У Коковкиной служанка сказала ей, что барыни дома нет. Людмила шумливо смеялась и шутила с краснощекою девицею отворившею ей дверь.
— А ты, может быть, обманываешь меня, — говорила она, — может быть твоя барыня от меня прячется.
— Гы-гы, что ей прятаться! — со смехом отвечала служанка, — идите сами в горницы, поглядите, коли не верите.
Людмила заглянула в гостиную и шаловливо крикнула:
— А кто тут есть жив человек? А, гимназист!
Саша выглянул из горницы, увидел Людмилу, обрадовался, и от его радостных глаз Людмиле стало еще веселее. Она спросила:
— А где же Ольга Васильевна?
— Дома нет, — ответил Саша. — Еще не приходила. Из церкви куда-нибудь пошла. Вот я вернулся, а ее нет еще.
Людмила притворилась, что удивлена. Она помахивала зонтиком и досадливо говорила:
— Как же так, уж все из церкви пришли. Все дома сидят, а тут на-т-ко-ся, и нету. Это вы, юный классик, так буяните, что старушке дома не усидеть?
Саша молча улыбался. Его радовал Людмилин голос, Людмилин звонкий смех. Он придумывал, как бы половчее вызваться проводить ее, — еще побыть с нею хоть несколько минут, посмотреть, да послушать.
Но Людмила не думала уходить. Она посмотрела на Сашу с лукавою усмешкою и сказала:
— Что же вы не просите меня посидеть, любезный молодой человек? Поди-ка я устала! Дайте отдохнуть хоть чуть..
И она вошла в гостиную, смеючись, ласкаючи Сашу быстрыми, нежными глазами. Саша смутился, покраснел, обрадовался, — побудет с ним!
— Хотите я вас душить буду? — живо спросила Людмила, — хотите?
— Вот вы какая! — сказал Саша, — уж сразу и задушить! За что такая жестокость?
Людмила звонко захохотала и откинулась на спинку кресла.
— Задушить! — восклицала она, — глупый! совсем не так понял. Я не руками вас душить хочу, а духами.
Саша сказал смешливо:
— А, духами! Ну, это еще куда ни шло.
Людмила вынула из сумочки распылитель, повертела перед Сашиными глазами красивый сосудик темнокрасного с золотыми узорами стекла, с гуттаперчевым шариком и с бронзовым набором, и сказала:
— Видите, купила вчера новый пульверизатор, да так и забыла его в сумочке.
Потам вынула большой флакон с духами, с темным, пестрым ярлыком — парижская Герле нова Рао-Rоsа. Саша сказал:
— Сумочка-то у вас глубокая какая!
Людмила весело ответила:
— Ну, не ждите больше ничего, пряничков вам не принесла.
— Пряничков, — смешливо повторил Саша. Он с любопытством смотрел, как Людмила откупоривала духи, и спросил:
— А как же вы их туда нальете без воронки?
Людмила весело сказала:
— А воронку-то уж вы мне дадите.
— Да у меня нет, — смущенно сказал Саша.
— Да уж как хотите, а воронку мне подайте, — смеючись, настаивала Людмила.
— Я бы у Маланьи взял, да у нее в керосине, — сказал Саша.
Людмила весело расхохоталась.
— Ах, вы, недогадливый молодой человек! Дайте бумажки клочок, коли не жалко, — вот и воронка.
— Ах, в самом деле! — радостно воскликнул Саша: — ведь можно из бумаги свернуть. Сейчас принесу.
Саша побежал в свою горницу.
— Из тетрадки можно? — крикнул он оттуда.
— Да все равно, — весело откликнулась Людмила, — хоть из книжки рвите, из латинской грамматики, — мне не жалко.
Саша засмеялся и крикнул:
— Нет, уж я лучше из тетрадки.
Он отыскал чистую тетрадь, вырвал средний лист и хотел бежать в гостиную, но уже Людмила стояла на пороге.
— К тебе, хозяин, можно? — спросила она шаловливо.
— Пожалуйста, очень рад! — весело крикнул Саша.
Людмила села к его столу, свернула из бумаги воронку и с деловито-озабоченным лицом принялась переливать духи из флакона в распылитель. Бумажная воронка внизу и сбоку, где текла струя, промокла и потемнела. Благовонная жидкость застаивалась в воронке и стекала вниз медленно. Повеяло теплое, сладкое благоухание от розы, смешанное с резким спиртным запахом.
