- Я не достоин!
- Чушь! Вернись, это говорю тебе я! Если не ты, Саах, то никто!
- Значит, никто... Пока никто. Может быть, позже...
- ?!! ?!!
- Не отчаивайся, но я не могу. Я чувствую, что сейчас должно быть сделано не это. А это будет... шагом назад.
- Ты бредишь, Саах..! О, горе мне! Почему я должен описывать человеческую глупость! "... недостоин", где ты набрался таких слов, черт бы тебя побрал! Я не собираюсь писать об этом!.. Я бросаю перо! Не буду!
Саах улыбнулся; не оглядываясь, он удалялся от беседки все дальше... На сердце было тяжело, как перед свершением нелегкого, но правильного шага, последствия которого еще неясны.
- Последний раз повторяю, остановись! Иначе я закончу рассказ и не буду дальше писать!
- Придется писать. Это ведь от тебя не зависит.., так же, как не зависит от меня мой выбор, в любом случае я сделаю то, что должно сделать... Даже через кровь, печаль и тоску.
И он ускорил шаги, а потом побежал навстречу ветру, чтобы никто не видел, как он плачет... Встречный ветер быстро высушил слезы.
Глава 2. Большой бунт.
Саах видел цель и ничего более. Так иногда бывает, и трепещешь осиновым листом, и мечешься испуганной снежинкой в мировой вьюге катаклизмов, и так ничтожен и мал: чуть теплее - растаешь, чуть ветер дунет -(разлетишься в пыль, и мимолетное дыхание космического прохожего превратит тебя в каплю испаряющейся на глазах жидкости, и единственная твоя сила - во вторичном возрождении, многократном и... бесполезном? Все может быть, лицом к лицу не увидать... Саах знал вторую свою силу, второй путь - его несла Мать. Когда-то, века назад, произошел некий скачок сознания, переворот, и Саах, будучи снежинкой, стал вьюгой, рождающей снежинку; будучи снежинкой и вьюгой, стал ветром, рождающим вьюгу; будучи снежинкой, вьюгой и ветром, стал миром, вмещающим и вращающим ветер..; о, став снежинкой, вьюгой, ветром и миром - Матерью, рождающей и вращающей миры. Нет-нет, такое не происходит сразу и навсегда; нет, лишь постепенно, молниеносно, вечно, но в вечности своей почти неподвижно. И поэтому он остался Саахом, плюс к этому еще кое-чем.
Первое время он не мог сделать и шагу, ощущая, что каждое его движение сотрясает миры далекие, как звезды, но близкие, как собственный локоть. Он лежал в постели тяжело дыша, натянутый, как центр бесконечной паутины, разрываемый этой громадной цельностью собственной бескрайности. Один врач, сокрушаясь, говорил, что у него астма, другой пичкал его успокоительными средствами, соседка-знахарка лечила его от порчи и сглаза. Он, насколько это было возможно, не обращал внимания на действия окружающих, ожидая перехода в другое состояние, понятия не имея, что за процесс происходил в нем, но, тем не менее, сознавая каждое движение внутри своей необъятности и причины этих изменений.
Возникал гул, далекий, как зов предков из-под седых напластований времени, и тело его трясло в лихорадке. Он проходил через смутные образы непонятных, загадочных событий, летел черными пустотами бессознательности, пробивая покровы того, что позже, уже научившись думать и называть, определял как ложь. Мелькали звездочки в этой пустоте. Временами он проносился мимо центра непонятной плотности, интенсивности, чуждой всей этой пустой черноте. И в нем на миг пробуждалось что-то, отзывающееся на эту интенсивность нежностью и навеки забытой радостью. Одна минута этого могла напитать мощью на целую вечность любых полетов, ожиданий и мертвенных, непонятных погружений. И он почти угадывал свою истинную природу, природу любви и радости, отдающей себя пустоте недвижной, отрицающей и тоскливой, где может быть тоже затерялся снежинкой какой-нибудь Тот; и эта радость даст ему сил открыть свою бескрайнюю силу, действующую не неистовостью, но мгновенным перемещением, незаметным, о!, бесконечно нежным и, о!, могущественным в такой степени, что само понятие могущества становится бессмысленным, о!
И вот, вспышка, световой выброс; их протащило корежистыми извивами и швырнуло на горное плато под красным небом. Под красным небом они были ничтожно малы. Под красным небом. Небо это дышало тем, что одинаково у всех неб, какого бы цвета и свойства они ни были. И это стало первым, что они увидели - красное небо.
Уже потом, тяжело дыша и перевернувшись на живот, Стеах разглядел горячий кварцевый песок, уходящую вдаль равнину, миражи на горизонте. Вероятно, если бы сначала они увидели это, а не красное небо, у них было бы меньше энтузиазма.
