что надо во введении – цитаты из Ленина, цитаты из Энгельса. К своим выводам нужно было добавить хоть один их вывод – холодный и омерзительный, как остывшие испражнения. Налаживала отношения, связи. Надо знать, с кем как говорить, кому улыбка, кому конфеты, на кого – взгляд свысока. Перед кем – лебезить, иначе никакой конференции в Германии. Следила за биографией. Вся эта дрянь – туалет науки. Пусть там, у них теперь все решают деньги – это честнее. Ее зачеты уже никому не нужны, и уж тем более она не будет за них брать доллары. Доллары для малышки найдет в другом месте. Один знакомый показал по секрету, как оказывать помощь борцам за построение рыночной экономики. Если все будут платить налоги, рыночной экономики никогда не будет. А людям нужны наличные деньги. Лучше обманывать государство, чем Рильке. Обманывать государство – это то, о чем она всегда мечтала и на что никогда не решалась. Они с малышкой будут есть мороженое в дорогом новом кафе, где знакомый официант – бывший аспирант.
Проехала машина с сиреной, не разбудила полностью, но заставила перевернуться на другой бок. Не открывая глаз, Сузанне подумала, что такого быть не может, чтобы у некоторых были бессмертные души, а у других нет, потому что Бог, если Он есть, всегда за равенство. А если Его нет, то какая разница. Утреннее солнце уперлось ей в веки. Как тянет жизнь, одна на всех жизнь, позволяющая ей видеть чужие сны и путать свои воспоминания с воспоминаниями умерших. Вздохнула и снова заснула – ушла в поиск решения для нерешаемого уравнения.
По электронной почте пришло письмо от Патрика. Из благодарности к ней (он не объяснял, за что именно) он сделал самую простую вещь – разыскал через интернет художников от тридцати до пятидесяти пяти с восточноевропейской биографией. К письму прилагался документ на три страницы, в котором каждая запись была ссылкой. Опять перебирала чужие данные. В плохом настроении. Патрик ее не понял. Совсем ничего не понял. В восемнадцатом кандидате она узнала, возможно, своего художника. Перешла на его страницу, и, так как мейл Патрика обязывал, написала на контактный адрес короткое сообщение, в котором спрашивала, была ли в CV художника ночь у костра с незнакомой женщиной (но без секса). Картины не смотрела.
Позвонили в дверь – не то чтобы очень рано, уже около восьми, но Сузанне еще спала. Сквозь сон подумала, что никто, кроме Патрика, это быть не может, потому что больше ее никто не знает. Есть еще сумасшедшая Керстин, но Керстин в больнице и ее оттуда не выпустят. Накинула халат на пижаму и открыла (хотя Патрик сначала позвонил бы по телефону, но, с другой стороны, может быть, и не позвонил бы, кто его знает).
Не Патрик. Женщина у двери была одета в блеклые юбки – именно юбки, а не одну юбку – это первое, что бросилось в глаза. Только потом посмотрела в смуглое немолодое лицо, на длинную перекинутую через плечо косу, в которой черное мешалось с седым.
– Здрасти, – автоматически улыбнулась Су.
Женщина достала из кармана вязаной кофты сложенный вчетверо потрепанный лист бумаги, развернула его и показала Сузанне. Та не сразу узнала в листе распечатку своего давнишнего мейла, а когда узнала, хмыкнула – с удивлением и сожалением по поводу содеянной глупости. Все-таки пригласила:
– Проходите, пожалуйста.
Только тогда женщина поздоровалась – с сильным акцентом, но кто в этой стране нынче говорит без акцента.
Насколько хорошо Смаранда понимает по-немецки и насколько ее фразы соответствуют тому, что она на самом деле хочет сказать, Сузанне так и не поняла в первый день, но, главное, у гостьи был румынский паспорт – то есть проживание в ЕС, а теперь еще и крыша над головой (как раз пошел дождь). Иногда Смаранда произносила грамматически неправильную, но отчетливую и ясную фразу – в тему, а в другой момент произносила не имеющий отношения к ситуации набор слов. Согласие выражала почему-то русским «да». Например, согласие вместе позавтракать. Ела с большим аппетитом, но аккуратно. Трудно было сказать, сколько ей лет: с одной стороны – седина и глубокие морщины, с другой – у них с Сузанне могла быть за спиной совсем разная жизнь. Жизнь без увлажняющего крема для лица выглядит иначе, думала Су, вяло запивая бутерброд кофе.
Смаранда, кажется, решила, что мейл дает ей право на проживание в этом доме, и ночевать устроилась в гостиной на диване, укрывшись извлеченным из видавшей виды сумки пледом. Прогнать ее Сузанне не могла – ведь сама пригласила. Мысленно подсчитывала, сколько мейлов было в серии, получалось около сотни. Если все приедут? Что делать с ними? Что она вообще собиралась им рассказывать? Одиночество и жажда общения отступили, смутное представление о некой полуангельской общине, где все будут свои, указывало ей на большую белую виллу возле моря, а не на дом Шурца, в котором сотня человек не разместится. Для начала поселила Смаранду во второй гостевой комнате, предупредив, что помещение вскоре придется делить с другими.
Но гостей оказалось не так уж много – в ближайшую неделю подъехало еще четверо, все они заблаговременно предупредили о приезде. Иностранцев среди них больше не было – только Смаранда.
Сузанне все время путала Марка и Адриана, она даже вспомнила о фотографиях двойников и о собственном двойнике. Но когда они стояли рядом, оказывалось, что они совершенно не похожи друг на друга. Да, оба между сорока и пятьюдесятью, оба седые, с умеренно выдающимися животами, оба в очках – но при этом совершенно несхожие лица, разный цвет седины (Марк темнее), разный рост (Адриан выше). Сузанне раздражала путаница в ее голове, а под раздражением возникало другое, тягучее и обреченное чувство. Не может запомнить даже двоих. Но, хотя обычно люди остро реагируют на пренебрежение их индивидуальностью, не обижался ни Марк, ни Адриан.
Кроме того, приехала Люси, очень худая блондинка с короткой стрижкой, с морщинками на худом личике, все время будто чем-то озабоченная. И Катя, точнее Katja, никаких советских корней, просто такое имя (но Су с тем же упорством пропускала «й», с каким саму себя ассоциировала со значившимся в немецком аусвайсе именем «Сузанне»). Катя была совсем молода, моложе 25, отмечала с внезапной обидой на убежавшее время. Работала Катя где-то в бюро, чем конкретно занималась – не поясняла и, кажется, сама не особо задумывалась. Она красила волосы в рыжий и носила две короткие косички – этакая ложная детскость. То предлагала послушать какую-то не известную Сузанне песню, то обсудить сериал, который Сузанне никогда не видела, в общем, старалась быть своей – причем не изо всех сил, а потому что, очевидно, так привыкла, – но не получала никакого отклика в этой компании
