где, собственно, и воплощалась яркая оптимистическая трагедийность подвига Икара, мимо мучающегося в творческом экстазе главного балетмейстера — и очутился во дворе, в строгом звездном сиянии и головокружительных запахах летней яблоневской ночи. Шел домой и разговаривал сам с собой:
— Хе-хе, даже холодное железо можно под такую музыку согнуть. Хо-хо, под такую музыку даже на крепкое дерево можно идти без крутого клина… Ну и Икар! Такой не подавится галушкой, как когда-то Мазепа в Полтаве подавился. Славный у них па-де-труа вышел!.. А какие квартсекстаккорды и квинтсекстаккорды в коде!.. А какое тяжкозвонкое бархатное звучание рояля, какие виолончели и контрабасы, какие громкие литавры, а ведь еще ксилофон, колокола, гонг, маримбафон!.. Хо-хо, под такую музыку можно не спешить языком молотить, а торопиться делом, можно руками поддавать, а не впустую гоготать!
— Э-э, да ты сегодня, гляжу, с работы поскорей-пораньше, — промолвила Мартоха, когда Хома переступил порог хаты. — Про тебя не скажешь, что ты живешь земле в тягость.
— Где нет охоты, там нет работы, — ответил Хома, — а сегодня этот Икар на ферме нагнал-таки на меня великую охоту к ударной работе. Я и управился на пять минут раньше, да и пошел домой, а они там еще играли и пели…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
в которой Мартоха не нарадуется экзотическим зверям, птицам и гадам, увиденным летним днем в поле на свекле, а также скороговоркой говорится, как выпивали и закусывали смотрители зверинца
Поужинав, поговорили мирно про всякую всячину: про кур, коровку, про то, что крот на грядках лука изрыл землю, надо бы завтра с утра пораньше выйти на него с лопатой. И уже когда напала зевота на обоих, уже когда укладывались спать, Мартоха сказала, что к ним в поле приезжал сегодня зоопарк. Так и сказала Хоме:
— К вам Икара привозили на ферму, чтобы помогал, а к нам в звено на свеклу доставили целый зоопарк. Мы себе пропалываем свеклу, а нам всяких зверей показывают. Солнце в небе играет, вовсю припекает, но даже и самые ленивые, Хома, старались! Хорошо трудились в поле даже те, что пять дней ничего не делают, а шестой отдыхают, и те, у кого никогда за ухом не свербит, и те, что работают, как себе в убыток. Что за зоопарк, что за звери! Ни у кого в руках мотыга не стыла, никто не хотел вести к волку коровку, чтоб не болела головка…
В отдельной клетке в открытом кузове автомобиля показывали откормленного серого, про которого можно было б сказать, что он в клетке смирился не хуже волка, если бы сам не был волком. Серый поглядывал на яблоневские поля, будто кошару высматривал, или же хотел приголубить какую-нибудь яблоневскую кобылу — оставить хвост и гриву, или же хотел с каким-то конем погулять вдвоем, чтоб тот конь домой не вернулся. Мартохино звено смотрело на серого в клетке и думало: «Такой славный, отъевшийся на казенных харчах, если б позвал козу в дерезу — коза пришла бы!»
Да что там волк, да что там серый!.. Знатный зоопарк приехал к яблоневским свекловодам с птицами, зверями и гадами такими, каких до сей поры в этих краях и не видели. Видели сегодня в поле сибирского козерога, голубую гну, что живет в африканских саваннах, винторогого козла. Для показа на яблоневских полях специально отловили в Африке скотину, которая называется ватусси, а также антилопу канну, бегемота, белого носорога.
— Ой, Хомонько дорогой, поглядел бы ты на двугорбого верблюда или бизона, кафрского буйвола или гривастого барана, ламу или оленя Давида, дикого кабана или благородного оленя — и почувствовал бы себя не той тещей, которой пришлось зятевых детей качать, а был бы ты тот Хома, что не без ума: не бьет жену — бьет тещу. А еще в больших железных клетках на свеклу привезли много других чудных зверей, чтоб приохотили к труду и тех, которые любят три дня отдыха, а день праздника, и тех, что любят «у неділю по шавлію, в понеділок по барвінок, а в вівторок снопів сорок, а в середу по череду, а в четвер по щавель, а в п'ятницю по дяглицю, а в суботу — на роботу». Среди тех зверей полагалось бы назвать долгошеих жирафов, зебру Гранта, коня Пржевальского, европейскую лань, гуанако, лосей, антилопу Нильгау, слона, тапира, дикобраза, осла, туркменского кулана, полосатую гиену, гепарда…
Но больше всего понравился Мартохе амурский тигр, эге ж, тот тигр, которого занесли в Красную книгу, потому как их осталось немного.
— Давай, Хомонько, подумаем, порадуемся тому, как теперь заботятся о простом яблоневском колхознике. Хоть тот тигр и редкостный, хоть его и занесли в Красную книгу, а все ж таки нашли прекрасного зверя, чтобы привезти в «Барвинок». Мол, смотрите, бабоньки, — и пусть растет ваше трудовое рвение и энтузиазм, еще с большей охотой пропалывается бурьян на полях.
А кто из звена хотел, тот мог и погладить амурского тигра, протянув руку сквозь железные прутья клетки. Тигр мурлыкал, жмурил золотые глаза, переворачивался на спину и дрыгал лапами. Но не каждый сподобился погладить тигра, лишь передовики, лишь те, кто исправней всех трудился на свекле. Скажем, Мартоха погладила его по шерсти и против шерсти, тигр мурлыкал удовлетворенно, а когда хотела погладить его Одарка Дармограиха, то агроном оттеснил ее, сказав, что хотя она теперь и старательная колхозница, да только все же из недавних спекулянток и пройдох. Да и, мол, у Одарки Дармограихи отец с матерью не из бедняков-неимущих, потому-то ей и нельзя гладить амурского тигра.
А еще в том зверинце не обошлось без рыси и ягуара, без льва и даже без обыкновеннейшей лисицы, хотя, казалось бы, какой тут может быть энтузиазм от лисицы, которых и по яблоневским буеракам хватает. Весело посмеялось звено Мартохи над яванскими макаками, над обезьяной-гусаром, черным мохнатым павианом, гамадрилом и еще над макакой-лапундером. Кое у кого проснулась настоящая любовь к экзотическим птицам — розовому пеликану и кудрявому пеликану, к африканскому утконосу и азиатскому утконосу, к американскому фламинго и шлемоносному казуару, к эму, нанду и квакве. Были в зверинце черный лебедь и лебедь-шипун, каролинская утка и кондор, беркут и стервятник, венценосный журавль и красный ара, кубинский амазон и синелобый амазон, белощекий бананоед и береговые ласточки. Правда, береговые ласточки ничем
