о медведях. Что Руперту [10] не нужен шарф, потому что у него есть шкура, или что Винни-Пух немного мямля, иначе давно бы скушал Пятачка. По-геройски зажарил бы его в меду и по-медвежьи поревел.
Такое я могу понять. Будь я медведем, я бы съела всех своих друзей, если бы они были поросятами. Или коровами и овцами. Или людьми, слишком близко подошедшими к моим детенышам. Будь я медведем, у меня были бы дети. Я не хочу людских детей. Они отнимают слишком много сил. А с медвежатами повозишься полгода — и вот они уже самостоятельные. С людьми все по-другому. Мы слишком мягкие, нам слишком много нужно знать.
У меня много косметики. Я ей не пользуюсь. Но она есть. Что-то я получила бесплатно вместе с журналами. Журналы отдаешь обратно, но подарки можно иногда оставить. Зависит от того, кто с тобой работает. Что-то я купила на купонам, одолжила у мамы и друзей и не вернула. Все одно и то же. Меняет твою суть. Лицо на твоем лице, чтобы тебя хотели.
Когда ты маленький, тяжело сказать кому-то «нет». Сначала Сьюзан ничего не говорила. Он сказал, что это тайна и что, если Сьюзан сохранит ее, через неделю он купит ей подарок. Во второй раз он хотел заставить ее сделать больше, но Сьюзан смелая и закричала «НЕТ!» и закрылась в ванной. Он притворялся, что не понял почему, но он все понял. Когда Клэр пришла домой, Сьюзан все ей рассказала. Рассказала бы и Марку, но он пришел домой последним. Клэр очень злится на моего отца. Дядя Марк с бабулей — тоже.
Если вскочит прыщ, используй праймер, и консилер, и основу под макияж, и тогда у тебя будет маленькая кочка под цвет кожи. Но я всегда давлю и ковыряю. Ничего не могу с собой поделать.
Мы все едим лазанью. Она вкусная, должна признать. Я положила в фарш фасоль и ломтики бекона, чтобы сделать ее немного более особенной. За едой бабуля говорит, что мне нужно ходить на мессу, что мне станет лучше. Успокоится душа. Я отвечаю, что не знаю, верю ли я в Бога.
Бабуля говорит:
— Ты в отчаянии. Я понимаю почему. Он будет тебя ждать.
Я отвечаю:
— Странно будет молиться Отцу после того, что мой отец сделал со мной.
Бабуля замолкает.
Я рада, что они будут жить в отеле. У нас для них нет места, и будет странно видеть их тут каждый день. Нам нужно о них поговорить, когда они уйдут. Б их отеле есть бассейн. Бабуля хочет завтра взять меня поплавать после работы. Я говорю, что это здорово. Я не лукавлю, но мне тяжело представить бабушку в купальнике. Может, в одном из старомодных, которые закрывают тело до колен? Она занимается аквааэробикой в спортцентре рядом с домом. Разве не странно? Когда бабуля рассказывает об этом, мы с мамой смотрим друг на друга, и ее глаза блестят весельем. Она не смеется, просто ей, как и мне, забавно представлять бабушку в этой обстановке. Хотя моя бабуля может делать все. Все эти курсы плетения корзин, лоскутного шитья, выпечки, рисования и пешего туризма.
Меня удивляет не ее способность, а тот факт, что она оголяет тело. Я видела ее только полностью одетой. Кроме того раза в больнице — и даже тогда она была в пижаме. Бабуля едва не умерла, когда мне было десять. Может, ей и стоило. Тогда, как и бабуля Кейт, она не знала бы о том, какая мы семья на самом деле. Сейчас я стараюсь быть добрее к ней и к дяде Марку. Я думала об этом довольно долго, и пускай они не очень хорошо справляются с тем, чтобы быть семьей, другой у меня нет. Они помогут мне, если дела с мамой станут хуже. Будет выбор. Нужно думать стратегически. Это не значит, что я им доверяю. Не значит ничего.
Важно понимать, как тебя видят другие люди. Если не будешь прикладывать усилия — или стараться с лишком сильно, — они заметят. Лучше, чтобы замечали за другое. Я рисую ласточку, проткнутую ножом. Рисую руку, что держит сердце. Руки трудно рисовать, они всегда выглядят похожими на когти. Кошки могут когти убирать, когда хотят быть нежными. Не убирается всего один — их шпора.
Завтра я работаю с семи до двух, хотя еще не выздоровела толком. По воскресеньям обычно тихо. В основном я убираюсь и заполняю полки. Готовлю бутерброды. Удивительно, что многие покупают бутерброды в упаковке, хотя мы можем сделать свежий за ту же цену. Возможно, стоит предложить кому-нибудь свои услуги няньки, раз без Тома у меня освободились вечера. Может, тогда смогу купить новые чернила. А пока детки спят, я могу делать уроки.
Дядя Марк предлагает помыть посуду. Бабуля отвечает «Не глупи» одновременно с маминым «Было бы здорово, спасибо». Так что Марк идет с тарелками на кухню. Бабуля помогает, а потом мы смотрим новости. В мире ничего особенного не происходит. В смысле политики волнуются о чем-то постоянно, но хотя бы в этот раз это не война и не всемирный голод, что, несомненно, плюс. Мы маленькие, и проблемы наши маленькие. Но сегодня все казалось больше и важнее.
Уходя, бабуля обнимает меня машинально.
Пойду завтра плавать с бабушкой. Как странно! Я не плавала тысячу лет. Я умею. Научилась в начальной школе — мы ходили раз в неделю месяца три. Когда я выросла, мне стало казаться, что я слишком сильно оголяюсь. Что увидят люди? Бледную кожу, щетину, которую я пропустила, брея ноги и подмышки.
Кошки ухаживают за собой в открытую. Мы прячемся. В каком-то смысле.
Когда они ушли, мама попросила вернуть тарелки Тому. Хочется ее послать, но мне любопытно, так что соглашаюсь. Он открывает дверь, но не приглашает внутрь. Говорю спасибо за тарелки и собираюсь уходить. Он просит подождать и спрашивает, как у меня дела. Я отвечаю:
— Хорошо. А у тебя?
Говорит, что ему кажется, будто он по мне скучает.
— А что девушка твоя? — спрашиваю я и жду, когда он скажет что-то не пустое.
Но нет. Он просто хочет с кем-то переспать. Это понятно по его лицу, по щенячьим глазкам. Он думает, что это сексуально, но на самом деле просто жалко. И в чем-то мило. Качает головой и спрашивает:
— А ты по мне скучаешь?
Я говорю, что выживу и без него.
