- В каком образе ты видишь самого себя сегодня? - спросил Миша.
- Себя? Исследователем запредельных пространств, идущим по дороге легко и свободно идущим в сторону солнца.
- А как бы хотел себя видеть в будущем?
- Наверное, так же. Разве что, неплохо было бы, чтобы дороги странствий увели куда-нибудь далеко. В мире ведь есть немало красивых мест, в которых, наверное, тоже дует ветер силы... Где-нибудь на побережье Тихого океана, например, в горах Биг Сура ...
Потом наш разговор перешел на то, что действительно неплохо было бы свалить из Совдепии куда-нибудь подальше... Сначала в Крым, а потом на пароходе из Одессы в Индию, в Пуну... в коммуну саньясинов... пожить там какое-то время, разобраться на месте, что представляет собой "зов Востока"... заодно попробовать настоящий индийский опиум. В Индии подзаработать денег и - в южные моря, на острова Тихого океана, где можно будет расслабиться и заняться творчеством.
Во время этого ночного разговора я вдруг понял, что достиг всего, что хотел:
чувство всеединства с миром, это "космическое сознание", как его иногда называют, было познано, а "мистический огонь" первоматерии найден. Теперь необходимость продолжать отшельничество в этих холмах отпала. Все события прошлых лет заняли свои места, как звенья одной цепи, и неслучайность их была для меня совершенно очевидной.
На следующий день мы отправились в Канев, на Марьину гору. Мир сверкал, а дали звали в себя. Миша предлагал сразу же уволиться с пристани, всё бросить и ехать с ним в на море, в Крым, а потом в Одессу, к его приятелю Нисаргану... А там, может быть, подхватит нас ветер силы и кто его знает, куда понесёт дальше.
Это было заманчивое предложение, опьяняющее чувством раскрывающейся впереди бесконечной дороги, но сразу всё бросить и увольняться мне показалось несолидным. А может, просто не хватило смелости... Миша уехал на море сам, а я, вспоминая потом о нашем разговоре, испытывал сожаление. Что, если бы тогда действительно ветер силы понёс нас дальше, в Индию?
Дерево бодхи
Тем временем жизнь шла своим чередом. Ещё в апреле этого года мы с Максом ходили по Лукавице и он присмотрел себе хату некого Сашка Билокура, переселившегося в село Лепляво, напротив Канева. Этот дом в прошлом году собирался купить Витя А., но не договорился с хозяином. Теперь цена снизилась, и летом Макс купил хату, стоящую на пригорке в хорошем месте, на краю села над глубоким яром. Можно было незаметно выйти из хаты и по тропинке мимо огородов уйти в поля, а через час быть на Зарубиной горе. От порога дома открывался вид на юг, на лесистые горы на другой стороне долины, а прямо напротив двери рос большой ясень. Днем он давал тень, а ночью под его кроной можно было спать. Ветер шелестел длинными узкими листьями, чем-то похожими на листья пальмы, а между ветвей мерцали звезды. В шутку мы назвали ясень деревом бодхи - так по преданию называлось дерево, под которым Будда достиг просветления. У корней ясеня был положен большой камень, на котором можно было сидеть, а рядом мы с Максом решили сделать столик для чайных церемоний. Для этого мы использовали большой жернов метра полтора в диаметре, выкатив его из бурьянов, где он лежал с незапамятных времен, с трудом затащили на пригорок к хате и там положили на камень. Зато потом наши труды были вознаграждены приятными мгновениями, когда по вечерам мы не раз сидели у этого жернова, предаваясь испитию чая с печеньем и разным благостным разговорам.
Тем летом мы с Максом несколько раз путешествовали в самые дальние части наших холмов - в Прохоровку, где созерцали дали, сидя на краю Михайловой горы под дубом Шевченко и сосной Гоголя; в Каневский заповедник и в Мошенские горы, синевшие на горизонте за рекой Рось. Возвращаясь с жарких и пыльных дорог лета, приятно было усталым прийти в тихое село Лукавицу и сесть вечером под ясенем, а если собиралась гроза - в сенях возле отрытой двери.
По вечерам мы вели долгие беседы о разном - об общих знакомых, об археологии; что нового в Лондоне и о том, откуда вообще взялся мир и куда он в конце концов денется. Всё чаще и чаще наши разговоры возвращались к идее создания в этих холмах национального парка. Уже был достигнут некоторый успех и по нашей инициативе в этом году черкасские власти издали постановление о заповедной территории "Трахтемиров", которая через пару лет была расширена до Бучака. На этом дело, правда, приостановилось и заповедник существовал только на бумаге, но первые успехи воодушевили нас и мы начали разрабатывать проект создания полноценного национального парка, подобного американским. Мы не предполагали, что этот проект пролежит десять лет в Верховном Совете под сукном, после чего его используют совсем другие люди, чтобы захватить всю эту местность в частные владения, где для нас места уже не окажется. Но тогда, 1987, мы пребывали в благостной безмятежности.
