– Доставлял царю?
– Доставлял…
– А сестру свою, проклятую девку Екатеринку, хотел окрутить с царем?..
– Я тут ни при чем. Сжальтесь! Люди вы или звери?.. – рвется из рук палачей добрый молодец.
А один из палачей уже вбивает ему под ноготь блестящий гвоздь.
– Говори! Сознавайся! – гремит голос Бирона.
– Хот… хотели…
– Завещание подделали?
– Подделали, – извиваясь от боли, кричит Иван Долгорукий.
Анне Иоанновне душно… Она чувствует, что еще минута – и ее сердце разорвется на куски.
– Пустите его! Пустите! Что вы с ним делаете? – в ужасе кричит она и пытается броситься к Долгорукому на помощь, но не может: ноги словно приросли к тому стулу, на котором она сидит; она только замечает, что Бирон с раскаленной палкой подходит к ней и, грозя ей этой палкой, кричит:
– За него заступаешься? За того, кто тебя с трона хотел удалить? Разве ты не понимаешь, глупая женщина, что если бы их план удался, то ты и я – мы сгнили бы в Митаве?.. Жгите его!.. А только я один вопрос ему задать хочу. – И Бирон вплотную подходит к замученному Долгорукому и спрашивает: – Сладко тебе, князь Иван?
– Сладко…
– А почему тебе сладко?
– А потому, что в харю твою плюнуть могу! – исступленно кричит Долгорукий и плюет прямо в лицо «лошаднику».
Этот плевок – какая-то кровавая пена…
Отшатывается Бирон…
Анна Иоанновна громко вскрикнула и проснулась. Она хотела вскочить с кровати, но не могла… Какая-то непреодолимая сила тянула ее возбужденную вином голову к подушке. И она снова забылась сном, тем больным, кошмарным сном, который часто мучил ее и довел до серьезных припадков, которые тогдашние врачи не умели определить, на которые теперешняя медицина определяет приступами histeria magna.[55]
Большая площадь битком набита народом. Целое море голов. На высоком помосте в ожидании своей жертвы разгуливают палачи. Они в красных рубахах, с ременным кнутом за поясом и в своих страшных колпаках.
– Везут! Везут!.. – проносится рев толпы.
Она, эта толпа, уже соскучилась в ожидании вида крови.
– Царица едет! Царица! – еще громче прокатывается громкий крик народа.
И вот Анна Иоанновна в парадной карете подъезжает к лобному месту. Рядом с ней Бирон.
– Пощади их! – умоляюще обращается она к Бирону.
– Ни за что! Они должны умереть. Первым будет четвертован князь Иван Долгорукий! – отвратительно смеется «конюх». – Смотри, Анна, вот он уже на помосте.
Захолонуло сердце Анны Иоанновны. И все увидели, как палачи разложили на кобылке князя Ивана Долгорукого, как привязали его ремнями, как топором рубили ему ноги и руки…
XVIII. «Услуги» княжны Екатерины Долгорукой
Чуть свет проснулась Анна Иоанновна.
Как радовалась она пробуждению от мучительного кошмара!
Лишь только она успела одеться, как в ее опочивальню вошел князь Алексей Долгорукий.
– Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? – спросил он, поглядывая на нее с какой-то особенной, колдовской улыбкой.
Анна Иоанновна вспыхнула, отвернулась и тихо промолвила:
– Спасибо, хорошо! Только сон один нехороший видела.
– Сохрани и помилуй, ваше величество! Какой же сон? – воскликнул князь Алексей.
– Не буду тебе говорить, князь Алексей. Тебя и твоих касается он, – замялась Анна Иоанновна.
Побледнел Долгорукий.
– Про меня? Про моих? А что же такое во сне видели? – опасливо прошептал он. – Кого из нас, Долгоруких, вы видели?
– Ивана, – прошептала Анна Иоанновна.
– А-а! Ну, что ж, это не беда, государыня… А вот я понапомнить дерзаю вам, что день сегодняшний – великий день.
– А что? Какой день? – отрываясь от дум, спросила она.
– Сегодня вы, ваше величество, должны будете официально подписать ту грамоту, сегодня вы будете объявлены всенародно императрицей российской, – произнес Алексей Долгорукий.
Вздрогнула Анна Иоанновна. В эту историческую минуту в ней происходила страшная борьба: кому отдаться. С одной стороны – немцы: Остерман, ее Бирон, Миних, Левенвольд и вся их сильная немецкая партия; с другой – эти Голицыны, Долгорукие, Ягужинский и прочие. Кто более твердо будет держать ее трон? Те или другие? Как русская женщина, она тяготела, безусловно, к своим.
Но Бирон? Разве не он старался для нее? Разве не он откопал в дальней Венеции таинственного мага, который предрек ей судьбу?
– Ах, да, я и забыла. Сегодня ведь! – возбужденно ответила Анна Иоанновна.
