никого не было. «Странно!» — подумал герой наш и решил проверить первый этаж. Арсений направился вниз. Невольный страх бился в сердце его, хоть он и не понимал из-за чего: подумаешь! что такого? Вот уже миновал он последнюю ступень, обернулся направо, к комнате наёмников, зашёл и — видит, что они сидят и, собственно, едят, расположившись на диване.
— Я думал, у вас нет еды и хотел предложить… в общем-то, еду, — промолвил он с улыбкой, замявшись.
— Сердечно благодарим, но мы этот момент продумали, — отвечал главный.
Арсений вышел, а они тихонько засмеялись. Он их не слышал.
Придя в комнату свою, герой наш о чём-то думал и рассматривал каждый предмет. Глядел он на пыль и как-то огорчался. Смотрел на стол — тоже грязь, да и кривой он был, стол этот. Таким же фальшивым оказался же и стул… Решил посмотреть в окно — а закрывала его решётка, притом установленная каким-то образом не за пределами дома, а в комнате, перед самым окном. Арсений сел на грязную кровать и, уставив глаза в пол и подперев голову обеими руками, задумался…
«Грустно как-то… Отчего? Почему? Зачем? Что плохого у меня произошло? Завтра я увижу ангела во плоти… Однако ж из-за чего я не радуюсь? Что так печалит меня? У меня и друзья есть: Кирилл вот разрешил переночевать мне с моими напарниками. Неужто он меня не любит? Глупый Сан’сан! Разве знаешь ты что?.. — Арсений сделал движение и лёг на кровать, уставившись в потолок. — Смешно! Одолевали ли меня когда такие печальные мысли? Вообще, да… Отчего ж нет? Вот девушки иные, вроде Насти или Карины, — когда меня отвергали, в общем, я печалился, плакал, а им было совершенно всё равно. Они находились выше меня, будто сидели в какой-то башне высокой посреди океана и глядели на меня, как я утопаю в этом океане… Смотрели же на меня не как на жертву стихии, а как на преступника, которого бросили на убийство и теперь наслаждаются, глядя на страдания мои… Почему? Когда это доставляет удовольствие? Когда смотришь на муки того, кто вызывал муки у тебя… Но разве мог я быть на месте злодея? Разве я мучил кого? Я веду себя со всеми одинаково. Если Марина полюбила меня, поверила мне, то я не могу причинять вреда! Что-то не то… Но ведь не могут быть люди такими плохими, причём все? Не могут… Но вдруг я что-то не понимаю? Вдруг я слишком глуп?.. Может, я что-то делаю не так? Может, и сейчас поступаю неправильно?.. Как понять, как? Для меня деяние, что сделать собираюсь, совершенно оправданно и нормально… Не вижу ничего противоестественного. Но даже если и неправильно, даже если и нарушаю я вдруг неведомый лишь мне закон, то уже поздно, поздно уже возвращаться назад, уж очень поздно: слишком много всколыхнул я вокруг себя!..» — Арсений перевернулся на бок, к стене, и… уснул. В самом деле, было уже поздно. Дорога сильно вымотала наших героев. Пожалуй, оставлю их ненадолго и перемещусь в райское место — на какой-нибудь утёс. Там я опишу ночную, тихую и мирную, природу…
Какое умиротворение! Какая гармония! Обдувает так по-матерински нежно и так ритмично, красиво тёплый ветерок. Шумит наш кузнечик-музыкант, как истинный художник… Ползают среди трав маленькие жучки, насекомые разные — и все они наслаждаются великолепной природой. Какой подарок! Точно вечный праздник! За что нам даровано это наслаждение? Разве какое дело великое мы исполнили? Разве с великим рвением работали где? Нет, мы просто родились. Просто родились…
Какие звёзды! Какая луна! Белые эти снежинки, будто в тёмном пруду на небесной плоскости, точно многочисленные дети спутника — белой сей луны, матери, причём не только для звёзд матери, но и для нас, людей, тоже. В большом озере, похожем на слезинку прошедшего сей пустой дорогой великана, отражается эта идеальная гармония серо-белого круга, черты, неподвластные и самому великому мастеру… А звёзды подобны милым веснушкам, веснушкам прекрасной, истинно прекрасной женщины, мифической нимфы… Ах! Луна! Не нос ли ты носов? А веснушки? Не вы ли суть пример красоты? И вы образуете на небе лицо. Хоть и не видно рта его, я знаю, что улыбается неведомое существо — и теплее, чем кто-либо иной. Хоть и не видно глаз его, я знаю, что и они — добрые-предобрые, ласковые-преласковые, каковых не существует нигде. И радуется это существо тому, что во мне бьётся сердце, что я — живу…
О, кто это? Кто идёт в такую позднюю ночь через пустынное сие место? Что забыл этот странный 12 человек? Почему он не дремлет?
Арсений! Ты ли это? Что?.. Почему ты тут? Куда ты так спешишь? Почему шаг твой так скор? Для чего?
Арсений в самом деле бежал. В мыслях был лишь один образ — Марина. Её неземная, как он видел, красота являлась не настолько даже пленительной, как само внимание её. Впечатляло же то, что его, такого уродливого, столь грязного, столь противного человека, полюбили! Взяли — и полюбили! Просто так. И эта любовь оказалась взаимна… Нет, не нужна ему никакая команда, он один — с любовью — добьётся успеха. Любви, думал он, ничто не помешает: она разобьёт любую стену, она есть та сила, что заставляет людей жить! И теперь он бежал, бежал, бежал, стремился благодаря этой великой, всемогущей силе… Он не уставал: зачем? зачем уставать ему? Перед ним весь смысл жизни его — и единственный!
Вот сумерки уже. Оставалось совсем немного… Ах! Что это? Та самая крепость? Он видит — своими же глазами — то райское место, где разместился сущий ангел?? Ещё несколько сотен шагов — и он… о боже!
Страже всё равно. Они не противятся ему: впускают как родного, царя. Какая здесь красота! Совсем не так, как в Столице! Какие белые и аккуратные возвысились громады! Но это не нужно Арсению: он пришёл не для замка.
Вот она, та самая башня! Лестница обвивает кругом её. Он уже бежит… шаг за шагом, шаг за шагом — всё ближе, ближе, ближе…
Ах! Что за звук? Кто это плачет?
Дверь — дверь отворилась.
Сидела женщина в платье и смотрела на небо. Она обернулась, услышав, что кто-то вошёл. На ней были слёзы.
— Марина! — вскричал Арсений с великой, великой радостью, которой он, пожалуй, не испытывал ещё никогда в своей мрачной, туманной жизни.
На печальном, исплаканном лице её вдруг отобразилась улыбка. Ах! Сердце! Сердце! Куда ты так бьёшься!
