отдай ей. Пенни выходит из себя, когда бутылочку кто-то держит за нее. – Лидия завязывает резинкой спутанные волосы и быстрым шагом идет в ванную. – Господи Боже, неужели я пописаю в одиночестве. Жду не дождусь.
Я встаю на колени перед манежем и протягиваю малышке бутылочку. Ее темно-карие глаза смотрят на меня снисходительно, но стоит ей выхватить из моих рук бутылочку и сесть обратно на своего плюшевого мишку, как она начинает улыбаться и мельком демонстрирует мне четыре крошечных зубика, прежде чем приступить к смеси. Все книжки по развитию детей говорят, что Пенни по возрасту уже пора закругляться со смесью, но Пенни идет наперекор общественным ожиданиям. Это у нас с ней общая черта.
Лидия выходит из ванной с торчащей изо рта зубной щеткой и вставляет батарейки в пластмассовую игрушку-бабочку. Потом что-то спрашивает, и по подбородку у нее течет дорожка из слюны и пасты. Лидия бежит к раковине в кухне и сплевывает.
– Прости. Какая гадость. Завтракать будешь? Ты такой тощий. Черт, я так говорю, будто я твоя мама. – Лидия мотает головой. – Господи, ну ты понял, о чем я. Типа я тебя опекаю.
– Обо мне не беспокойся, Лидия. Я уже поел, но спасибо за предложение. – Пока Пенни сосет из бутылочки, я тыкаю пальцем ее крошечные пятки, и она, выпустив соску, смеется. После малышка лопочет какую-то чепуху, которая, я уверен, имеет для нее глубокий смысл, и снова принимается за бутылочку.
– Угадай, кому позвонили из Отдела Смерти? – спрашивает Лидия, размахивая в воздухе телефоном.
Я держу Пенни за ножку, и внутри меня все холодеет. Лидия не могла узнать, что я умираю. И она бы не стала столь небрежно сообщать мне о моей скорой смерти.
– Кому?
– Хоуи Мальдонадо! – Лидия смотрит на экран своего телефона. – Его фанаты убиты горем.
– Не сомневаюсь. – Мой Последний день совпал с Последним днем моего любимого книжного негодяя. Не знаю, что и подумать.
– Как там твой папа? – спрашивает Лидия.
– Состояние стабильное. Я все надеюсь на чудо, как в сериалах: что он услышит мой голос и придет в себя. Но, очевидно, ничего такого не произошло. Остается только ждать.
У меня душа трещит по швам, когда я говорю об этом. Сидя у манежа, я поднимаю с пола мягкие игрушки – улыбающуюся овечку, желтую сову – и бросаю их Пенни, а потом щекочу ее. У меня никогда не будет подобных мгновений с собственными детьми.
– Жаль это слышать. Но он прорвется. Он крепкий орешек. Я все время себе говорю, что он просто прилег поспать и отдохнуть от своей крутизны.
– Не исключено. Пенни доела, помочь ей срыгнуть?
– Ох, Матео, мой спаситель. Тебя мне Бог послал.
Я вытираю личико Пенни, поднимаю ее столбиком и хлопаю по спине до тех пор, пока она не срыгивает и не начинает смеяться. Держа ее на руках, я прохожусь по комнате своей фирменной походкой динозавра (то есть с грохотом шагаю, как тираннозавр рекс). Это всегда будто бы успокаивает ее. Лидия подходит к телевизору и включает его.
– Уже шесть тридцать. Время мультиков, то есть единственное время, когда я могу убрать вчерашний погром, пока все снова не полетит в тартарары. – Лидия улыбается Пенни, а потом подкрадывается к ней и целует в нос. – Мама имеет в виду, что Пенни – ее сладкое сокровище. – А потом, пряча улыбку, добавляет себе под нос: – Сокровище, которое все вокруг себя перерывает.
Я смеюсь и опускаю Пенни на пол. Лидия протягивает ей пластмассовую бабочку и собирает с пола вещи.
– Чем я могу помочь? – спрашиваю я.
– Для начала – никогда не меняйся. Потом можешь убрать в ящик все ее игрушки, но обязательно оставь овцу, а то она устроит концерт. В ответ я буду любить тебя вечно и бесконечно. Я пока положу ее одежку в комод. Дай мне минутку, а лучше десять. – И Лидия уходит с корзиной выстиранного белья.
– Не спеши.
– Ты послан мне Богом!
Я люблю Лидию во всех ее проявлениях. До рождения Пенни она собиралась закончить школу с отличием и поступить в колледж. Хотела изучать политику, архитектуру и историю музыки. Хотела съездить в Буэнос-Айрес и Испанию, Германию и Колумбию. Но потом познакомилась с Кристианом, забеременела и нашла счастье в своем новом мире.
Раньше Лидия была девушкой, которая каждый четверг после школы выпрямляла волосы, всегда сияла безо всякого макияжа и любила влезать в кадр к незнакомцам и корчить дурацкие рожи. Сейчас у нее прическа, которую она называет «пятьдесят на пятьдесят»: пятьдесят процентов красоты, пятьдесят процентов львиной гривы, а еще она отбраковывает все фотки, прежде чем загрузить их в сеть, потому что считает, что выглядит на них слишком изможденной. А мне кажется, моя лучшая подружка стала сиять еще ярче, потому что с ней произошли мощные изменения. Такая эволюция не всем по силам. А она прошла ее в одиночку.
Закончив убирать игрушки, я сажусь на пол рядом с Пенни и наблюдаю, как она пускает слюни, когда кто-то из героев мультика задает ей вопрос. У Пенни все только начинается. А ведь однажды она тоже окажется в конце пути, когда ей позвонят из Отдела Смерти. И я думаю: как же погано, что все мы рождаемся и растем, чтобы умереть. Да, все мы живем или по крайней мере имеем такую возможность, но иногда из-за страха делать это бывает совсем непросто.
– Пенни, я надеюсь, ты поймешь, как стать бессмертной, и будешь управлять этим миром столько, сколько захочешь.
Так для меня выглядит утопия: мир без насилия и трагедий, где все живут вечно или хотя бы до тех пор, пока, живя счастливой и наполненной жизнью, сами не решают, что пора бы отправиться на следующий этап.
Пенни отвечает мне на своем птичьем языке.
Из соседней комнаты выходит Лидия.
– Почему ты желаешь Пенни бессмертия и мирового господства, если она еще только учится говорить «один» по-испански?
– Потому что хочу, чтобы она жила вечно, само собой, – улыбаюсь я. – И сделала всех остальных своими приспешниками.
Лидия вскидывает брови. Потом наклоняется, поднимает с пола Пенни и протягивает ее мне.
– Даю Пенни за твои мысли. – Мы оба морщимся от неудачной шутки. – Эта фраза никогда не будет смешной, да? Я продолжаю ее повторять в надежде, что в этот раз сработает, но нет.
– Может, в следующий раз, – говорю я.
– На самом деле можешь не делиться со мной мыслями. Если хочешь, забирай Пенни просто так, забесплатно. – Она переворачивает Пенни лицом к себе, целует ее
