такое и в голову не приходило. Его дядя, всякие немытые крикуны в автобусах, Алекс Бэмфорд тогда, на Рождество. Джордж частенько употреблял это слово. Сумасшедший дом, сумасшедший день. Что-то несуразное, беспорядочное и смешное. Только теперь ему не до смеха. При мысли о дяде, которого за десять лет пребывания в больнице Сент-Эдвардс ни разу не навестил никто из родных, или о взъерошенном чечеточнике, танцевавшем за мелочь на Черч-стрит, у него начинало щипать в глазах.
Будь у Джорджа выбор, он бы лучше ногу сломал. С ногой все понятно, не надо ничего объяснять, и никто не требует, чтобы ты излечился умственным усилием.
Страх накатывал волнами. Когда Джорджа захлестывала очередная волна, он чувствовал себя как несколько лет назад, когда у него на глазах выбежал на дорогу и чудом не попал под машину маленький мальчик. В промежутках Джордж собирался с силами и старался не думать о следующей волне, чтобы не ускорять ее приход. Неотвратимый, перемалывающий сознание ужас наваливался на него в темноте, словно космические корабли в научно-фантастических фильмах, обгоревшие фюзеляжи которых наползают на экран.
Мысль, что у него действительно рак, начала казаться почти утешительной. Попасть в больницу, лежать под капельницей, слушать разговоры врачей и медсестер и не думать, где найти силы, чтобы прожить следующие пять минут. Джордж оставил попытки поговорить с Джин. Она честно старалась, однако понять не могла. Не ее вина. Заговори с ним кто-нибудь о подобных проблемах еще год назад, он бы отреагировал точно так же.
Джин никогда не впадала в уныние. Она беспокоилась. Злилась. Расстраивалась. И чувствовала все гораздо острее, чем Джордж. Как-то он разбирался в подвале и кинул в огонь старый скворечник, а Джин набросилась на него с кулаками. Но через пару дней у нее, как правило, все проходило.
И все же она составляла ему компанию, готовила еду и стирала одежду. И он ей был благодарен за это. И за кодеин – почти целую упаковку. Справившись с ужасом просыпания, Джордж выпивал две таблетки во время ланча и погружался в мягкий, обволакивающий туман до самого ужина, когда можно открыть бутылку вина.
В первую ночь Джордж спал на диване. Оказалось, очень неудобно, к тому же Джин считала, что это блажь. Он перебазировался в спальню. Лежать в постели, где произошло это, было не так ужасно, как он предполагал. Если подумать, жуткие вещи случаются везде: убийства, изнасилования, смертельные аварии. Например, в пятьдесят втором году в пабе «Фармерс-хаус» сгорела пожилая женщина, но когда идешь туда пропустить кружечку, то ничего такого не чувствуешь.
Вскоре Джордж решил, что наверху даже лучше. Лежишь себе в постели, не надо открывать дверь, никаких неожиданных гостей, никто не спорит, если тебе вздумается задернуть шторы. Он перенес наверх телевизор и видеоплеер и задраил люки.
Через пару дней отважился совершить вылазку в магазин – взять напрокат новые фильмы. А если просыпался среди ночи и видел в освещенном луной саду полчища орков с уродливыми, покрытыми язвами лицами, то находил временное пристанище в уборной: усаживался между ванной и унитазом и тихонечко напевал песни, которые помнил с детства.
50
Кэти с Джейкобом ввалились в дверь. Мама поцеловала их и сообщила:
– Отец в постели. Неважно себя чувствует.
– А что с ним?
– Честно говоря, не знаю. Думаю, это все у него в голове. – Она поморщилась как от плохого запаха.
– Так он на самом деле не болен? – усомнилась Кэти.
– У него экзема.
– Можно мне посмотреть «Боба-строителя»? – спросил Джейкоб.
– К сожалению, дедушка забрал видеоплеер, – ответила мама.
– При экземе необязательно лежать в постели, – заявила Кэти.
Родители что-то скрывают, догадалась она. Совсем как в детстве. С годами это чувство лишь усиливалось.
– А можно посмотреть Боба у дедушки? – спросил Джейкоб, потянув Кэти за штанину.
– Подожди, я разговариваю с бабушкой.
– Он говорит, что боится умереть, – сценическим шепотом произнесла мама.
– Я хочу посмотреть его сейчас, – настаивал Джейкоб.
– Две минуты, – сказала Кэти.
– Ты же его знаешь, – заметила мама. – Трудно понять, что у него на уме.
– Дедушка умирает? – встрял Джейкоб.
– С дедушкой все хорошо, – ответила мама.
– Нет, не хорошо, – возразила Кэти.
– Я хочу печенье, – сменил тему Джейкоб.
– Представляешь, как тебе повезло: я сегодня утром купила твое любимое, шоколадно-апельсиновое, – сказала мама Джейкобу.
– Мама, ты меня не слушаешь! – возмутилась Кэти.
– А можно два? – спросил Джейкоб.
– Какой ты хитренький сегодня! – заметила мама.
– Можно мне два печенья? – уточнил Джейкоб у Кэти.
– Мам… – Кэти прикусила язык. Не хватало поссориться, едва переступив порог. Она и сама не поняла, что ее разозлило. – Давай так: вы с Джейкобом идете на кухню. Ты даешь ему печенье. Одно. А я поднимаюсь к папе.
– Хорошо, – бодро пропела мама. – Хочешь вкусненького апельсинового сока с печеньицем?
– Мы ехали на поезде, – сообщил Джейкоб.
– Правда? – удивилась мама. – А что это был за поезд?
– Поезд-монстр.
– Как интересно! Он был похож на монстра или на нем ехали монстры?
Бабушка с внуком удалились, Кэти пошла наверх.
Странно, подумала она. Папа не признавал болезней – ни своих, ни чужих, и никогда не сдавался. Представить его больным было невозможно.
Кэти постучалась и вошла в комнату. Папа лежал на кровати с одеялом, натянутым до подбородка. Он сразу же щелкнул пультом, но Кэти успела заметить, что он смотрел… «Смертельное оружие»?
Отец казался маленьким. Даже пижама не спасала.
– Приболел?
Кэти не знала, куда себя деть. Сесть на кровать – неудобно, стоять, как медсестра – глупо, а на кресле валялась одежда.
– Да, есть такое дело.
Они помолчали, глядя на тускло-серый экран телевизора, в котором отражался оконный переплет.
– Расскажешь мне, что случилось? – Просто не верилось, что она говорит это папе.
– Нет.
Отец никогда не выражался столь прямолинейно. Кэти со страхом подумала, что они впервые в жизни разговаривают по-настоящему. Не слишком приятное ощущение – как будто в гостиной обнаружилась еще одна дверь.
– Боюсь, твоя мама не совсем понимает, – пожаловался папа, – в этом она не сильна.
Кэти растерялась. Господи! Родителям положено решать такие вопросы самим! Этого еще не хватало! Однако папе нужно с кем-то поговорить, а мама явно не хочет его слушать.
– В чем не сильна?
– Я боюсь, – тяжело вздохнул папа и отвернулся к телевизору.
– Чего?
– Смерти. Боюсь умереть.
– Ты что-то скрываешь от мамы?
Ее взгляд упал на стопку видеокассет возле кровати. «Вулкан», «День независимости», «Годзилла», «Теория заговора»…
– По-моему… – он закусил губу, – мне кажется, у меня рак.
У Кэти внезапно закружилась голова.
– Почему ты так решил?
– Доктор Бархутян говорит, что это экзема.
– А ты ему не веришь.
