у тебя голос такой…
– Не надо, Вань. Не надо меня жалеть сейчас. И вообще… Я позже тебе перезвоню, ладно?
– Звони. Пока, Юль.
– Пока, Вань. Пока…
Иван взбежал на школьное крыльцо вместе со звонком, торопливо пошел по коридору. Навстречу ему из своего класса вышла Ирина, спросила с тревогой:
– Ничего не случилось, Вань? Все в порядке? Ты раньше никогда не опаздывал на урок… Я тебя потеряла! И на звонки мои не ответил…
– Прости, не слышал, наверное. Ко мне дочь приехала… – на ходу быстро проговорил Иван. – Потом поговорим, ладно?
– Хорошо, хорошо…
После уроков они вместе вышли из школы. Иван проговорил решительно:
– Пойдем, я тебя с дочерью познакомлю!
– Ой… А это удобно, Вань? – вдруг испугалась Ирина.
– Очень даже удобно! Все равно ж когда-то надо знакомиться, идем!
– Ну хорошо… Только я почему-то очень волнуюсь… А вдруг я твоей дочке не понравлюсь, а?
– Понравишься. Вы даже похожи с ней чем-то. Да сама увидишь, что я тебе рассказываю! Идем!
Анеля сидела на крыльце, пила чай из большой кружки. Увидев отца, поставила кружку рядом с собой, поднялась на ноги. И улыбнулась ему навстречу настороженно, коротко глянув на Ирину.
– Знакомьтесь… Это моя дочь Анеля. А это Ирина. Моя… Моя очень хорошая знакомая…
Ирина глянула на него понимающе, ничуть не обидевшись на «хорошую знакомую». И первой протянула руку Анеле:
– Рада знакомству! Очень рада!
– И я… – пожала ее пальцы Анеля, улыбнувшись. – И я очень рада…
– Вот и хорошо, и замечательно! – тихо проговорил Иван и, будто спохватившись, спросил торопливо: – Анелечка, а ты обедала, скажи? Ведь наверняка не обедала? Сейчас мы все вместе за стол сядем… Будем обедать… или ужинать… Неважно, в общем! Ты давно на крыльце сидишь, меня ждешь, да?
– Нет, пап… Я недавно только проснулась. Вышла на крыльцо чаю попить… Как хорошо тут у тебя, воздух свежий и вкусный! И тихо так, непривычно! Слышно, как птицы поют…
– Да, эта улица очень тихая… – эхом откликнулась Ирина, мельком разглядывая Анелю.
Подумалось ей – а ведь и впрямь они чем-то похожи… Та же субтильная худоба, та же рассеянность во взгляде, та же задумчиво-застенчивая улыбка. Кажется, будто они уже сто лет знакомы! Неловкости никакой нет…
Иван, будто почуяв ее настроение, проговорил быстро:
– Ладно, девочки… Вы тут поболтайте немного, а я пойду на кухню, приготовлю что-нибудь на скорую руку! Борщ у меня сварен, а второго блюда к обеду нет… Хотите, картошки пожарю? Я быстро…
И ушел, оставив их одних. Ирина села на крыльцо, приглашающим жестом указала Анеле сесть рядом. И проговорила тихо:
– Мне очень хочется спросить у тебя, Анеля… Ты ведь не возражаешь, если мы сразу будем на «ты»?
– Нет… Нет, конечно… – с улыбкой проговорила Анеля.
– Скажи… Ты не будешь против, если мы с твоим отцом… Если мы будем вместе?
– Ну что вы… Ой… Ну что ты, Ирина. Я очень даже рада. И правда рада. Сколько уже можно папе вот так…
Анеля смутилась, не зная, как продолжить фразу, и Ирина тут же пришла ей на помощь:
– Ты хотела сказать, сколько можно папе страдать, да?
– Да… Он был сам не свой, когда мама… Когда они с мамой развелись.
– Да, я помню… Я очень хорошо помню, каким он пришел в нашу школу, Анеля. Такой весь… Человек в себе. В своем горе замкнутый. А он мне уже тогда очень нравился… Да что там – нравился! Я сразу его полюбила. И очень за него переживала… Да только он знать об этом ничего не хотел. Такой был… Пуленепробиваемый. Все наши учителя давно уже о моем отношении к нему догадались, только он ничего не видел, не замечал. А я ночами плакала… Думала – пусть… Все равно я его любить буду… А однажды утром проснулась и решила сама для себя – хватит! Не могу больше! Пойду и расскажу ему все, признаюсь в своих чувствах! И будь что будет! Не могу больше! Не могу!
– И что? Призналась? – тихо спросила Анеля.
– Ага… Сама заявилась к нему домой и потребовала – мне с вами поговорить надо, Иван Ильич! Уделите мне полчаса своего времени!
