для девушки, мечтавшей об Англии, как о чём-то несбыточном. Ведь в такие страны, как США и Великобритания, можно было попасть на работу лишь детям самых-самых больших людей или очень отличившимся студентам.
Настенька относилась к последней категории и потому верила в мечту побывать на родине Шекспира и Байрона. Тем более, что если и не направят её на практику, то можно же будет съездить хотя бы по путёвке. Уж в этом плане родители да и сестричка старшая помочь смогут. В этом Настенька была уверена. Так что завидовала она Вадиму лишь в том смысле, что он уже там был и всё видел, а она только мечтала об этом.
Да, Вадим. Мысли о нём приходили сами собой безо всякого повода. Настенька старалась говорить себе, что он плохой человек, наверняка, обыкновенный бабник и волокита, доверять ему нельзя ни в чём, папенькин сынок, живущий на его деньги, и так далее. То, что она сама жила на деньги родителей, казалось естественным, но она хоть не транжирила их направо и налево, как делал по всей вероятности Вадим.
Но попытки настроить себя против плохого, как она считала, человека с тем, чтобы не обращать на него больше внимания и не думать о нём совсем, встречали какое-то внутреннее сопротивление. Мысленно ругая Вадима, она не могла заставить себя забыть о нём и быть к нему равнодушной. Более того, ей уже не то чтобы хотелось, но она ждала каждый день встречи с ним, чтобы тут же напружиниться и отвечать короткими фразами типа "Здравствуй и пока, до свидания. Некогда мне" или "Ну, ладно, изливай, что ещё у тебя было в Лондоне. Только не ври".
Двадцатилетняя девушка не понимала пока, что физиологическое состояние, внутренние силы молодого тела, жаждущие по законам развития всего живого любви, катастрофически не совпадали с силами сознания и начинали весьма серьёзно их побеждать. И быть может, под влиянием именно непознанных ею внутренних сил природы Настенька согласилась сегодня на встречу, то бишь на празднование Рождества.
Она, конечно, думала, что причина согласия в другом. Просто Вадима пригласили его друзья из аспирантуры физфака МГУ в связи с тем, что на вечере будет кто-то из Египта или Судана, кто ещё не говорит по-русски. Ну и хотели, чтобы Вадим был переводчиком. Только потом выяснилось, что араб этот не знает английского, зато хорошо владеет французским. Вадим же вторым языком изучал немецкий, потому помочь сам не мог и попросил Настеньку выручить, так как у неё второй язык французский и, как было ему уже известно, она этот язык тоже очень любит.
Повод для приглашения хоть и не казался очень убедительным, но вполне приемлемым. Вообще, если человек сам чего-то хочет, то любая зацепка кажется серьёзным доводом.
Настенька втайне от самой себя давно уже мечтала быть поближе с Вадимом. И вот уже внутренний голос начинал уговаривать:
– Что тут такого, если ты будешь с ним ближе? Он наверное ужасно влюблён в тебя.
– Нет, – возражала голосу Настенька, – вряд ли он может любить по-настоящему. Настоящая любовь – это талант, как, например, играть на скрипке, писать картины. Талант, который даётся далеко не каждому. А мне хочется иметь любовь талантливую, обоюдную. Такую, чтоб уж если загорится, то никогда не погаснет.
– Хо-хо-хо! – отвечал голос изнутри. – Да где она сейчас такая любовь? Кто в неё теперь верит? И кому она нужна? Ты посмотри, что сейчас пишут в газетах, о чём говорят по телевидению. Практицизм. Все твои революционные идеалы, воспитанные папой, мамой, бабушкой и дедушкой, обстреливаются тяжёлой артиллерией современных нравов, все твои ожидания романтической любви разбивает порнография, появляющаяся даже на улицах и перекрёстках Москвы под чьим-то внимательным оком, разрешающим всё то, что было прежде запрещено. Не будь старомодной, девочка, иначе проиграешь в этой жизни.
– Нет-нет, – не сдавалась Настенька, – чистое, светлое, настоящее должно оставаться. Если за него никто не будет бороться, то оно, конечно, исчезнет и тогда наступит мрак.
– Ну и борись. Кто тебе мешает? – Возмущался голос. – Но будь же реалисткой. Почему бы тебе не бороться за того же Вадима, чтобы сделать его чище, выше, добрее? Музыкантами ведь тоже не рождаются. Их делают хорошие преподаватели. А задатки любого таланта есть почти в каждом человеке. Важно увидеть их и пробудить к жизни.
С этим аргументом своего голоса Настенька спорить не стала. Собственно она потому и согласилась на празднование Рождества, что решила начать перевоспитывать Вадима. Это казалось вполне реальным. Раз уж он влюблён, то должен будет понять её и идти навстречу.
– Ах нет, только не должен, – подумала Настенька. – Как это такое слово пришло в голову? Сколько раз она возмущённо возражала против этого слова папе? Никто никому ничего не должен. А то привыкли с самого детства вдалбливать ребёнку, что он должен то, должен это. А почему он должен? Только родился и уже должен. Хочет человек и пусть делает. А если ему это не нравится, что тогда? Зачем из всей жизни делать обязанность?
Нет-нет-нет, Вадим тоже не должен, но, разумеется, захочет понять Настеньку и научится относиться к людям не наплевательски и свысока, как сейчас, а нормально по-человечески. Если любит, то поймёт. Хоть и не должен, – добавила себе почти вслух Настенька. – Перевоспитать человека – наша задача, – сказала она теперь совсем вслух и приступила к процессу одевания.
Всё это время, размышляя, она перебирала вещи то в шкафу, то доставая из чемодана платья, юбки и кофточки, присланные недавно ро-дителями.
Что именно сегодня надеть имело принципиальное значение. Если бы вопрос был только в том, как выглядеть перед гостями, в чём танцевать и как не замёрзнут по дороге, то тут без проблем. Здесь, как говорится, всё накатано. Было у Настеньки голубоватое с цветами платье, любимые туфли, которые не жали пальцы во время танцев, были и украшения.
Но сегодня проблема состояла в другом. Настенька нутром чувствовала, что вечер кончится необычно. Ей представлялось, что разгорячённая шампанским, она будет танцевать и смеяться, а Вадим совершенно ошалеет от неё и украдёт свою пассию до конца вечеринки, увезёт к себе домой, где неожиданно упадёт на колени и будет умолять выйти за него замуж.
И вот тут, если он станет целовать её, то устоять она уже не сможет. Представление этого момента рисовалось в воображении настолько ярко, что вызвало в теле нервную дрожь, как если бы происходило на самом деле.
Нужно было решить одеться так, чтобы явно быть недоступной, или же, напротив, заранее устранить все могущие возникнуть
