совсем уверен.
Она кивнула.
– У тебя всегда возникает желание напиться, когда ты встречаешься с проблемой, которую не можешь решить?
Неужели у него правда был разговор об этом с мамой Шелби (также известной как Шонда, блин, Креншо)?
– Думаю, да. Точно с того момента, как моя сестра умерла в марте.
– В твоей семье алкоголизм был проблемой?
– Мой дедушка Уолтер был алкоголиком в молодости, но он держал себя трезвым последние пятьдесят лет своей жизни.
Но все-таки Энди нашел бутылку бренди в тех коробках с вещами… И то, что избиратели бы никогда не узнали, но у его мамы тоже есть моменты, когда она может выпивать по бутылке вина каждую ночь.
– Обычно ты пьешь в одиночестве? – спросила Шонда.
Энди кивнул.
– В основном. Если только я не на вечеринке.
– И все это в тайне, я так понимаю?
Эти слова колят по-особенному.
– Да.
– И ты говоришь, что не помнишь свои слова Шелби.
– И что-либо из двух последующих дней, – вставил Энди, обхватывая голову руками и позволяя реальности возникнуть перед ним.
– У тебя были такие пробелы в памяти до этого? – спросила Шонда. – Были другие случаи кратковременной потери памяти?
Он снова заплакал.
– Хмфмм.
Шонда положила руку ему на плечо.
– Шелби когда-нибудь говорила тебе, что я алкоголик в завязке?
Его голова дернулась вверх.
– Правда?! ВЫ?
Шонда засмеялась, и, так как вокруг не было ни единого звука, Энди понял, откуда у Шелби такой певучий смех.
– Я не пью алкоголь уже двенадцать лет. Я хорошо скрывалась – отец Шелби узнал об этом только через несколько лет нашего брака.
– Вау, – ответил Энди. – Так… что помогло вам остановиться? Если я могу спросить?
Она улыбнулась.
– Ты можешь. Я потеряла Шелби в торговом центре, когда ей было четыре года, – ответила она.
– Черт.
– Ты правильно понял. С тех пор я хожу на встречи АА.
– АА?
Она кивнула.
– Они предназначены для членов семей алкоголиков. Я очень давно хожу на такие встречи, но мне посчастливилось попасть на такую в Лос-Анджелесе. И теперь я предпочитаю ходить туда, потому что они напоминают мне о том, как мои любимые могут пострадать от того, что я поддамся желанию приложиться к бутылке, если мне становится тяжело.
– Ох, – ответил Энди.
– Я хотела бы, чтобы ты поехал со мной на следующую встречу.
– Что?
Шонда накрыла своими руками ладони Энди на столе.
– Детка, моя дочь – удивительная молодая девушка, и это необходимо, чтобы те люди, которых она впускает в свое личное пространство, могли серьезно относиться к ее особенностям. И я говорю это не во вред ей. Нет ничего постыдного в том, что наш мозг может порою работать не как обычно, и насколько я могу понять, ты тоже чувствуешь себя сейчас не совсем нормально. Я просто хочу, чтобы ты понял, что быть поддерживающей силой в ее жизни потребует определенного уровня личной непоколебимости. И я думаю, что тебе самому нужна некоторая помощь.
Энди вздохнул.
– Я понимаю.
– Мы с ее отцом стараемся сильно не вмешиваться в ее личную жизнь, потому что это будет нечестно по отношению к ней, но сейчас ты навряд ли будешь видеться или общаться с ней некоторое время. Тем временем я хочу, чтобы ты хорошенько подумал о том, правда ли ты готов справляться со всем этим в дополнение к своим личным обстоятельствам. Я не нападаю на тебя, милый. Просто хочу, чтобы мы здраво смотрели на вещи.
Шонда снова смотрела на Энди, но он понимал, что ответа она не ждет. Как минимум прямо сейчас.
– Дай мне свой телефон, – сказала она, что он и сделал. Она сделала несколько нажатий на экран и вернула его Энди.
– Вот. У тебя теперь есть мой номер. Дай мне знать, если захочешь составить компанию на одну из встреч.
– Да, мэм.
Она поднялась.
– Мне нужно возвращаться к работе. Попросить Марио тебя подвезти?
– Нет, спасибо, Шонда. Я уверен, что папа все еще ждет перед домом.
– Хорошо. Тогда добраться сможешь сам. Спасибо, что зашел к нам. – Она поцеловала Энди в лоб.
Как только Шонда вышла из кухни, Энди поднялся, оглянувшись в сторону бассейна, и вспомнил свою «не страшись неожиданностей» выходку: когда он поднял Шелби на руки и бросил в воду, чтобы доказать, что прыгнет туда за ней.
Он потряс головой. Глупо было давать обещание без уверенности в том, может ли он вообще его выполнить.
Было странно проснуться в месте, которое ощущалось, пахло и звучало не так, как место, в котором ты заснула, но еще страннее было то, что в тот же момент, когда ты открываешь глаза, ты хочешь разрыдаться. Без единой возможности остановить всхлипывания. Это ощущалось так же ясно, как и боль в боку, где, так сказать, еще несколько ступеней было добавлено к лестнице.
Так что лучше было держать глаза закрытыми.
Но ком в горле все не уходил и расширялся все больше.
– Шелли-Белли, ты проснулась, милая?
Голос твоего отца.
Открыть глаза было невозможно из-за яркого света, хотя ты на мгновение попыталась. Но этого было достаточно: за первым всхлипом последовал поток слез, заполняющий глаза даже за закрытыми веками.
– Где я?
Попытка подняться отдалась сильнейшим приступом боли в правой части тела, настолько острой и интенсивной, что не было сил даже закричать.
Сердце начало стучать сильнее.
– Полегче, детка.
Огромная отцовская ладонь накрыла твою и мягко сжала. Это помогло: далее глубокий вдох. (Что могло быть ошибкой. Сильный и въедливый лимонный запах в воздухе переворачивает все внутри живота.)
– Все в порядке. Все будет хорошо.
– Папа?
Твой голос звучит жалобно. И вот снова начинаются рыдания.
– Ох, милая моя… – Папа попытался обнять тебя, но от этого снова стрельнуло в боку. В этот раз точно крика было не сдержать.
– Ох, дочка. Прости! Можешь рассказать, в чем была причина? Может, что-то случилось?
Ты покачала головой.
– Нет. Просто… все запуталось.
Ты шмыгнула носом.
– В моей голове.
Снова слезы.
– Нет реальной причины для слез, но я не могу не плакать.
Папа кивнул.
– Ладно. Я понимаю.
– Как там Уолтер?
Ответа не последовало. Когда ты посмотрела на папу, его взгляд был направлен на что-то вне поля ее зрения, а его густые черные брови налезли на глаза и челюсть была сжата.
– Папа? Ты меня услышал.
– Я слышал, – ответил он. – Он в порядке, насколько я знаю. Твоя мама брала его на несколько тех встреч.
Кивок, и с этим жестом приходит смена настроения. Там, где раньше было неясное желание рыдать,
