На другой день утром Василь Каравай явился к Осокину.
- Петр Антонович вас ожидает, - встретил его адъютант, - заходите.
Василь Каравай слегка дотронулся до своих пышных усов словно для того, чтоб увериться, что они на месте и в надлежащем порядке, и вошел в кабинет.
- Здравия желаю, товарищ генерал. Полковник Каравай по вашему приказанию прибыл.
Генерал Осокин сидел за своим письменным столом, склонившись над бумагами. От громкого караваевского голоса он вздрогнул и поднял голову. Потом быстро встал с кресла и пошел навстречу партизанскому полковнику.
- У-ух, какой ты шумный! - по-простецки и сердечно встретил Осокин. "Товарищ генерал"!.. "Здравия желаю"!..
Они поцеловались несколько раз. Потом Осокин немного отступил, любуясь могучей и ладной фигурой Каравая.
- Петр Антонович...
- То-то же! - довольно буркнул Осокин. - А то - "генерал"!.. Развоевались там, черти полосатые, что неизвестно, как теперь настроить вас на мирный лад. Ну, садись и рассказывай.
- Я вчера передал вашему адъютанту подробный рапорт.
- Я его прочитал. Ты мне объясни то, чего нет в рапорте. Что там у вас произошло с Корницким? Почему он утаил, что ему ампутировали руку?
- Я думаю, он боялся, чтоб его не отозвали на Большую землю, Петр Антонович. Он хочет воевать с оккупантами до прихода туда нашей армии.
- Во-во... Безрукий вояка! А куда девалась дисциплина? Он даже не ответил на две последние радиограммы, которыми мы отзывали его в Москву! Что нам с ним теперь делать? Ты его хорошо знаешь. Посоветуй.
- А вы, Петр Антонович, пошлите третью. Напишите, что он очень нужен тут.
- Очень нужен?.. Гм... может, это имеет резон. Это не отставка, а новое задание. А-а? Сегодня должен быть подписан Указ о присвоении Корницкому звания Героя Советского Союза. Мы поздравим его и прикажем вылететь в Москву...
После этой беседы прошел месяц. Корницкий в офицерском кителе с пустым правым рукавом и левой рукой на перевязи остановился на лестничной площадке нового дома. В последнем письме жена писала, что им дали новую квартиру, что Осокин помог перебраться. Надейка и Анечка очень скучают по батьке и не могут дождаться, когда кончится война. Они по пять раз перечитывают каждое его письмо...
И вот он сам приехал... И не один, а с Мишкой. У Мишки за плечами полный вещевой мешок. Корницкич был растерян. Он даже оглянулся, прежде чем сказать:
- Ну вот мы и на своей базе, Мишка. Смело звони, стучи в эти двери.
Мишка нажал на кнопку звонка. За дверями послышались легкие шаги. Корницкий их узнал. Двери открылись. В их проеме - Полина Федоровна.
- Антон! - радостно закричала она. - Ант... Боже мой!..
Она глянула на пустой рукав, на забинтованную левую руку и в ужасе отступила назад.
А в это время из-за Полины Федоровны показались Надейка и Анечка. С криком "Татка!" они обняли за шею склонившегося к ним отца, совсем не замечая, что он калека.
Корницкий поцеловался с дочками, промолвил торжественным голосом, как говорил прежде, когда они были маленькими:
- Объявляется посадка на самолет "Партизанский край - Большая земля".
Надейка и Анечка снова повисли у него на шее, поджав ноги, чтобы не доставать до полу. Так он внес их в комнату.
Мишка вошел следом, прикрыв за собою двери. Снял с плеч вещевой мешок, положил его в углу около дверей. Взглянув на Полину Федоровну, которая в замешательстве стояла возле стола, Корницкий обошел с дочками вокруг стола и объявил все тем же торжественным голосом:
- Москва, самолет идет на посадку.
Он сел вместе с девочками на диван:
- Рассказывайте все. Слово предоставляется Анне Антоновне.
Надейка, заглядывая в лицо, прощебетала:
- Пойдем, я тебе покажу ванну, спальню, кабинет. Дядька Осокин привез нам пятьдесят ключей и сказал: "Выбирайте для Героя Советского Союза любую квартиру в новом доме". Ой, татка, как тут хорошо!
Она потянула отца за полу кителя из комнаты. За ними вышла и Анечка.
Полина Федоровна только теперь спохватилась и подала Мишке стул.
- Садитесь, пожалуйста. Мне кажется, я где-то вас видела.
- В Пышковичах, Полина Федоровна. Голубовичей помните?
- Помню.
- Так вот я их сын, Мишка. Антон Софронович взял меня в свой отряд, как только прилетел из Москвы.
Полина Федоровна, оглянувшись на двери, спросила:
- Давно... это с ним?
- Что?
Полина Федоровна показала на свою правую, потом на левую руку.
- Полгода.
- Полгода!.. Как же он писал нам письма?
