возлияние Благому Демону — Дионису...
Дым струился по зале, оседая на закопченных стенах. Тускло поблескивали медные панцири и наконечники копий. Мне вдруг впервые пришло в голову, что Одиссей оставил в мегароне огромное количество оружия и доспехов, взяв под Трою лишь самое необходимое для себя одного. Многие его воины были защищены от вражеских стрел и копий лишь полотняными панцирями [22], в то время как всем тем, что висело и коптилось на наших стенах, можно было вооружить и обмундировать большой отряд. Впрочем, медные доспехи — большая ценность, и первое, что делает воин, убивший врага, это снимает с поверженного противника панцирь, не обращая внимания на кипящую вокруг битву. Не все спутники Одиссея вернутся на родную Итаку, многим из них суждено было пасть под стенами Трои, и мой муж, конечно, не хотел, чтобы его имущество стало достоянием врагов... Только когда они еще понадобятся, эти доспехи и копья, если не сейчас, в дни самой кровопролитной войны, какую знала Ойкумена.
Тем временем гости наелись и напились, и Фоант протянул аэду мешок с формингой, который тот перед началом пира спрятал под стол. Итакийцы оживились — не часто им доводится услышать заезжего певца, а все, что поет Фемий, нам давно знакомо. Правда, на похоронах Антиклеи он порадовал нас новыми песнями, но с тех пор прошло уже около года.
Аэд тронул струны, и мое сердце забилось быстрее — одним из первых имен, которые я услышала, было имя Одиссея. Певец рассказывал о том, как ахейцы, став лагерем у стен Илиона, отправили в город посольство под предводительством Менелая и Одиссея с предложением выдать Елену. Много дней провели послы в широкоуличной Трое, не раз выступали перед собраниями троянцев, но так и не пришли ни к какому соглашению. Сначала это показалось мне странным — я уже привыкла считать, что мой муж способен разрешить любую проблему, перехитрить и уговорить любого строптивца. Но потом я вспомнила, как Одиссей предвкушал грядущее разорение городов Геллеспонта. Конечно же он не стал пускать в ход все свое красноречие, не стал просить о помощи ни Гермеса, ни свою покровительницу Афину, и посольство вернулось к Агамемнону ни с чем.
Потом аэд запел о событиях последнего года войны, и я мысленно возблагодарила богов — Одиссей был все еще жив, Снова и снова имя его звучало в давно оставленном им мегароне, и казалось, не было эпизода под стенами Илиона, в котором он не принял бы участия. Он присутствовал при ссоре Ахиллеса с Агамемноном. Когда Агамемнон был вынужден отослать прекрасную пленницу Хрисеиду ее отцу Хрису, жрецу Аполлона, Одиссей возглавил посольство и уговорил жреца смягчить свой гнев на владыку Микен, который когда-то отказался вернуть ему дочь. Они вместе принесли гекатомбы Аполлону, и мор, свирепствовавший в стане ахейцев, прекратился.
Однажды Агамемнон решил испытать своих воинов и предложил им вернуться обратно в Грецию. Толпы ахейцев, истосковавшихся по родине, по женам и детям, кинулись к своим кораблям. Войне едва не пришел конец. И тогда Афина ринулась с Олимпа на землю и обратилась к Одиссею, призывая его остановить бегство... Я сидела потрясенная: одна из величайших богинь нуждается в моем муже, ищет его, беседует с ним, как с равным...
А певец продолжал свое повествование. Он рассказал, как Одиссей стал на пути у беглецов. Царей и военачальников он увещевал, а простых воинов бил скипетром и гнал прочь от кораблей. Он жестоко оскорбил и избил Ферсита, который на народном собрании уговаривал ахейцев вернуться на родину и упрекал Агамемнона, что тот забирает себе слишком большую часть добычи. Признаться, это меня слегка покоробило: Ферсит хром и горбат — не много чести издеваться над калекой. Кроме того, он ведь выступал за окончание войны. Неужели Одиссей за девять с лишним лет не скопил достаточно богатств? Неужели ему обязательно нужно было добиваться разрушения Трои? Но я всего лишь женщина — что я понимаю в войне? Наверное, мой муж прав, как всегда... И кто я, чтобы осуждать его, если сама Афина оказывает ему свое покровительство.
Я посмотрела на Телемаха — он сидел как завороженный и не мигая смотрел на аэда. Как хорошо, что сын гордится отцом. Быть может, эти песни пробудят в нем желание и самому стать похожим на Одиссея, быть может, он еще станет мужчиной...
Глупый болтун ты, Ферсит, хоть и громко кричишь на собраньях'
Смолкни, не смей здесь один нападать на царей скиптроносных!
Смертного, хуже тебя, полагаю я, нет человека
Между ахейцев, пришедших сюда с сыновьями Атрея!
Брось-ка ты лучше трепать языком про царей на собраньях,
Их поносить всенародно и день сторожить возвращенья!
Знает ли кто достоверно, как дальше дела обернутся,
Счастливо, нет ли домой мы, ахейцев сыны, возвратимся?
Здесь ты сидишь и владыку народов, Атреева сына,
Злобно поносишь за то, что герои-данайцы Атриду
Слишком уж много дают. за это его ты бесчестишь?
Но говорю я тебе, и слова мои сбудутся точно:
Если увижу еще раз, что снова дуришь ты, как нынче, -
Пусть на себе головы одиссеевой плечи не держат,
Пусть я от этого дня не зовуся отцом Телемаха,
Если, схвативши тебя, не сорву с тебя милой одежды,
Плащ и хитон твой и даже, что срам у тебя прикрывает,
А самого не отправлю в слезах к кораблям нашим быстрым,
Выгнав с собранья народного вон и позорно избивши!»
Молвил и скиптром его по спине и плечам он ударил.
Сжался Ферсит, по щекам покатились обильные слезы;
Вздулся кровавый синяк полосой на спине от удара
Скиптра его золотого. и сел он на место в испуге,
Скорчась от боли и, тупо смотря, утирал себе слезы.
О чем еще пел аэд, привезенный моим отцом на Итаку в тот холодный весенний вечер? О том, как Одиссей на собрании воинов уговорил их остаться под стенами Илиона до того дня, пока город не будет взят... О поединке Менелая и Париса — было решено, что Елена достанется победителю и на этом война закончится. И здесь опять упоминалось имя Одиссея —
