о том, что он может умереть, возможно, уже скоро умрёт, меня не посещала. Дедушку я видел очень редко и, у меня, не было страха его потерять.
Почему так убиваются родственники умершего понял, когда на нашей улице умер мужчина. Говорили, что он сгорел от водки. Интересно, как сгорел? В гробу он был накрыт, но лицо было открыто, и руки лежали поверх покрывала. Они не были обгоревшими. Может, он себя облил до пояса и вспыхнул? Или водка загорелась в животе? Спрошу обязательно у папы.
Когда его вынесли из дома и поставили на табуретках у машины, его жена, падая в гроб, голосила, что он ушёл слишком рано и оставил не перекрытой крышу, и обещал переложить печку, которая еле-еле топится, и картошка осталась неубранной, и как она одна в пустом доме, и кто в погреб без него полезет?
Говорили, что они пили «на пару» и видно одной ей будет не так весело и придётся кого-то нанимать, чтобы перекрыли крышу и переложили печку, а картошку надо будет убирать самой, да ещё и спускать её в погреб. А в доме одному действительно скучно и в погреб, холодный темный погреб, спускаться страшно. Я не очень любил. Там пахло землёй, причем не так как на огороде, а по-другому и висела паутина.
**********
Иногда вдруг наступает тоска. Сама. Вдруг. Всё хорошо, всё замечательно… Хлоп. А на душе, почему-то, тоскливо. Не сильно, не больно, но как-то тоскливо. Ни с того ни с сего.
А машина, точнее Геннадий Леонидович, везёт меня на пассажирском сиденье служебной машины домой. Неделя командировки вместе с «магазинскими» пельменями, холодной гостиницей, рабочей беготнёй и стояниями под дверями разрешителей – позади.
На сером асфальте дороги пляшут, водят хороводы и носятся за проезжающими машинами, яркие осенние листья. А на душе тоска…
Ветер полощет, оставшуюся на деревьях, листву, гнёт верхушки, пытается, раскачивая, столкнуть машину с дороги. Деревья, послушно кланяясь ветру, неохотно сбрасывают листья, как будто знают, что в золотой листве они прекрасны.
На фоне синего неба, освещённые солнцем, листья сияют золотом. Настоящая золотая осень. Может быть – это осенняя тоска?
Ковыряясь внутри, обнаруживаю, что вроде бы чего – то хочется, но настолько слабо и неясно, что прихожу к выводу: «Ничего не хочется!»
А листья, слетая с деревьев, собираются в стайки и несутся, кувыркаясь и сверкая, по полю, гоняются за машинами и, устав, ложатся толстым слоем в новые бетонные кюветы.
По выцветшему за лето небу вяло плавают редкие, неразборчивые перистые облака.
Наверное, год заканчивается осенью, а начинается с зимы. С первого снега. Осенью всё живое, выполнив намеченное, ярко и из последних сил прощается с природой и друг с другом, а потом кто засыпает, кто улетает, кто умирает.
А зима – это как чистый лист бумаги. Это просто – начало нового цикла. Жизнь начнёт просыпаться позже, ближе к весне. А сейчас – ничего. Но это ничего не после, а перед. А тоска не отступает. Ну и пусть. Душе тоже надо потосковать, не всё радоваться.
Впервые я испытал это чувство во втором классе, ранней весной. В яркий солнечный день. Оно пришло вдруг и ушло только вечером.
Потом тоска (не часто) навещала меня вне зависимости от времени года, но, примерно, в одно и тоже время суток – после полудня.
Вот и сегодня… Вроде всё хорошо, всё замечательно, а на душе тоска. Она пройдёт ближе к вечеру. А мы будем ближе к дому. К главной и конечной цели любой командировки.
**********
За окном валит снег. То большие хлопья, то крупа. В середине октября. У земли уже не хватает тепла, чтобы растопить снежинки, и они все плотнее укрывают всё вокруг. Всё больше белого и всё меньше чёрных проталин. Он, наверное, ещё сойдёт и ляжет позже. А сейчас – тренировка. Для природы, для людей.
Замечательное межсезонье. На улице сыро, холодно и скользко. Дома – тепло, уют, камин, качалка, плед. И большое окно, в которое видно лес, круговерть снежинок и серое, низкое небо. Но это – дома. А на работе – большие окна, в которые видно круговерть снежинок, чёрно-белый город, озябших прохожих. Тепло. Нет камина и пледа. Можно, конечно, организовать, но, наверное, не стоит. На работе надо работать! Обстановка должна быть рабочей. Хотя, кто сказал, что уютная и рабочая обстановка – это разные вещи?
Нет! Камин и плед на работе – это перебор. Только вот когда работа сделана, и всё работает и в ближайшее время проблем не предвидится, как, наверное, приятно следить за работой и ожидать проблем (чтобы сразу наброситься и решить) покачиваясь в кресле-качалке укрытым пледом напротив камина. Нет, камин лучше разместить справа. А слева – окно, в которое видно непогоду.
В такую погоду со мной иногда случались всякие разности. В начале девятого класса меня не взяли в суворовское училище. Карьера? Нет, о карьере я не думал, желание посвятить себя профессии защитника Родины, было забраковано майором из райвоенкомата. Я расстроенный попилил на жд вокзал. Я расстроился сильно–один из путей в светлое будущее был закрыт. Будущее сразу сжалось до одного сегодняшнего дня. Серого, промозглого, холодного осеннего дня. Я тупо шёл между потоками белой крупы, которая нескончаемым потоком сыпалась с неба, барабанила по чёрной дерматиновой куртке и засыпалась за воротник свитера, шёл сквозь большие порхающие снежинки, покрывающие мои волосы, уши, плечи, дорогу, серые убогие дома, сопки. Всё было серым. Чёрно-белым, но всё равно серым.
На вокзале случился попутный «товарняк» и, сидя в тёплой кабине тепловоза, я поехал домой. В лобовом стекле тоже всё было серым – сопки, деревья, рельсы, шпалы, столбы. Даже зелёный тепловоз и красно-коричневые вагоны.
Проезжая мимо посёлка, машинист сбавил скорость, я спрыгнул с подножки, спиной по движению, и, помахав рукой в знак благодарности, снижая скорость своего бега вприпрыжку назад, повернулся. Повернулся вовремя. Прямо передо мной задумчиво стоял, тоже серый, деревянный столб на серых бетонных пасынках. Вся моя кинетическая энергия горизонтального движения была погашена. Я просто прилип к столбу. Потом, когда стих гул в столбе и в голове, отклеился. В голове появились мысли. Мысли правильные. Ничего страшного не случилось, не взяли в армию – буду работать на «гражданке».
В «политене» (Хабаровский политехнический институт) у меня своровали куртку с кошельком и паспортом, и я шел в «общагу» по первоснежной погоде. По сырой чёрной