– А он что?
– А он удивился, конечно. Он ведь не предполагал даже… Я младше его намного, еще молодой учительницей в школе считаюсь. Ну, вот… И проговорила все быстро, да с таким отчаянием, знаешь! Чуть в обморок от страха да неловкости не упала!
– А он что?
– Ну, что он… Выслушал меня очень внимательно. И молчал, знаешь, растерянно так… А я смутилась ужасно, повернулась и убежала. Потом Ваня рассказывал мне, что всю ночь не спал. Будто произошло с ним что-то. Будто впервые за восемь последних лет на мир другими глазами посмотрел. И почувствовал, что снова жить хочет… Вот так и получилось, что я своим признанием его снова в жизнь вытолкнула! Смешно…
– Да отчего же смешно, Ирина? Вовсе не смешно… Наоборот… – пожала плечами Анеля, глянув на Ирину с уважением. – Папа и правда совсем другой стал… И я очень рада этому, правда!
– Ой, как хорошо… А я так боялась, так боялась… Думала, ты меня осудишь за такое своеволие. Получается ведь, что я твоему отцу сама навязалась!
– Ты его спасла, Ирина. Иногда спасение может принять причудливую форму, но все равно это спасение… Чтобы вытащить человека из внутреннего горя, надо ведь до него достучаться как-то. А любовь… Она ведь на все способна, я думаю.
– Какая же ты умничка, Анеля… Так правильно все поняла… Только глаза у тебя очень грустные почему-то. У тебя что-то случилось, да?
– Да, случилось… Если можно так сказать. То есть я тоже боюсь утонуть в себе, в своем горе… Как папа…
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Ты только скажи…
– Нет. Никто мне не может помочь. Это невозможно, к сожалению. И не спрашивай меня больше, Ирина… Не надо.
– Хорошо, хорошо! Не буду! Прости…
Они замолчали в неловкости – и молчали до тех пор, пока на крыльцо не вышел Иван и не позвал их в дом к накрытому столу.
Так они и провели вместе весь вечер. Говорили обо всем и ни о чем, и только Иван и Ирина изредка тревожно взглядывали на Анелю, будто хотели спросить: как ты?..
Наконец Ирина засобиралась домой, спохватившись, что надо проверять тетради с домашним заданием. Иван вызвался ее проводить… И уже пошел к калитке вслед за Ириной, но Анеля придержала его за локоть, шепнула на ухо:
– Можешь и не возвращаться, пап… Можешь остаться с Ириной. Да и мне сейчас лучше побыть одной, правда…
Иван кивнул молча. И поторопился догнать Ирину. Оглянулся, и Анеля улыбнулась ему решительно – иди, пап, иди! Правда, иди…
Оставшись одна, Анеля еще посидела на крыльце, слушая вечернюю тишину. Потом вошла в дом, встала у окна, не зажигая света. Взгляд ее упал на подоконник, где лежал телефон. Немой телефон. Отключенный. И рука сама потянулась к нему, но усилием воли Анеля ее отдернула. Нет, нет. Не будет она Матвею звонить. Не будет. Потому что нет ее, исчезла…
Интересно, он уже прочитал ее письмо? Наверняка прочитал… Конечно же, прочитал, она это точно знает! И наверняка теперь Матвей ищет ее… А может, уже и сам догадался, где она прячется. Папа прав, он может быстро ее вычислить, если захочет. Может, он уже едет в Ясенево на последней электричке…
Или не едет. Обиделся. Тоже решил, что их расставание к лучшему. Вот бы знать, что и как он решил… Прокрутить весь этот день назад, вернуться в его начало и посмотреть, как Матвей поднимается на крышу, как читает ее письмо…
* * *
«…Не сердись на меня, пожалуйста! Как это ни странно звучит, но… Если мы все про себя знаем теперь, нам и расстаться легче, Матвей. Так надо. Ты же понимаешь. Счастью не страшно, когда оно жертвует собой ради счастья других. Я очень люблю свою маму, и я должна… Пусть она будет счастлива. Она тоже любит, она тоже имеет право…»
Он уже несколько раз прочитал эти строчки, написанные круглым Анелиным почерком, но никак не мог принять их в себя. Что значит – ради счастья других? Почему должна? Разве мама Анели будет счастлива, если они расстанутся? И что значит – счастлива? По-прежнему будет любовницей его отца и будет счастлива? А моя мама как же тогда? Что же это получается, Анеля, ты и за мою маму сама все решила, да?
Нервно смяв письмо в кулаке и сунув его в карман, он спустился с крыши, еще раз набрал Анелин номер. И опять услышал это равнодушно-механическое: «Абонент выключил телефон или находится вне зоны обслуживания».
Куда ты умчалась, Анеля? Почему