Теплый летний ветер шелестел в листьях ясеня и подрагивало пламя свечи, поставленной в отверстие жернова. Когда чай допивался, мы заваривали новый и опять продолжалась наши беседы, не имеющие ни начала, ни конца. После этих долгих разговоров я ложился спать тем же, под деревом. Над горами поднималась луна, просвечивая сквозь крону. Спать не хотелось и я долго лежал, смотря на звезды и вспоминая разные эпизоды своих странствий. В те ночи под ясенем на грани сна не раз приходило ко мне чувство безмятежного счастья и начинало свою игру со мной... "Жизнь прозрачна и ясна, пока она ни для чего, а просто так..."
- думал я, засыпая под шорох листьев. Какая простая истина, но как долго пришлось идти к ней. Сколько учений, доктрин... а на самом деле оказалось, что это ни к чему. Все века, все жизни мы мечтали об этом; все века мы стремились к этому - а на самом деле оно было всегда здесь, рядом с нами... простое, как шорох листьев на дереве бодхи.
Вот какую истину мне подарило бучацкое посвящение, когда я обрел чувство подлинности мира и вкус реальности - той реальности, которая была тепла и ласкова, всегда готовая принять меня с материнской заботой такого, каким я есть:
весёлого или грустного, сильного или слабого. Но окончательное осознание этой простой истины пришло ко мне летом 1987 года в те ночи под ясенем в Лукавице - поистине, деревом бодхи...
Однажды, сидя под ясенем, я задумался о своем пути в этих местах. Семь лет назад, летом 1980 я впервые попал в мир призрачных гор, этот мир мечты и мифа, и он опьянил меня вкусом свободы, опьянил обещанием чуда. Мне хотелось быть странником, идущим по берегу в поисках фантастического праморя бесформия - и я стал им. Я хотел найти ветер силы - и нашел его. Самым совершенным учителем в этом для меня стала сама реальность. Добра она или зла? Наверное, и не добра, и не зла. Она то ласкает нас своими улыбками - Smiles of the Beyond - то бывает беспощадной, как река, без остановки текущая своим путём, который мы изменить не в силах.
Однако достичь погружения во всеединство оказалось недостаточным необходимо теперь суметь как-то примирить это всеединство с человеческим бытием, с повседневной жизнью. Вначале такое состояние непрочное и его способна разрушить любая мелочь. Хочется уйти в яры, выкопать пещеру в самом недоступном месте и там сидеть много дней, созерцая небо. Потом, когда всеединство становится постоянным, возникает желание покинуть свою пещеру и раствориться в зеленом мире природы, странствуя по лесам и полям, как зверь. Такой странник свободен, ему ничего не нужно, кроме чувства единства со Вселенной, не угасающего у него в душе. Но потом и этого оказывается мало - хочется покинуть родное гнездо и отправиться дальше, куда глаза глядят... как там говорил Миша - в сторону Индии.
А потом приходить миг, когда возникает желание вернуться в мир людей и суметь сохранить и там всеединство. Тогда можно будет действительно сказать, что всевмещающая даль смогла наполнить собой повседневную жизнь, не растворившись при этом в ней бесследно.
Был конец августа. Лето скоро закончится и придется возвращаться в город. В душе возникло предчувствие, что семилетний срок моего пребывания в холмах подходит к концу. Я получил от волшебных гор всё, что хотел, и теперь могу с легким сердцем идти, куда захочу.
Пока было неясно, как сложится моя дальнейшая жизнь, но я не сомневался, что даже если придется покинуть эти холмы, то великое и необъятное нечто, прикоснувшееся ко мне здесь, останется со мной навсегда. Даже в городской жизни оно будет напоминать о себе постоянно, присутствуя сером небе, в ярком солнечном свете или в проникающем через стены квартиры звуке самолета, переносящем мой дух в мир серых призрачных холмов.
Пришла осень и стало холодно, но наши чаепития под деревом бодхи продолжались, только теперь приходилось топить в хате печь, а на камне сидеть в ватнике. Я полюбил этот ясень, и когда смотрел на его широкую крону, мне казалось, что старое дерево стало подобным центру всех Волшебных Гор, в котором связаны в один узел все дороги этого фантастического мира мечты и мифа.
