ректор по каким-то делам был на факультете, и Гаврилюк затащил его к нам. Игорь Николаевич, осмотрев наш офисок, повернулся ко мне и сказал:
– Ну, теперь вы должны и на кафедре всё в такой же порядок привести.
Я так растерялся от такой интересной концепции развития нашего сотрудничества, что согласился:
– Конечно.
Гаврилюк даже заурчал, как кот, который видит мышонка. Вот ведь звери, только бы ободрать кого-нибудь как липку. А ещё в очках.
Работа наша после переезда стала проистекать подинамичнее, с некоторыми изменениями. Все предыдущие наши темы потеряли актуальность, но значительно вырос объём торговли с предприятиями России и бывших советских республик. Нужен был транспорт. По сохранившимся связям мы купили на ЗИЛе четыре сто тридцатых грузовика. Машины, диковатые для города, но лучше ничего достать тогда по вменяемой цене мы не смогли. Потом взяли там же тягач с полуприцепом для дальних рейсов. Торговали всем, что могли достать, поначалу бизнес был вполне рентабелен.
Народа наведывалось за день в наш офис немало, поддержание его в приличествующем состоянии требовало ежедневного приведения помещений в порядок, а найти уборщицу оказалось проблемой. Все кандидатки, взглянув на нашу картинную галерею, хотели зарплату на уровне уборщицы американского посольства, мы могли предложить им только уровень посольства Гондураса. В итоге всё же нашлась дама, работавшая уборщицей в МВТУ. Я дал ей комплект ключей и выбор, убираться до или после работы, но она выбрала вариантом уборки время, совпадающее с нашим. Это было не совсем удобно, но что поделаешь, выбирать было не из чего. На работе она появлялась в новом цветастом кримпленовом платье, иногда ей помогал муж.
Однажды, часов в одиннадцать утра, через пару месяцев с того момента, когда эта пара начала нас тиранить, я сидел, тихо ковыряясь в бумагах, у себя в кабинете, когда в него бесцеремонно вторглась пара наших уборщиков. Муж подталкивал пылесос, а уборщица шустро, как будто она орудовала шваброй, двигала щёткой. Пылесос не гудел, как полагается солидному отечественному «Уралу», а истошно визжал, как свинья на заклании или как истребитель на форсаже. Когда они проезжали мимо моего стола, я повернулся, дабы сказать им, чтобы они проверили, не переполнен ли пылевой мешок, но я опоздал. Раздался хлопок – пылесос превратился в пылешумовую гранату, которая, взорвавшись, погрузила кабинет в непроницаемый сумрак пылевой взвеси. Чтобы как-то дышать, поскольку дышать без какой-либо маски было невозможно, я, расстегнув рубашку, натянул себе её до бровей. Когда пыль осела до такой степени, что можно было что-то разглядеть, я увидел, что я сам, стол, стулья, диван, книжный шкаф, полы – всё, что я мог разглядеть, – покрыто слоем пыли в палец толщиной.
Два пылевых истуканов молча моргали глазами, не понимая сути происходящего. Я потихоньку, стараясь не поднимать пыль, встал из-за стола.
– Вы за два месяца хотя бы раз мешок для пыли очищали?
– Какой мешок?
Стало понятно: бедолаги эти впервые в жизни пользуются этим диковинным устройством под названием пылесос. Им и в голову не пришло, что пыль, собираемая с ковров, перемещается в брюхо пылесоса, откуда её периодически надо удалять.
– Ладно, обсудим позже, пока приберетесь в кабинете.
Веник и влажная тряпка в их руках были им более привычны, но я решил найти кого-то более продвинутого в использовании современных средств уборки. Таковая нашлась, тоже уборщица МВТУ, бабка лет шестидесяти, которая тоже упорно отказывалась от использования пылесоса.
***
Я по-прежнему навещал художественный салон «Красный угол», как постоянный посетитель, заходил посмотреть новинки и потрепаться с администратором – Александром Поляковым. Как-то разговорились, и я предложил:
– Саш, у меня тут мыслишка появилась, обдумай со своими. У меня офис в центре, народу в день проходит немало, бизнесмены в основном. Я так понимаю, что продажи у вас сейчас практически на нуле. А что, если часть своих работ вы у меня развесите. Я думаю что-нибудь да продастся. Продавать буду по вашей цене, без прибыли для себя.
Александр перетёр со своими коллегами, и через неделю офис наш превратился в филиал художественного салона современной живописи. Приехало человек пятнадцать художников, из них одна женщина – Татьяна Щукина. Парни сами развесили полотна, отказавшись от нашей помощи:
– Нет, развесим сами. Мы лучше понимаем по свету, что и где должно висеть.
Развесили, офис наш мрачный превратился одномоментно в сияющий дворец – великая сила искусства. Жаль, что акцией этой я мало смог помочь художникам: клиентура вся наша оказалась публикой диковатой, искусство, точнее, живопись, их не интересовало по определению. Практически всё, что было приобретено у них, купил я для себя и для офиса.
Редкие исключения только подчёркивали общее правило. Был один, попавший ко мне совершенно случайно, еврей из Израиля. Облазил, общупал, осмотрел, паразит, весь офис, везде глазенапа запустил и говорит:
– Я бы две вот две работы купил, – показывая на работы Таисии Тулуповой. Я ему:
– Вы знаете, одна из них продана, а вторую с дорогой душой берите.
– Какая продана?
– А вот эта, – и показываю ему на картину «Завтрак на траве», объясняю: – Жене очень понравилась, для неё оставил.
Картина эта мне и Людмиле очень понравилась, как бы реплика Мане, но с таким тонким женским изяществом, улыбкой. В лёгкой её антитезе Мане все фигуры слегка напряжённо чопорные, но живые, не замороженные, и дама, пардонте, одетая-с.
– Никак не могу-с – жена, говорю, подвергнет кастрации-с, всё возможно. Это ж Рассея, брат иудей, тут не забалуешь.
– Нет, – говорит, – беру две или ничего не беру. – Он мне: – Ну, попросишь её, художницу, она тебе копию сварганит или что-нибудь ещё лучше. Давай, продавай уже, у меня самолёт на полосе уже мотор прогревает.
Ну как мне, русскому, да ещё с такими неубедительными генами – с одной стороны – дед – прибалтийский немец и бабка – латышка, с другой – вроде все русские, но из Мордовии, уж наверняка какой-нибудь мордвин подмешался торговаться с чистопородным евреем.
Меня, кстати, в мнении, что есть во мне мордовская кровушка, укрепил один алкаш в пивной. Пошли с Генкой пивка попить с утра, как полагается двум потенциально большим учёным. Стоим, дуем пиво, никого не трогаем, тут подкатывается к нам мужик и говорит мне:
– Вы очень красивый человек.
В те годы в стране педризм был наказуем, поэтому я не шибко напугался, но как-то на всех в пивной свысока глянул, а мужик беседу продолжает:
– Вы мордвин?
Я даже растерялся, что ответить. По анкете вроде нет, но, как я уже упоминал выше, если кто-то влез ко мне, то не татарин, как
