Мама осторожно открыла дверь, подтолкнув ее бедром. Я быстрым шагом прошла мимо папы, который стоял у изножья кровати, крепко сжимая руками металлическую решетку, к изголовью. Мне хотелось обнять Джорджа, но из-за проводов и трубок к нему было не подобраться. Некоторые шли прямо в нос, другие – в руку. Я с тревогой оглядела его с головы до ног. Он просто спал.
– Джордж.
Брат открыл глаза.
– Мэгс.
Одного этого слово было достаточно, чтобы жуткие страхи, все это время терзавшие меня, отступили.
– Ты привезла новую историю? – улыбнулся он. С носа у него съехала какая-то трубка, которую он поправил.
– Да, – наклонившись, прошептала я ему на ухо.
В усталых глазах Джорджа вспыхнула искорка. Он осторожно положил руку, к которой тянулась капельница, на грудь и подвинулся, словно приглашая меня присесть к нему на кровать.
Испугавшись, мама шагнула вперед.
– Посетителям нельзя лежать на этой кровати, Маргарет-Луиза.
– Конечно нельзя, ма. Я все понимаю. – Я пододвинула пластмассовый стул ближе к кровати. От его скрипа все вздрогнули. – Я с ним посижу. А вы с папой можете пока отдохнуть. Выпейте по чашке чая.
Они переглянулась, и в этот момент я впервые поймала взгляд папы. В его нежных карих глазах стояли слезы. Он ни сказал ни слова, будто боясь заплакать, только молча кивнул. Взяв друг друга за руки, они с мамой вышли в коридор. Я потянулась за холщовой сумкой, которую я принесла из дома, и достала из нее черную тетрадь.
В этот раз я лихорадочно записывала абсолютно все, стараясь не упустить ни одной детали, поэтому почерк оказался особенно кривым и косым. Нам предстоял разговор о войне.
– Мистер Льюис говорил что-нибудь о фавне, ведьме или льве? Откуда они… – прошептал Джордж.
– Он ни разу не упомянул их, мой дорогой.
Его лицо побледнело, губы задрожали. На мгновение я возненавидела писателя. Неужели так трудно просто ответить на конкретный вопрос? Я даже хотела было выдумать что-нибудь и рассказать брату, что образ ведьмы взят, скажем, с тети мистера Льюиса, лев перекочевал на страницы книги из любимого зоопарка писателя, а фавн пришел из скандинавской мифологии. Но Джордж презирал любую ложь, даже ту, что была продиктована благими намерениями. Я любила его и не могла пойти на такое.
– Я спрошу его еще раз. Обещаю. А пока послушай историю. Может, обнаружим в ней что-то, связанное с Нарнией.
– Мне нравится слушать и читать истории. Даже самые страшные. Наверное, даже человек, написавший о величайшей в мире храбрости, когда-то был сильно напуган. Очень интересная мысль.
– Да, это и правда так.
Открыв тетрадь, я начала читать под мерный гул и писк датчиков больничной аппаратуры, которые будто создавали фон боевых действий, происходящих в разоренной французской деревне.
Все, кроме самого Джорджа, очень огорчены. Он принимает все стойко и бесстрашно. Ему в нос вставили узенькие трубочки, и теперь он может нормально дышать. Но несмотря на то, что все закончилось благополучно, все посетители палаты кажутся напуганными больничной атмосферой. Мэгс сидит у его постели, и у нее трясутся руки. Маленькому смелому Джорджу хочется уверить ее в том, что все будет в порядке (потому что именно так оно и будет), даже если все выйдет не так, как ей хотелось бы.
Она открывает записную книжку и ладонью смахивает со щеки слезу.
– Эта история – произносит она с вымученной улыбкой – про Великую Войну.
Она нервно глядит на Джорджа.
– Может, нам лучше подождать с ней? Я могла бы заново рассказать тебе про скандинавскую мифологию или про Придиру.
– Нет, не стоит. Расскажи новую историю, – отвечает ей брат. – Ничего страшного не случится, если ты сейчас расскажешь мне про войну. Возможно, оттуда у мистера Льюиса появилась идея для битвы в Нарнии. Или, может, не совсем идея, но… – он пытается подыскать слово, – необходимый опыт.
Мэгс кивает.
– Тогда мистеру Льюису почти исполнилось девятнадцать.
– Получается, это было сразу после того, как он покинул Суррей, – говорит Джордж.
– Да, но до этого он посещает университет, – сестра улыбается ему, ее пальцы почти перестали дрожать. – В 1917 году его день рождения выпал на пятницу, и в тот же самый день он уехал на фронт, чтобы воевать в окопах во Франции.
– Начни, как полагается, Мэгс! – напоминает ей Джордж. Ему хочется, чтобы они начали этот рассказ словами, которые произносили вместе, как заклинание.
– Да, точно! – она выпрямляется. – Ты готов?
– Да.
– Однажды в платяном шкафу, не так давно…
Джордж секунду медлит, чтобы посмотреть, как улыбается сестра, и произносит:
– Неподалеку отсюда…
– …где-то в графстве Суррей Джек Льюис сидел за своим столом и готовился к экзаменам…
Мэгс продолжает рассказывать историю, и Джордж мысленно перенесся в дом Профессора Керкпатрика, где юный Джек корпел над алгеброй.
* * *
Под внимательным надзором Великого Придиры Джек днями и ночами готовился к вступительным экзаменам в Оксфорд. Алгебра в тестах точно должна быть, так что ему пришлось засесть за математику основательно и заниматься ей с утроенным усердием. Каждый раз, когда он принимался за новую задачу, к нему снова возвращались воспоминания о школе Виньярд и жестоком Старике. Но он настойчиво продирался сквозь них и продолжал складывать, вычитать и делить в надежде на то, что его мечты об Оксфорде не разобьются о скалы ненависти к точным наукам.
В день, когда Джек уехал из графства Суррей на экзамены в Оксфорд, он вспомнил, что однажды мистер Керкпатрик сказал его отцу. «Из вашего мальчика можно сделать писателя или профессора, но на этом все». Джека это устраивало, но для того, чтобы стать писателем или профессором, ему все еще нужно было сдать алгебру.
В поезде в Оксфорд Джек снова читал «Фантастес», потому что теперь он понимал, что все книги, которые стоят твоей любви, стоят и того, чтобы их перечитывали снова и снова. Поезд, выдыхающий черный угольный дым, наконец-то прибыл на станцию Оксфорд. Джек сошел на платформу. Конечно, раньше он много раз представлял себе, как выглядит Оксфорд. Легендарный средневековый город с тридцатью двумя колледжами, объединенными под эгидой Оксфордского Университета.
Джек вышел со станции и прошел пару кварталов, озадаченный тем, насколько серым в реальности оказался город. Он так много слышал о его величии, о его красоте, об атмосфере древности, а теперь был просто разочарован. На деле Оксфорд оказался рядом магазинчиков, расположенных вдоль полоски асфальта, о которых ничего и в письме домой не напишешь.
Джек жаждал какого-то восхитительного городского пейзажа, который бы захватил его ум. Сбитый
