказал Коньков, прислушиваясь.
Но рык не повторился.
- Чужой приходил, - ответил Кончуга, запуская мотор.
- То есть как чужой? - удивился Коньков. - У вас что, свои тигры здесь пасутся?
Кончуга раскурил свою трубочку, вывел бат на стремнину и только тут ответил:
- Есть и свои, понимаешь. На Арму один, на Татибе два, где солонцы тоже есть тигрица и два тигренка. Я все тигры знай. Этот чужой.
- Ты что, видел его?
- Не видел, такое дело.
- Как же ты определил, что он чужой? По рыку, что ли?
- Его собачек таскал.
- Твоих собак?
- Моих не трогал. Которые лес сортируют, у них утащил. Такой тигр человека может кушать.
- На то он и тигр, - сказал Коньков.
- Это не наш тигр. Его из Маньчжурии приходил. Старый тигр, охотится на изюбрь не может. Только собачек таскай. Корову может, овечку, человека.
- Это кто ж тебе говорил, Калганов?
- Я сам знай.
- М-да... - многозначительно покачал головой Коньков и вспомнил давешнюю фразу Косушки: "Уж больно много ты знаешь".
5
Лесотехническую экспедицию они застали на косе. Тут горел костер, на перекладине над костром висели закопченные чайник и котел. Рабочие, вернувшиеся из тайги на обед, успели разуться, скинуть защитного цвета куртки с капюшонами и сетками от комаров; трое блаженно растянулись возле огня, четвертый лежал в палатке, высунув наружу ноги в шерстяных носках.
Коньков, сидевший в носу бата, махнул Кончуге рукой, тот резко вырулил и с разгона направил бат на песчаную отмель. Лодка, скрежеща брюхом о песок и гальку, почти всем корпусом выскочила на сухое.
Коньков выпрыгнул первым из бата и подошел к костру:
- Здорово, ребята!
- Здорово, начальник! - иронично отозвался бородатый детина в черной рубахе с расстегнутым воротом.
Видно было по тому, как остальные рабочие помалкивали, этот детина и был бригадиром.
- Какой я начальник? - сказал Коньков, присаживаясь на корточки и вынимая из костра головешку, чтобы прикурить. - Я из тех, которые следы потерянные ищут, вроде гончих на охоте.
- Их вроде бы легавыми зовут, - подмигнул Конькову беловолосый парень с облупленным от загара носом и прыснул в кулак.
- А ну, заткнись! - цыкнул на него бригадир.
- Да я это к слову... Насчет чего иного вы не подумайте, - оправдывался тот, разводя извинительно руками.
- Легавые - это те, которые хвостом виляют, - сказал Коньков, таким же озорным манером подмигивая беловолосому парню.
Все дружно рассмеялись.
- Я из района, участковый уполномоченный; звать меня Леонидом Семеновичем. - Коньков протянул руку бригадиру.
- Павел Степанович, - отрекомендовался тот.
- Вот и тоже! - сказал Коньков. - Вы давненько на этом месте?
- Четырнадцатый день. А что? - спросил бригадир.
- Чем занимаетесь?
- Тайгу сортируем.
- Слыхали, Калганова убили? - сказал Коньков, глядя поочередно на рабочих.
- Какого Калганова? Ученого, что ли? - аж привстал бригадир.
- Его...
- Когда?
- Где? - допытывался каждый.
- Нынче ночью. На Теплой протоке, - ответил Коньков.
- А может, вечером, понимаешь, - сказал Кончуга, подходя и присаживаясь к костру.
- Какая сволочь? - процедил сквозь зубы бригадир и заковыристо выругался.
- Кто сволочь? - спросил Коньков.
- Да тот, кто убил.
- Во был мужик! Настоящий таежник, - сказал третий рабочий, пожилой лысоватый мужчина, заросший седой щетиной. - Травы нам привез для подстилки в сапоги. И что за трава такая? И пружинит, мягкость придает, и в труху не перетирается.
Подошел к костру и Дункай; в наступившей тишине неторопливо раскурил сигарету от головешки и сказал:
- Забо-отливый был мужик, это правда. Обо всем заботился: и о людях, и о лесе, и о воде. Да не всем это нравилось. У одних забота на словах, другие же с кулаками лезут доказывать свою заботу. В драку лезут. Таких у нас не жалуют.
- Значит, видишь безобразие - и посапывай себе в кулак? - спросил, недобро смерив Дункая взглядом изжелта-смоляных глаз, Павел Степанович.
- Да я не про то, - покривился Дункай. - За порядок переживай, но и себя не бросай, как затычку, в любую дыру. Прорех у нас много. Всех прорех своим телом не закроешь.
- Рассуждать мы научились, а делаем все - через пень колоду валим, сказал более для себя Павел Степанович и уставился долгим взглядом в костер.
А пожилой мужичок с лысиной подтянул свои сапоги, вытащил из них травяную прокладку и положил просушить ее поодаль от костра.
- Травки подарил нам, - говорил он ласково. - Раньше про таких говорили - божий человек. Мир праху его!
- Такой трава хайкта называется, - отозвался Кончуга. - Я сам доставал ее.
- Ты лучше расскажи, как стадо кабанов съел? - сказал беловолосый парень, посмеиваясь и подмигивая Кончуге.
Павел Степанович грустно усмехнулся и встряхнулся как бы из забытья.
- Это нам Калганов рассказывал, - пояснил бригадир Конькову. - Зимой, говорит, охотились с Кончугой. Стадо кабанов подняли. Я, говорит, убил трех, а Кончуга шесть штук. Снег лежал глубокий. Как вывозить кабанов? Прямо беда. Я, говорит, пошел в деревню за лошадью. Пятьдесят верст просквозил на лыжах. Нет лошадей - все в извоз ушли. Я в райцентр, говорит, подался. А Кончуга посадил всю свою семью на нарты и на четырех собаках привез к убитым кабанам. Раскинул палатку и пошел пировать. Пока, говорит, я лошадь нашел, пока приехал - он уже пятую свинью доедал.
Все засмеялись, и только Кончуга невозмутимо посасывал свою трубочку и смотрел в огонь, будто и не слушал никого.
- У кого ж это рука поднялась? - опять с горечью, покачав головой, спросил пожилой рабочий.
- Кто-нибудь из вас видел вчера вечером мотор на реке? Никто не проезжал тут? - спросил Коньков.
- Вроде бы тарахтел мотор, - сказал бригадир. - Да мы спали в палатке.