Людмила вылила в распылитель половину духов из флакона и сказала:
— Ну, вот и довольно.
И принялась завинчивать распылитель. Потом скомкала влажную бумажку и потерла ее между ладонями.
— Понюхай, — сказала она Саше и поднесла к его лицу ладонь.
Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости. Она сказала:
— Ну, теперь только держись, как я тебя опрыскаю!
И сжала гуттаперчевый шарик. Благовонная пыль брызнула, дробясь и расширяясь в воздухе, на Сашину блузу. Саша смеялся и повертывался послушно, когда Людмила его подталкивала.
— Хорошо пахнет, а? — спросила она.
— Очень мило, — весело ответил Саша. — А как они называются?
— Вот еще, младенец! Прочти на флаконе и узнаешь, — поддразнивающим голосом сказала сна.
Саша прочел и сказал:
— То-то розовым маслицем попахивает.
— Маслицем! — укоризненно сказала Людмила и легонько хлопнула Сашу по спине.
Саша засмеялся, взвизгивая и высовывая свернутый трубочкою кончик языка. Людмила встала и перебирала Сашины учебники да тетрадки.
— Можно посмотреть? — спросила она.
— Сделайте одолжение, — сказал Саша.
— Где же тут твои единицы да нули, показывай.
— У меня таких прелестей не бывало пока, — возразил Саша обидчиво.
— Ну, это ты врешь, — решительно сказала Людмила, — уж у вас положение такое — колы получать. Припрятал, поди.
Саша молча улыбался.
— Латынь да греки, — сказала Людмила, — то-то они вам надоели.
— Нет, что же, — отвечал Саша, но видно было, что уже один разговор об учебниках наводит на него привычную скуку. — Скучновато зубрить, — признался он, — да ничего, у меня память хорошая. Вот только задачи решать — это я люблю.
— Приходи ко мне завтра после обеда, — сказала Людмила.
— Благодарю вас, приду, — краснея, сказал Саша.
Ему стало приятно, что Людмила пригласила его.
Людмила спрашивала:
— Знаешь, где я живу? Придешь?
— Знаю. Ладно, приду, — радостно говорил Саша.
— Да непременно приходи, — повторила Людмила строго — ждать буду, слышишь!
— А коли уроков много будет? — сказал Саша, больше из добросовестности, чем на самом деле думая из-за уроков не притти.
— Ну вот, пустяки, все же приходи, — настаивала Людмила, — авось, на кол не посадят.
— А зачем? — посмеиваясь, спросил Саша.
— Да уж так надо. Приходи, кое-что тебе скажу, кое-что покажу, — говорила Людмила, подпрыгивая и напевая, подергивая юбочку, отставляя розовые пальчики, — приходи, миленький, серебряный, позолоченный.
Саша засмеялся.
— А вы сегодня скажите, — попросил он.
— Сегодня нельзя. Да и как сказать тебе сегодня? Ты завтра тогда и не придешь, скажешь: незачем.
— Ну, ладно, приду непременно, если пустят.
— Вот еще, конечно, пустят! Нешто вас на цепочке держат.
Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб и подняла руку к Сашиным губам, — пришлось поцеловать. И Саше приятно было еще раз поцеловать белую, нежную руку, — и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.
«Какая она милая!» — думал Саша Остался один.
«Как она скоро ушла! — думал он. — Вдруг собралась и не дала опомниться, и уже нет ее. Побыла бы еще хоть немного!» — думал Саша, и ему стало стыдно, как это он забыл вызваться проводить ее.
«Пройтись бы немного еще с нею! — мечтал Саша. — Разве догнать? Далеко ли она ушла? Побежать скорее, догонишь живо».
«Смеяться, пожалуй, будет? — думал Саша. — А может быть, еще помешаешь ей».
Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно да неловко. На губах еще нежное ощущение от поцелуя замирало, и на лбу горел ее поцелуй.
«Как она нежно целует! — мечтательно вспоминал Саша. — Точно милая сестрица».
Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.
«Если бы она была сестрою! — разнеженно мечтал Саша, — и можно было бы притти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, — Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы».
«Но вот, — печально думал Саша, — она чужая; милая, но чужая. Пришла и ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание сиренью да розою и ощущение от двух нежных поцелуев, — и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту».
Скоро вернулась Коковкина.
— Фу ты, как пахнет сильно! — сказала она.
