- Хорошо это,- повторил директор и улыбнулся.- Только, надо полагать, у вас есть ко мне еще какое-нибудь дело? Попутное, так сказать?
Директор был широкоплечий мужчина, усатый и загорелый настолько, что казался прокопченным насквозь. Он достаточно хорошо знал председателя колхоза Прокофия Кузьмича и не поверил, что тот может приехать за двенадцать километров только ради устройства на учебу какого-то сироты. В течение многих лет учителя и старшеклассники каждую осень проводили на колхозных полях, а не в классах,- жали рожь и овес серпами, теребили лен, копали картошку, вывозили из скотных дворов навоз и раскидывали его под плуг, делали многое такое, что требует простой физической силы. Нередко работа находилась для них и весной. Председатели колхозов и в первую голову Прокофий Кузьмич утверждали, что это и есть соединение учебы с производственным трудом, учителя же объясняли все проще: в колхозах не хватает рабочих рук. Сам директор школы любил физический труд больше, чем занятия у классной доски,- он преподавал математику,- и охотно соглашался выводить на поля всю школу.
Гостя он принимал в своем кабинете; над письменным его столом широко раскинулись зеленые листья фикуса.
- Так какое же попутное дело привело вас в нашу даль в уборочное время? - спросил он Прокофия Кузьмича и потянул себя за усы книзу - такова была его привычка.
- Попутное дельце, конечно, есть, нельзя без попутного дельца,согласился Прокофий Кузьмич.- Вы нас выручали частенько, я не отрицаю. Может быть, и в этом году выручите?
- А кто будет смену вам готовить? - улыбнулся директор, хотя обоим уже было ясно, о чем и как нужно договариваться.- Самим поучиться не довелось, так пусть хоть ребятишки поучатся, так ведь?
- Так-то оно так, Аристарх Николаевич, конечно. Но все-таки и без практики ребятам не ученье. Да и вам что за жизнь без работы - вон вы какой детинушка! А я бы грузовичок послал за вами немедленно.
- На сколько вы человек рассчитываете?
- Да сколько грузовик подымет.
- С райкомом договаривались? Или с районе?
- Вот ведь вы какой, Аристарх Николаевич! Неужто мы сами не сумеем столковаться: вы - директор, я - председатель?.. Сумеем и должны, я так полагаю.
- Тэк, тэк, тэк! - все еще как бы упорствовал директор.- Вы председатель, я - директор, все так. Только односторонние у нас обязательства, вот что плохо. Мы вам - рабочую силу, а вы нам - ничего. А на заре революции в школах наших горячие завтраки и даже обеды были.
- Ну что вы от нас хотите? - удивился Прокофий Кузьмич.
- Может, помогли бы организовать горячие завтраки? Овощей бы подбросили, продуктов, одним словом.
- А разве наши овощи не государству идут? Все сдаем государству, чего вам обижаться? Вы с государства требуйте.
- Все - еще не значит много. За вас, дорогой Прокофий Кузьмич, всю жизнь другие расплачиваются.
- Что поделаешь, Аристарх Николаевич, мы слабые, нам и должны помогать. Отстающих вытягивать надо.
- Тэк, тзк, тэк! - раздумчиво повторял директор.- Не такие уж вы слабые. Лучше бы вы не прибеднялись.
- Кто знает, лучше ли? - засмеявшись, возразил председатель колхоза.- К сильным вы на выручку не пойдете, верно ведь? А слабому да отстающему вы обязаны помочь. Советская власть не позволит обижать сирых. Не правду я говорю?
Председатель колхоза говорил о вещах весьма серьезных, но так, что при случае все свои слова мог обратить в шутку. И директор понял это.
- Да, действительно, в слабых ходить иногда легче,- мрачно сказал он,с них меньше спрашивается. Ну, где ваш сирота? Ему ведь тоже помогать надо будет? - завершил он разговор и потянул усы книзу.
- А как с уборочкой-то, Аристарх Николаевич? - не сдавался председатель.
- Буду ждать директивных указаний из района,- сказал директор. Но это означало, что он соглашается с председателем.
* * *
Бабушка часто рассказывала внукам об отце.
Шурка отца помнить не мог, но по рассказам бабушки представлял его солдатом, увешанным с головы до ног разным оружием: на спине крест-накрест две винтовки, на груди автомат, на поясе гранаты вроде бутылок и серебряная сабля, из каждого кармана торчат отнятые у немцев пистолеты, за голенищами сапог тоже пистолеты и гранаты.
Павлик спрашивал бабушку:
- Хороший он был, бабушка, наш батько?
