class="p1">С верхней крыши дома моего знакомого я смотрел на Дзянберд, на Араратскую долину, где окруженные зеленью села одно за другим погружались в вечернюю мглу и все ярче разгорались огни города.
Стоит припомнить мне тот вечер, огни города и опускающуюся на поля ночь, как видится мне человек, повернутый ко мне спиной, лицом к полю. Он слушает, как играет самый лучший человек горных сел.
Родиной его был каменистый Сасун, самый глухой уголок этого самого глухого края, где ущелья обрываются в пропасти и горные вершины превращаются в скалы. В теплых ущельях, на берегах горных речушек зеленеет дикий виноград, и его лоза карабкается на багровые скалы. Произрастал там и дикий кизил, изредка — инжир. А на высоте, где лепились по склонам гор их бедные селеньица, растили просо и пшеницу из тех, что рано поспевают. В ту пору, когда дозревало просо, из низин в горы тянулись звери. Люди разжигали на краю поля костры, чтобы медведи не истоптали посевы.
Детство его прошло на этих полях. Подобно фавну этот мальчик трубил в рог в тени пещер, и его простым песням вторили ущелья. Нередко его побивал град, чаще камни рассекали ему лицо, холод и солнце обжигали его грудь, как склон горы. Знал он схватки с диким зверьем и с теми, кто под гром ружей угонял стада, похищал женщин и детей.
Ему казалось, что он будет жить на скалах до скончания дней, как жили деды его, растить просо, спускаться в ущелья — собирать фрукты и дрова, а долгими зимами слушать древние сказы, в которых живут Дзенов Оган, Мысра Мелик и Тлор Манук.
Но разразилась война, его призвали, начались насилия, были преданы огню села равнин, поджигатели по ущельям добрались до горных вершин, до убогих хижин, и загремели ружья, и засверкали клинки, и вместо туч спустился на скалы пепел горящих сел. Пламя добежало до начавших желтеть полей, и огонь сожрал и семена и самого сеятеля.
Азро взял жену свою и дочурку и по краю обрывов, по тропам над пропастями, прошел с одной горы на другую, пробираясь от одной пещеры к другой, каких только трав не перепробовал, каких только диких ягод не ел — и усталый, не скрывая застоявшегося в глазах страха, подался к югу, шел под видом курдского пастуха, рыскал подобно волку голодному, пока не пришел в незнакомую страну, где не было ни гор, ни чистых родников. Жаркая равнина встретила его мутными, желтыми реками, в водах которых потерялись те голубые ручейки, что сбегали из-подо льдов гор его родины.
Он достал свирель, рождающую звуки абрикосовых зорь, ту красноватую свирель, на которой наигрывал песни синих гор, и пальцы его коснулись этой абрикосовой свирели. Обожженными зноем губами припал Азро к устам своей свирели, точь-в-точь как припадал Дома к глиняным устам кувшинов-дораков. И песня его булькала как вода, песня гор — посреди знойной пустыни.
Слезами изошла жена, дочурка уснула на коленях у матери, прослезился и Азро, потом слетела на его душу радость покоя, точно так, как спускается сизое облако на вершину горы Марута. Потом вытер слезу, взял на плечо дочь, жену вперед пропустил и обернулся. На дальних горах осела пыль, и не видать было их высоких вершин.
И Азро сказал жене:
— Сегодня горы наши в дымке, туман там, завтра они откроются нам.
Пустились в путь, сменили много дорог, потом, когда в волосы его вплелась седина, кочевье Азро прибыло к этой высокой горе.
Затихал вечерний шум села.
Белые льды гор струили свет. Луга источали аромат мяты. Тонкий серп луны дрожал в небе, и рога волов блестели в этом мерцающем свете подобно серебряным кольцам. Утомленные волы дремали, напоминая собой мраморные изваяния.
На плоской кровле собрались уставшие за день горцы. В сумраке вечера они выглядят более внушительно.
Я поднимаюсь на крышу.
Вижу четырех маленьких девочек и мальчика. Рослый мужчина возится с ними. Девочки наскакивают на мальчика, а тот отбивается от них, потом они, сцепившись в клубок, катаются по крыше. Рослый мужчина хохочет. Остальные прерывают беседу и горящими глазами наблюдают за детской возней. Одна из девочек вскрикивает от боли и бросается к отцу. Отец смеется:
— Драчунья, огонь девчонка!
Рослый мужчина разнимает остальных, обнимает мальчика, который смело, как львенок, устоял против трех девочек его возраста.
— Отец да не нарадуется на тебя, хватит, — говорит он. А мальчик бьется у него между колен, вырывается, словно хочет налететь на растерявшихся девочек.
Кто-то велит девочкам идти домой, и они по деревянной лесенке сходят вниз.
Зависает молчание. И лишь рослый человек, весело посмеиваясь, успокаивает мальчика:
— Отец да не нарадуется на тебя, ты мог бы пощадить девочек.
— Я не лез, пока они не стали меня бить, — жалуется сын.
— Азро, — окликает одна из сидящих теней, — может, пойдем?
Выходит, этот рослый человек и есть Азро, о котором рассказывал мне мой давний знакомый.
— Сват, сват…
— Яр хушта…
Мальчик тотчас соскакивает с его колен и сбегает вниз. Азро подходит ко мне и протягивает руку.
— Рад познакомиться.
У него широкий лоб, при свете луны отливающий медью, седые волосы, орлиный нос. Глаза его горят юношеским задором.
— Спляшем? — он окидывает взором остальных.
Я никогда, никогда не забуду эту лунную ночь в высокогорном селе, крышу дома Азро, его свирель и древний танец великанов.
И сын подал ему свирель, мальчик, который за сына, ту самую — абрикосовых зорь свирель, которая чуточку длиннее обычных пастушьих. И стал Азро на краю крыши, и обратил лицо в сторону села, и постепенно, как рассвет в горах, распустился цветок песни «Яр хушта». Повел он медленно и тихо, потом звуки набрали силу и ритм стал нарастать, А после с диким восклицанием сорвался с места раздатчик воды, встал посреди крыши, за ним второй поднялся, третий, и вскоре два ряда, подобно двум могучим скалам, сшиблись — руками, коленями, грудью. Музыка взмывала все выше: аж бревна кровли дрожали, словно двигались друг на друга армии. И руки, соприкоснувшись, издавали металлический звук, и возбужденные глаза сыпали искры.
С соседних крыш, из дворов женщины и девушки наблюдали за пляской горских великанов. Когда один ряд отторгал другой движением рук и глухими ударами сшибающихся тел, отступившие начинали надвигаться с новой силой, чтобы перекрыть победой стыд и поражение.
Азро играл на своей абрикосовой свирели, играл с небывалым подъемом ту самую песню, которую как юный фавн наигрывал в родных пещерах, там,