Мишка, глядя зачарованными глазами через окно на залитый солнечным светом Кремль, промолвил:
- Письма писал я.
- Вы? Но ведь его ж почерк!
- Я, Полина Федоровна, могу делать любые немецкие аусвайсы*.
_______________
* А у с в а й с ы - удостоверения.
- Теперь поняла... А родители ваши... где они?
- Отсиживаются в лесу.
- Почему в лесу? А Пышковичи?
- От Пышковичей остались одни головешки. Вы, Полина Федоровна, не узнаете теперь Белоруссии. Почти что вся она перебралась в лес. Например, на Волчьем острове можно встретить больше людей, чем на каком-нибудь городском проспекте.
- А сады?
- И сады сгорели.
- Ах, как жалко!
- Людей, Полина Федоровна, больше жалко. Сады можно новые насадить. Мой батька говорил, что Антон Софронович еще до революции выучился на садовника. Он знает, как сажать и растить сады. Вот прогоним гитлеровцев, вы переедете в Пышковичи...
В дверях показался Корницкий с детьми.
- Мишка! - прервал он своего адъютанта. - Покажи Надейке и Анечке, что там есть в твоем чудесном мешочке. Идите, детки, к дядьке Мише... - И каким-то озорным тоном промолвил жене: - А ты, Поля, набери номер моего крестного батьки Осокина и скажи ему только два слова: "Антон дома". Я хочу, чтоб у меня были сегодня самые лучшие друзья нашей семьи.
В коридоре раздался звонок. Корницкая, которая взяла трубку телефона, снова положила ее и пошла открывать двери. Почтальонша сунула ей газету.
- Ваша "Правда". Читайте на второй странице, Полина Федоровна.
- Благодарю.
Полина Федоровна закрыла двери и развернула газету. Но то, что она увидала на второй странице внизу, не взволновало ее, как раньше. Кладя развернутую газету перед мужем на стол, промолвила:
- Очерк про тебя.
- "Это твой сын, Родина..." И мой портрет? Откуда?
- Неделю тому назад заходил корреспондент "Правды". Расспрашивал про тебя. Попросил твою фотографию...
...Вечером пришел генерал Осокин.
Корницкий попросил:
- Разбинтуй мне руку, крестный...
Жена спохватилась, подошла к мужу:
- Я сама...
- Не женское это дело, Поля. А вдруг и этой руки нету...
- Не говори так, Антон, - перебил его Осокин. - Пойдем в кабинет.
Они пошли в кабинет. Осокин плотно прикрыл дверь. Спросил, берясь за перевязь:
- Вы что - поссорились?
- Нет... Скажи, ты узнал мой почерк?
- В последних письмах был только твой дух, а не рука.
- Вот видишь. А она не признала!
- Не придавай этому значения.
- В семнадцатом году один ивановский ткач учил одного белорусского хлопца всему придавать значение. Помнишь окопы под Барановичами?
- Когда оно было!
- Да, давно. Но с того времени я иначе стал глядеть на людей и их дела. Видишь эти пальцы?
- Было работы твоему доктору!
- Его фамилия Толоконцев. Если б ты знал, из чего он, волшебник, смастерил эту руку!.. Да, теперь я полный инвалид...
- Успокойся, Антон. Хватит тебе работы. Будешь выступать на заводах, в колхозах.
- А что дальше? Смотреть на свой пустой правый рукав? Из Москвы ты проводил группу, которая насчитывала только шестнадцать бойцов. Сегодня вокруг них уже собралось четыреста человек отборных партизан. Ты и Галинин живьем меня оторвали от моих хлопцев, чтоб превратить в бездумного пенсионера. Только из этого у вас ничего не выйдет!..
Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я
______________________________
ПЕНСИОНЕР
На квартире у Корницкого часто звонил телефон. Антона Софроновича приглашали на фабрики и заводы, в совхозы и колхозы рассказать о борьбе белорусского народа с фашистскими захватчиками. Появилось много новых знакомых, которые очень хотели, чтоб он вместе с женой побывал у них в гостях.
Весь советский народ в ту пору переживал огромный подъем после недавней грозной опасности. Наши армии неуклонно шли на запад, освобождая все новые и новые земли. В Белоруссии советские войска дошли до Днепра и готовились к новым ударам по врагу.
Антон Корницкий ежедневно с нетерпением ждал последних известий по радио. Над Москвою все чаще и чаще гремели победные салюты и вечернее небо подолгу сияло разноцветными огнями.
Еще в партизанском госпитале Корницкий стал думать о своей дальнейшей судьбе. Вот окончится война, и каждый человек вернется к своим прежним делам. А куда вернется он?
И вот тогда впервые как-то по-иному стал он глядеть на свои Пышковичи. А что, если переехать туда навсегда?.. Жить и работать. Но это было еще что-то неясное, неосознанное, словно случайный проблеск. Побег из госпиталя, дальнейшие напряженные бои с гитлеровцами на какое-то время заслонили идею, которая позже уже не давала ему покоя.