- Кабы нехороший был, не так бы вам сейчас и жилось. Храбрый был, работящий был, справедливый. Курицы не обидит, а медведь в лесу лучше ему на глаза не кажись, живо спроворит: застрелит або топором зарубит. Когда на войну пошел - вся деревня в голос ревела. А он и говорит: буду так воевать, что вся грудь в крестах - в орденах, значит,- або голова в кустах. Вот оно так и вышло.
В Шуркином представлении постепенно сложился образ былинного богатыря. И стало ему казаться, что он даже запомнил, как провожала отца на войну вся деревня. Ранним утром высыпал народ на улицу, и все смотрят в сторону поля, чего-то ждут. Петухи давно с насестов послетали, солнце вылезло из-за крыш, над землей плывет музыка - либо гармони играют, либо радио в домах включили на полную катушку. Из конторы вышел на крыльцо председатель колхоза Прокофий Кузьмич, поднял руку и начал кричать:
- Пойте все! Пойте все!
Музыка заиграла еще громче, и все запели:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!
Широкие ворота распахнулись, и в деревню, по дороге из города, вошел танк, огромный и медлительный, будто слон, и с таким же слоновьим хоботом, вскинутым на уровень избяных коньков.
Народ расступился на обе стороны, танк подошел к конторе, и Шуркин отец в полном своем вооружении переступил с крыльца правления колхоза прямо на броню танка. Музыка усилилась, песня загремела так, что даже ветер поднялся в палисадниках, а отец поклонился народу и сказал: "Або грудь в крестах, або голова в кустах!" И танк медленно развернулся и понес отца на войну.
- Откройте ворота в поле, шире откройте! - закричал Прокофий Кузьмич, потому что ворота в поле, через которые ездили в город, всегда были закрытыми. Но никто не решился бежать впереди танка, и он, черный, тяжелый, под песню и музыку раздавил эти ворота, будто их не было вовсе. Когда танк вышел в поле, отец-богатырь, стоявший на броне и державшийся одной рукой за поднятый хобот орудия, махнул саблей, и деревянные остатки изгороди вспыхнули ярким пламенем. За этим пламенем и дымом танк исчез. Вместе с ним исчез и отец Шуркин. А в деревне все еще пели "Вставай, страна огромная" и гремела страшная и радостная музыка, и ветер гнул деревья до земли.
Все происходило именно так, иначе и быть не могло. Смутные представления об этом событии отложились, должно быть, в каком-то дальнем уголке Шуркиной детской памяти и становились все яснее и яснее по мере того, как он взрослел.
Шурка решил, что он обязательно должен вырасти таким же, каким был его отец,- защитником родной земли: бесстрашным, вооруженным с головы до ног, всеми любимым,- и ни перед кем не кланяться, и за всю жизнь не обидеть ни одной курицы.
Конечно, он подражал старшему брату во всем и тоже иногда плаксиво ссылался на свое сиротство, но делал это, лишь когда требовалось поддержать брата или защитить его. Если б у него была такая же сила, как у отца, он, конечно, защитил бы брата не жалостливыми словами. Только вот оружия у него не хватало, особенно если иметь в виду оружие настоящее, а не самодельное. Главное- надо было вырасти. Важнее задачи на сегодняшний день он не знал.
- Бабушка, а где батько оружие доставал? - спрашивал он не раз, требуя все больших уточнений.
- Оружие-то? - раздумывала Анисья, как бы ему ответить получше.- Время такое было, что всем храбрым людям оружие на руки выдавали, под расписку. А батько у тебя был знаешь какой? Вот какой! Никому слова "наплевать" зря не говаривал, все ласково да обходительно, ни одной мухи за всю жизнь не раздавил, а силушкой владел непомерной.
- Верно, что его на танке из дому увезли?
- Все верно, внучек! В ту пору в селе храбрым по танку давали. А кабы не это, разве бы одолеть нам нечисть эту поганую? Нипочем бы не одолеть.
- А он был ученый? - вмешивался в разговор Павлик.
- Кто?
- Тятька наш.
- Лишнего ученья не было, только ведь не одним ученьем ум человеку дается. Кому-то надо и землю пахать. Вот ты у нас будешь учиться, а Шурик будет дома, он младший, его судьба такая.
Однажды бабушка нашла в сундучке среди отцовских треугольных писем обыкновенный конверт и в нем фотографию.
- Вот он, кормилец наш! - кинулась она с находкой к свету.- Ну-ко, смотрите, ребята!
- Кто это? - спросил Шурка.
- Ты что, ополоумел або как? Батько это!
Солдат без оружия, в кирзовых сапогах, в помятой гимнастерке без погон, без орденов совершенно не походил на праздничного паренька в белой вышитой рубашке с поясными белыми кистями до колен, снимок с которого висел на стенке около божницы, и на того отца-богатыря, проводы которого на войну запомнились Шурке, как ему казалось, на веки вечные. Солдат походил на пахаря, на колхозного бригадира, только не на воина.
