смотрит на меня. — Анна, ты ничего плохого не делаешь.
Он уже заехал на парковку у больницы.
— Но и хорошего тоже, — замечаю я.
Джесс выключает двигатель, но из машины не выходит.
— Ты подумала о драконе, охраняющем пещеру?
Я прищуриваюсь:
— Говори по-английски.
— Ну, я думаю, мама спит футах в пяти от Кейт.
О черт! Нет, мама вряд ли выставит меня вон, но точно не оставит наедине с сестрой, а сейчас мне это нужно больше всего на свете.
— От встречи с Кейт тебе не станет лучше, — говорит Джесс.
Невозможно объяснить, почему я должна знать, что с ней все в порядке, по крайней мере сейчас, хотя я и предприняла шаги для того, чтобы прекратить наши страдания.
Кажется, хоть кто-то меня понимает. Джесс смотрит в окно:
— Предоставь это мне.
Нам было одиннадцать и четырнадцать, и мы тренировались, чтобы войти в Книгу рекордов Гиннесса. Разумеется, не было на свете двух сестер, которые одновременно стояли бы на голове так долго, что щеки у них стали твердыми, как сливы, а глаза ничего не видели, кроме красноты. Кейт была похожа на фею, руки и ноги как макаронины. Когда она закидывала вверх ноги, то напоминала ползущего по стене паука. А я… я с глухим стуком преодолела силу гравитации.
Мы молча балансировали несколько секунд.
— Лучше бы у меня голова была более плоской, — сказала я, чувствуя, что брови куда-то сползают. — Думаешь, к нам придет кто-нибудь, чтобы замерить время? Или просто пошлем видеозапись?
— Думаю, нам сообщат. — Кейт согнула руки и положила локти на ковер.
— По-твоему, мы станем знаменитыми?
— Нас могут позвать на шоу «Сегодня». У них там был мальчик одиннадцати лет, который играл на пианино ногами. — Кейт секунду подумала. — Мама знала одного человека, которого убило выпавшим из окна пианино.
— Это вранье. Кто станет выкидывать пианино в окно?
— Это правда. Спроси ее. И его не выбрасывали, а затаскивали в квартиру. — Кейт скрестила ноги по-турецки, прислонившись к стене, это выглядело так, будто она сидит вниз головой. — По-твоему, как лучше всего умереть?
— Не хочу об этом говорить.
— Почему? Я умираю. Ты умираешь. — Я сердито нахмурилась, и она сказала: — Ну да. — Потом ухмыльнулась. — Просто у меня к этому больше способностей, чем у тебя.
— Это глупый разговор. — От него моя кожа уже зудела в тех местах, где ее никак нельзя было почесать.
— Может, авиакатастрофа, — размышляла между тем Кейт. — Мерзко, конечно, когда понимаешь, что самолет падает… но потом он разбивается, и ты просто превращаешься в пыль. Как это люди распыляются, а их одежду находят на деревьях, и еще эти черные ящики?
В голове у меня застучало.
— Заткнись, Кейт!
Она опустила ноги вниз и села, вся красная.
— Можно, конечно, спать до тех пор, пока не откинешь копыта, но это скучно.
— Заткнись! — повторила я, злясь, что мы продержались всего двадцать две секунды, злясь, что нам придется еще раз идти на рекорд. Я снова перевернулась и попыталась убрать с лица волосы. — Знаешь, нормальные люди не думают о смерти.
— Вранье! Все думают о смерти.
— Все думают о твоей смерти, — уточнила я.
В комнате стало так тихо, что я подумала, не пойти ли нам на новый рекорд: сколько времени две сестры могут не дышать?
Потом на лице Кейт появилась кривая улыбка.
— По крайней мере, теперь ты говоришь правду.
Джесс дает мне двадцать долларов на такси, чтобы я вернулась домой, потому что это единственный пробел в его плане, ведь он обратно не поедет. Мы поднимаемся на восьмой этаж по лестнице, поскольку таким образом можно миновать пост медсестры. Потом Джесс запихивает меня в кладовку с подушками и постельным бельем, помеченным больничной печатью.
— Погоди, — бросаю ему я, когда он уже готов меня оставить. — А как я узнаю, что мне пора?
— Узнаешь, поверь мне, — смеется он.
Джесс вынимает из кармана серебряную фляжку — ту самую, которую отец получил в подарок от шефа и думал, что потерял года три назад, — отвинчивает крышечку и обливает себе грудь виски, после чего идет по коридору. Идет — это громко сказано. Джесс стукается, как бильярдный шар, о стены и переворачивает тележку с принадлежностями для уборки.
— Ма! — кричит он. — Мама, где ты?
Он вовсе не пьян, но у него чертовски здорово получается это изображать. Я вспоминаю те несколько раз, когда выглядывала посреди ночи из окна спальни и видела его блюющим в рододендроны. Может, это тоже была показуха?
Медсестры выбираются из-за своего поста, напоминающего улей, и пытаются утихомирить парнишку, который вдвое их моложе, втрое сильнее и в этот момент хватается за самую высокую планку сушилки для белья. Джесс опрокидывает ее, производя такой сильный грохот, что у меня звенит в ушах. За постом медсестер загораются кнопки вызова, как на коммутаторе, но все три ночные дежурные заняты — стараются как могут сдержать размахивающего руками и ногами Джесса.
Открывается дверь в палату Кейт, оттуда выходит моя мать с опухшими глазами. Смотрит на Джесса, и лицо ее каменеет — она понимает, что дело может обернуться куда хуже. Джесс, здоровенный бычара, поворачивается к ней и делает умиленное лицо.
— Мам, приве-ет, — произносит он и глупо улыбается.
— Простите, мне очень неудобно, — говорит мама медсестрам.
Джесс выпрямляется и забрасывает ей на плечи вялые руки.
— В кафе можно выпить кофе, — предлагает одна из медсестер, но маме так стыдно, что она ничего не отвечает и молча идет к лифту с прицепившимся к ней, как ракушка к корпусу судна, Джессом. Она жмет и жмет на кнопку вызова в бесплодной надежде, что от этого двери откроются быстрее.
Когда они уезжают, дело остается за малым. Одни медсестры спешат проверить пациентов, которые сигнализировали, что им нужна помощь, а другие возвращаются на свой пост, вполголоса обмениваясь комментариями насчет Джесса и моей бедной матери, будто за игрой в карты. На меня они не обращают внимания. Я тихонько выскальзываю из бельевой, крадусь на цыпочках по коридору и захожу в палату сестры.
В Дни благодарения, если Кейт не была в больнице, мы притворялись обычной семьей. Смотрели по телевизору парад, во время которого гигантский воздушный шар становился жертвой шального ветра и цеплялся за столб нью-йоркского светофора. Сами готовили соус к мясу. Мама приносила грудную кость индейки, и мы боролись за право переломить ее. Честь выпала нам с Кейт. Не успела я хорошенько взяться за нее, как мама наклонилась и шепнула мне на ухо: «Ты знаешь, какое желание нужно загадать». Поэтому я крепко зажмурилась
