каше из снега. Не простыл, не обморозился. Потом всё наладилось. Когда прошёл шок.
А следующей осенью я ушёл в армию. Сам ушёл, добровольцем. По снегу и лужам. В Хабаровске было сыро и холодно, а в Охотске, куда нас забросили самолётом, лежали полутораметровые сугробы. Обалдев от такой перемены климата, мы забыли, как дрожать и, почему-то, захотелось посмотреть на карте, где он находится этот Охотск. Нет, не за Полярным кругом, ближе, но от этого не легче. Не теплее – это точно. А на зарядку – в одних гимнастёрках, шапках и рукавицах. Обувь и штаны тоже были, как без этого. Наверное, сержант сошёл с ума, мы же заболеем, а некоторые, может быть, умрут. Умрут на защите дальневосточных рубежей нашей Родины… Не заболели, не умерли. Пришлось защищать. Защитил. Плохо ли, хорошо, но не пропустил, не подвёл. Рубежи никто не нарушил.
Через два года, тоже осенью, я покинул часть. По этому поводу объявили учебную тревогу (чтобы проводы были поскромнее). Мы, «нулевая партия», прошли по опустевшей части в тишине. На КПП нас догнала музыка – «Прощание славянки». Дубовицкий, ведающий хозяйственной частью клуба, сдержал обещание и, в нарушение строжайшего устного приказа, пустил марш по «громкой».
С боевого дежурства сбежал сослуживец. Это была даже не «самоволка», а дезертирство. Сбежал попрощаться. Так с ним больше и не виделись. И вот она – «гражданка».
Мы с «дипломатами» идём к самолёту, а ботиночки по тонкому снегу – хрум, хрум. А на КП морзянка, приказы, доклады, самолёты. А мы по снегу – хрум, хрум.
Только поехал я не домой. Поехал на Крайний тюменский Север. По комсомольской путёвке. Наверное, по последней. Комсомолец-доброволец. Комсомол очень скоро упразднили. А я остался на Севере. В шинели, в шапке «год за два» с длинными ушами, в парадной форме и с «дипломатом».
Осень, мерзко, холодно, тундра вокруг, вагончики и, начинающая замерзать, грязь. И на фиг никому не нужны, ни комсомольцы, ни добровольцы. А я с другом остался, и началась новая глава моей жизни. Непонятная родным и знакомым. Тоже переживал, пока пообвыкся да пообтёрся.
Работал, учился, женился. Жену привёз на Север тоже осенью. Мне ничего, а у неё был шок. Тундра, холодно, грязь ещё и осень. И шикарное жильё – половинка вагончика (3 х3), и собака. Собака тоже жила в вагончике. С нами. Жд вокзал рядом – 17 км. Автобусы не ходят. Даже к поезду, который ходил раз в сутки, ночью.
Привыкли, обжились. Прожили несколько лет. Хорошо жили, весело. А тут опять осень. Подхватило и понесло. Понесло на Землю (это туда где не Север). В Широковском меня уже ждали. Биохимзавод, зона, а при них два посёлка. Сам Широковский и 20ый километр. Серые угрюмые дома, дождь со снегом, «брусчатка», покрытая полусгнившим лигнином. Свинцовая, тяжёлая гладь водохранилища, и вокруг суровые чёрные горы. И люди в серых фуфайках. Кто сидит, кто уже отсидел, кто собирается. Нет не специально, но если случиться, то «отсидит не хуже других». А на короткий блиц-опрос, который я провёл среди местных жителей и который состоял из одного вопроса «Как вы здесь живёте?», получил абсолютно одинаковые ответы «Летом здесь хорошо!».
Два месяца была «ломка». Не наркотическая. Внутри. Был бульдозеристом, стал начальником участка и его первым работником. И надо было в здании бывшего паровозного депо выпускать железобетонные изделия. Всё понятно. Я ведь знал о железобетоне абсолютно всё: он твёрдый, серый и тяжёлый. С этим фундаментальным объёмом знаний мне пришлось самостоятельно искать и изучать теорию и внедрять её на практике. Помочь было некому, только посочувствовать. Через три месяца участок выпустил первые изделия. Не сломался, не перегорел, не сдался, хотя желание сдаться иногда посещало. А ещё, тоска по Северу. Кто работал на Севере – знает. Некоторые не справляются и возвращаются. Мы справились, переболели и не вернулись.
Потом карьерный рост. Стремительный. И не было времени даже следить за сменой времён года. Работа, работа, работа. А потом вдруг осень. Ушёл сам, не просили, а я взял и ушёл.
До этого безработным не был ни разу. Тоскливое это состояние. Хочу, могу. А никому не надо. А сын болеет. Поэтому с утра «бомбишь» на еду и лекарства, а после обеда на завтрашний бензин. А на улице снег и слякоть и люди неохотно садятся – лучше на автобусе «зайцем». И есть желание дожить до светлого будущего, но его не видно, и опасаешься, что сил не хватит дожить. А руки опускать нельзя – семья. И иногда желание, вполне объяснимое, «выйти с кистенём на большую дорогу». Пережили, выжили.
Потом было разное – работал, увольнялся, переезжали, учился. Во время одной из учебных сессий, позвонила жена и сказала, что друг–однополчанин, тот с которым приехали на Север и, который привёз меня в Губаху–убит. И опять, уже не золотая осень. В вымирающем шахтерском поселке грязь, серость, покосившиеся и разрушенные дома. Клуб, в который мы ходили на танцы, ещё до свадьбы, зияет глазницами пустых оконных проёмов, а внутри уже растут деревья, и парадный вход зарос бурьяном. А Мишка, лежит в гробу, самый младший из четырёх братьев. В мамином доме. В доме, где он вырос и жил. Слегка улыбаясь, в сером пиджаке.
А на улице снег с дождём и холодный ветер, и серые дома под серым небом среди серых заброшенных полей. И люди, идущие за гробом, сжались, ссутулились.
Потом меня опять носило и кидало, немного, но по-разному. И опять осень. Снова без работы. И предпринимательство не идёт. Вкладывать нечего, обманывать не хочется. Но тут предлагают работу. Знакомую работу, на предприятии, на котором уже работал. С теми обязанностями, которые уже выполнял. Не совсем сами предложили. Сначала я подходил сам, несколько раз. Просил. Ненавязчиво, но настойчиво. Согласились, приняли, спасибо. Прибрался, настроил, организовал, снабдил. Суета ушла. Осталась только работа и в промежутках – свободное время.
А осенью, глядя из тепла на серость, слякоть и холод, через стёкла окон, иногда отвлекаясь на холодные капли, бегущие по уличной стороне стекла, тянет неторопливо и основательно поразмышлять о смысле жизни. Пофилософствовать о взаимоотношениях в этом мире. Привести в порядок мысли. А тут механик: «Что такое государство? Только не по-книжному, а как сам понимаешь».
Кто же знал, что этот вопрос может вызвать продолжительные последствия. Сначала сказал, потом стал разбирать, потом писать. И чем дальше, тем больше. А сейчас на дворе осень. Холодная, сырая, ветреная осень. И тянет размышлять. Кто мы есть в этом мире?