Взявшись за руки, они с Таро, увязая в песке, шли вперед; временами Таро бросал искристый, улыбчивый взгляд, полный жизни и неистовости, на Стеаха и говорил:
- Вот, здорово! Мы построим город хрусталя и поселим в нем эти гигантские миражи, - Таро показывал рукой на горизонт, - это будет красиво, Стеах!
И Стеах верил каждому слову, ибо еще не умел ничего другого; а Таро все говорил, фантазировал, ибо тоже еще не умел ничего другого... Они построили город хрусталя. Проходя изгибами анфилад, можно было ограничиваться до тех пор, пока не попадал в изнанку сути, и тогда уж берегись, ибо кровожадные Ораты и Хаетсы набрасывались и грозили превратить тебя в пыль, втоптать ее в небо и, довольные, унестись в поисках новых жертв...
Стеах заканчивал "Книгу героев", Таро достраивал очередной надмирный комплекс, сгущая стремления и порывы в импульсы созидания и кладя их готовыми кирпичами в проемы пространств. Кипела работа, все новые проявления использовались Таро как субстрат форм, и он углублялся все ниже, вскрывая новые пласты того, что было до времен, но которые были созданы неизвестной древней силой, о которой они как-то узнали, что она называлась Врагом и не была в сути вещей, а следовательно не могла быть до времени...
Таро пришел к Стеаху, весело сверкнул взглядом и молвил:
- Пошли! Яма столь глубока, столь бездонна!.. Это интересно до боли в глазах.
Стеах оторвался от "Книги героев", выпрямился, положил кисть и, выбросив вверх очередное облако стремлений и порывов, опустился на дно зрачков Таро:
- Я пишу это, - и указал на подымающееся и рассеивающееся облако, - мир сей полнится и начиняется тем, что я перевожу отсюда, - и положил ладонь на центр груди, - книга ведь еще не готова, Таро.
Тот вынырнул из бесконечности друга, отвел взгляд от его сердца, рассыпал золотой песок самобытности, того, что он есть, по ветру:
- Я тот, кто я есть. - ("пока" - возникло в нем.) - И тот, кто научил меня отличать себя от другого, ска...
- ...нас никто этому не учил. - перебил Стеах. - Это ведь часть возможности, из множества которых мы состоим, но никто не заставляет тебя строить из себя темницу.
- А существует это... - И Таро покрылся панцирем, душным и непрозрачным. - Видишь меня? А, я тоже тебя не вижу. Здорово?!
- Зачем это? - Стеах впервые видел то, чем он не был.
- Так легче копать вглубь, ничто не мешает... Ну, так ты идешь? Нет ничего интереснее, как стоять на краю пропасти, ведущей в яростную неизвестность, о, там молнии и шквалы, сносящие мириады форм и превращающие их в пыль, но я, Орат, там всесилен.
- Ты Таро!
- Причем здесь верность ?
- Ты Та-... Я не знаю... Вещь сужается... Возможно... Возможно все...
- Пошли!
Они неслись по коридорам, из всех щелей дуло, искрился купол в необозримой вышине, было свежо, прохладно, тепло и одинаково повсюду.
- О, вот это да! - Стеах задержался у одного из изгибов.
- Пошли, - потянул его Таро, - это слишком мягко и уступчиво, я устал, когда доделывал этот угол.
- Но здесь прямо-таки присутствует Она... Знаешь, вероятно, я сейчас войду к Ней, погоди минуту.
- Она ведь так далеко! - Таро не отпускал руку Стеаха, он впервые осознал, какие они разные, и не понимал стремлений друга, а тот изумленно вскинул брови, затем рассмеялся:
- Далеко?! Удачная шутка! Неужели твое сердце так далеко от тебя? Я в восторге!
Стеах ушел вглубь и вверх, оставив Таро держать его за руку; он погружался в Ее снежную радость:
- Мать, это ненадолго, сия Игра меня привлекает. Я вернусь скоро.
Он оказался в бескрайних объятиях и блаженно закрыл глаза, пребывая маленькой запятой на коленях той.
- Дитя мое, у меня есть для тебя кое-что. Скромный подарок... Иди, но возьми это. - и Стеах почувствовал, что стал больше.
- Что это, Мать?
- Это Безмолвие, в положенный срок оно откроет тебе свои сюрпризы и возможности и..., если вдруг на пути твоем встанут преграды, оно будет верным мечом, инструментом, помощником. И вот это...
- А это что?
- Любовь. Это сила, связующая то, к чему ты стремишься, с тем, что ты есть и чем ты не являешься, но станешь в будущем. Если ты вдруг забудешь дорогу ко Мне, свет ее приведет тебя в обитель моей солнечной страны.
Стеах засмеялся:
- Какую дорогу, ты ближе ко мне , чем я сам! И снежной страны я не знаю. И солнечной тоже.
- Есть много вещей, которых ты не знаешь, гораздо больше, чем можно представить. И вспомни, что сказал тебе Таро только что...
