удалился. Борис маленько полежал, соображая, что произошло и почему, а потом поднялся, и отряхнувшись от птичьих экскрементов, набил физиономию вороватому родственнику (он-то был уверен, что пила покупная).
Вечером Пират сидел с бараковским одноногим юмористом Митькой и жаловался на несправедливую жизнь. Протез приколиста районного масштаба печально поскрипывал в сумеречной тишине. Инвалид с одной нижней конечностью, отвечал одноглазому инвалиду, вальяжно облокотясь на спинку лавочки:
— Да, что ни говори, а мы с тобой оба пострадавшие — факт налицо.
Генка задумался, плохо соображая, о чём ведёт речь собеседник, а потом, сдуру, спросил:
— А тебя за что били?..
Дня через два случился пожар — сгорел двухквартирный дом Васьки Лохмача и Бориса Максимова. По какой причине произошло возгорание, так и осталось загадкой. Злые языки болтали всякое… В официальную причину, дескать произошло короткое замыкание, никто не поверил. Огонь полыхнул в два часа ночи, свет в окнах не горел, как утверждали две разбитные деревенские девки — они колобродили с вожатыми пионерского лагеря почти до рассвета и стали невольными свидетелями начала стихийного бедствия. С одной стороны, если не горел свет и ничего не было включено, то замыкать-то нечему. С другой стороны, на половине Лохмача, видимо не спали — семья из четырёх человек подозрительно быстро ретировалась из едва начавшегося загораться дома, а на хозяине уверенно держался пристёгнутый протез.
Соседям повезло меньше — их едва добудились, а бегство из горящего дома стало столь поспешным, что из вещей и документов почти ничего не уцелело — сгорел, в том числе, протез другого инвалида — Бориса Максимова.
Впрочем, обеим семьям почти мгновенно предоставили другую жилплощадь, а на сеновале нашего сарая поселилась старая кошка с единственным спасённым от огня котёнком не более двух недель возрастом. Я полез на сушило с приятелем Витькой Хитровым — мы любили поваляться и помечтать на душистом сене, а заодно, понаблюдать через дощатые щели за жизнью улицы. Тогда-то мы и наткнулись на два горящих в полумраке глаза. Витька был двумя годами старше меня, но ужасно суеверным. Его воспитывали две величайшие деревенские дуры — мать и тётка, обе неграмотные, суеверные кликуши. Он ринулся вниз, едва не сбив меня с приставной лесенки, с криком:
— Бежим! Там — сенной!
Со второй ступеньки он всё-таки брякнулся, но не больно — подстилка из козьего навоза с прошлогодним сеном смягчила неудачное приземление. Я в нечисть особо не верил, больше прислушиваясь к мнению отца-атеиста и школьным учителям — членам партии, которых родитель тоже не жаловал. Любопытство оказалось сильнее страха и когда глаза адаптировались к относительной сарайной темноте, то они различили серую кошку с бело-рыже-чёрным котёнком. Белый цвет преобладал. Умная кошка не зашипела, когда я осторожно попытался её погладить, но показала, что недовольна нашим визитом и перенесла в зубах своё чадо подальше в угол.
Забытый мной Витька понял, что никакого сарайного или сенного чертёнка тут нет и полез карабкаться по лестнице. Когда я услышал сопение и меня стали настойчиво дёргать за штанину, то испугался не меньше, чем приятель за минуту до того, да чудом не свалился вниз.
Тут уместно вспомнить о хозяйстве Витьки. Никакой живности на их подворье не водилось, кроме кур. Были ещё домашние мыши, не прирученные, а живущие в доме, постоянно шуршащие под обоями. Глуповатый, но любознательный парень регулярно их отлавливал и пытался дрессировать. Получалось плохо, ему не хватало терпения, настойчивости и сообразительности. Он применял глупейший приём: поймав пару мышей и поселив их в разных стеклянных банках, начинал их «воспитывать». Не добившись успеха, приканчивал самую бестолковую на его взгляд мышь, на глазах у другой, наивно полагая, что вторая-то непременно сделает выводы и станет слушать его и выполнять различные трюки…
Стоя на лестнице рядом со мной, он принялся горячо излагать план дрессировки котёнка. Я, не раздумывая ни секунды, пресёк в корне его поползновения, помня об участи его предыдущих подопечных. Витька ушёл, недовольно сопя и дня три-четыре не приходил в наш огород. Долго он злиться не мог — не был злопамятным, а вдобавок, ходить за грибами в одиночку он опасался (грибы-то как раз попёрли, что называется дуром) и снова задружился со мной, смирив гордыню.
Эта старая кошка без имени с подросшим котёнком (кошечкой) перебрались осенью в наш дом. Кошка была настолько древняя, что долго не протянула и умерла в начале зимы, в один день с Иваном Бельдягиным. Об этом следует рассказать отдельно.
На улице Перспективной с начала шестидесятых годов ХХ века поселились двое братьев Бельдягидых — Иван с Анатолием, а также их сестра Тамара, вышедшая замуж за одноглазого Ивана Котелкина. Оба брата были не дураки выпить, а их зять старался им подражать, в том числе в употреблении горячительных напитков. Рядом с Котелкиными проживала бездетная семья Николая Гусева и его жены Любы, уроженки города Коломны. Тёща Николая попеременно жила по нескольку месяцев подряд, то у младшей дочери в большом промышленном центре Московской области, то у зятя и старшей дочери в Колычёве. Кажется её звали тётя Валя, но это не очень важно, а главное то, что она разбиралась в лекарственных травах и собирала их с весны до поздней осени. Что-то она сушила, что-то настаивала на водке, хотя злые языки твердили о спирте.
Иван Бельдягин пошёл к этой знахарке находясь в похмельном состоянии, когда последнюю рубашку снимешь за стопку дерьмового самогона. Он начал жаловаться на плохой сон, повышенную возбудимость, головные боли… Чего не наплетёшь, когда «трубы горят».
Тетя Валя отдёрнула шторку на этажерке и взгляду похмельного обалдуя предстали ряды банок, склянок и бутылок. Врачевательница посоветовала принимать по три капли в день успокоительной настойки собственного приготовления, но так как посуды у посетителя при себе не имелось, она отлучилась на пару минут. Иван воспользовался случаем и спёр одну из бутылок, именно с той полки, где стоял рекомендованный лекаркой-кудесницей препарат.
Дальнейшие события привели к печаль ному итогу. Угощённые злодеем-крадуном брат с зятем, приняв слоновые дозы успокоительного, через полчаса провалились в сон, а сам Иван, оказавшийся более стойким, пошёл в лес и, под воздействием успокоительного заснул в снегу и намертво замёрз…
В школе в этот день мы писали сочинение. Валентина Михайловна — преподавательница русского языка, литературы и географии предостерегала нас о недопустимости применения глупого построения фраз. Особенно она выделяла сочинение Витьки Хитрова двухгодичной давности. Полноватая учительница возмущалась:
— Вы только послушайте, что написал выдающийся балбес: «Герасим был очень сильным и добрым. Он имел барыню и собаку. Когда