– Там, в приемном зале, ожидает вас Остерман! – сообщил Долгорукий. – Дозволите ему войти?..
Анна Иоанновна провела рукой по лбу. Она еще не совсем пришла в себя после угарной ночи. Наконец она ответила:
– Он, князь Алексей, входит ко мне без доклада. Впустите!
Через несколько секунд в комнате «императрицы» появилась фигура великого дипломата.
– Ваше величество! – почтительно склонился великий немец к руке еще не коронованной государыни. – Вы кажетесь подавленной…
– Я плохо спала, – понуро ответила Анна Иоанновна.
– Ай-ай-ай! – покачал головой Остерман, бросая на Долгорукого странный взгляд. – Что же это вы, любезный князь Алексей, плохо помогаете нашей повелительнице?
– А вы помогите лучше! – усмехнулся Алексей Долгорукий.
– А вот сейчас, одним словом. Не верите, князь Алексей? – И Остерман, подойдя к Анне Иоанновне, громко произнес, пристально глядя ей в глаза: – Радуйтесь, государыня, сегодня.
Анна Иоанновна долго глядела в глаза Остерману.
– Вы говорите, что сегодня? – произнесла она побелевшими губами.
– Да! – твердо произнес Остерман. – Позвольте же вам, государыня, как я и обещал, преподать последний урок политической мудрости относительно конституционного образа правления, который вам угодно ввести в уклад жизни Российской империи. Но… а-ппчхи. – Остерман, вынув табакерку, понюхав, снова чихнул и продолжал: – Но вам надо сначала сделать диспозицию сегодняшнего дня. Правда, князь Алексей?
– Правда, наш великий оракул!.. – ответил Долгорукий.
– Кто будет одевать вас к парадному выходу, ваше величество? – обратился Остерман к Анне Иоанновне. – Я советовал бы вам попросить князя Алексея Долгорукого пригласить для сей оказии его дочь Екатерину. За то счастье, что она будет присутствовать при вашем туалете и помогать вам облачаться в мантию императрицы, вы, ваше величество, не откажете в милости пожаловать ее в ваши обер-гофмейстерины. Правду я говорю, князь Алексей? – насмешливо обратился Остерман к Долгорукому.
Анну Иоанновну словно осенило. Она все поняла. Поняла она то, что сила, стало быть, на стороне Остермана, раз он так уверенно говорит за нее; поняла, что надо слушать его, не противоречить ему; поняла, что надо мстить этой «подлой Катерине», которая хотела вырвать у нее трон.
Долгорукий побледнел.
– Она больна, ваше величество… навряд ли она сможет подняться с кровати, – пробормотал он, бросая недоумевающие взгляды на Остермана, своего «единомышленника».
– Я желаю этого!.. – топнула ногой Анна Иоанновна. – Она, твоя, князь Алексей, Екатерина, должна присутствовать при позорном акте, когда вы будете лишать меня самодержавия.
«Дура! Ах, дура! Она, того гляди, проболтается!» – подумал великий «оракул» и тотчас произнес:
– Ваше величество, я должен заметить вам, что вы выразились резко: ограничение прав монарха – вовсе не позорный акт. Сейчас я убежу вас в этом… Все это время вы разделяли со мной тот взгляд, что пора дать империи большую самостоятельную волю… А-п-пчхи! – Остерман подошел к Алексею Долгорукому и еле слышно бросил ему: – Ступайте скорей за Екатериной!
– А вы зачем надумали доставить ей это унижение? А? Ловушка немецкая? – прохрипел Долгорукий.
– Что вы, что вы, князь Алексей? Для политики это надо. Пусть все видят, до чего любовь Долгоруких к царице простирается: бывшую невесту царя, а потом и кандидатку на престол в услужающие к ее величеству поставили.
Долгорукий не мог понять: правду говорит «лукавый немец» или он просто издевается над ним?
– Что же ты, князь Алексей, не слыхал, что ли, моего приказания? – нетерпеливо воскликнула Анна Иоанновна.
– Сейчас, ваше величество, я отправляюсь за ней, – дрожащим от бешенства голосом произнес Долгорукий.
«Что это с ней? Откуда взялся вдруг этот властный тон, эта горделивая осанка?» – недоумевал он, выходя из покоев государыни.
* * *
– Вставай, Ваня! – тормошил Алексей Долгорукий красавца Ивана, отдыхавшего после бессонной ночи.
– А… мм… – промычал тот в богатырском сне.
– Вставай, говорю!
С трудом очухался князь Иван.
– Что надо? – недовольно спросил он.
Алексей Долгорукий принялся рассказывать только что происшедшую сцену в покоях Анны Иоанновны, прибытие Остермана и диковинный приказ о том, чтобы Екатерина одевала ее к парадному выходу. По мере того как говорил Алексей Долгорукий, все большее и большее изумление появлялось на лице князя Ивана. Сон с него сразу слетел.
