всяком случае, так считал Эдуард Петрович. С не меньшим удовольствием он употреблял слово «вай», подозревая, впрочем, что оно грузинское.
Новый год для семьи Мнацакянов всегда был особенным днем. Можно даже сказать судьбоносным. Хотя отец Эдуарда – Петр Савельевич – называл этот праздник судьбообразующим. Произнося это слово, он чувствовал себя высокообразованным человеком, почти профессором каких-нибудь наук, хотя по образованию был слесарем.
– Твой дед именно в Новый год в Россию переехал, – рассказывал Петр Савельевич. – Без денег, без вещей, просто сел в поезд и как маханул в Россию. Вот тогда-то у нашей семьи дела и пошли вверх. Он с какими-то людьми хорошими познакомился. И все это за один день. Все за Новый год. Великий человек твой дед!
Маленький Эдичка искренне восхищался своим дедом. А когда он стал Эдуардом Петровичем, почувствовал в истории своей семьи что-то таинственное и фатальное.
Судьба Эдуарда тоже начала творится в один из Новых годов. Тридцать первого декабря прилично пьяный он упал с елки и провел всю ночь в травматологии. Когда куранты оповещали о приближении нового года, в палату тихонько заглянула медсестра Леночка, она принесла маленькую еловую ветку с одним красным шариком. Эдуард Петрович без памяти влюбился в худенькую Леночку, в ее широко посаженные глаза и щербинку между зубами. И на следующий Новый год тоже подарил ей еловую ветку, но с надетым на иголки кольцом.
Ровно через год Эдуард Петрович получил в подарок от жены коляску. Жена при этом загадочно подмигнула и улыбнулась уголками губ, не показывая щербинку между зубов. Так улыбалась Мона Лиза, словно вступала с тобой в заговор, ожидала от тебя чего-то. И об этом «чем-то» ты должен догадаться сам.
Леночка вглядывалась в лицо Эдуарда и ждала, что он вот-вот догадается. И обрадуется, и станет таким же счастливым, как и она в тот момент. И они вместе, в совместной, дружной радости от этого большого «чего-то», встретят самый лучший Новый год в их жизни.
Но Эдуард Петрович ни о чем не догадался и не обрадовался. Он хотел в подарок новый ящик для инструментов, а получил коляску. Чему же радоваться?
Леночка обиделась. Дулась весь день и вечер и даже сама со злости открыла банку огурцов. Эдуард ничего не мог понять. В конце концов, это ему в пору обижаться, ему подарили не пойми что. Он-то молодец, все сделал, как хотела Леночка. Духи ей купил, те самые, жутко дорогие, дефицитные, ради которых пришлось побегать по магазинам. Специально с работы отпрашивался! Но Эдуард, как настоящий мужчина, потомок древнего армянского рода, не мог оставить свою женщину плакать в одиночестве, и поэтому пошел на примирение первым.
– Ленка, ну чего ты обижаешься. Ну, промахнулась с подарком, с кем не бывает. Я тоже расстроился немного. Ну, ладно. Инструменты я и в коляске хранить могу. Чего ссориться из-за ерунды такой. Пошли лучше елку наряжать.
В этот Новый год Эдуард Петрович наряжал елку униженным, оскорбленным и одиноким.
Ровно через год тридцать первого декабря четырехмесячный сын Эдуарда и Леночки, Савочка, сказал первое слово. И слово это было «ара». Во всяком случае, так уверял Эдуард Петрович. Леночка этого не отрицала, но и не утверждала.
Гости, которые собрались в тот день, не услышали от ребенка ничего, кроме обыкновенных детских гуканий. А новоиспеченный дед Петр Савельевич был безумно горд тем, что внука назвали в честь великого прадеда.
– Вай, настоящий армянин растет! – умилялся Петр Савельевич. С возрастом у него появилась привычка говорить с акцентом, напоминающим кавказский, хотя в молодости не было даже намека акцент.
Коляску тщательно отмыли от грязи, оставленной инструментами, подкатили к елке, а внутрь посадили Савочку. Казалось, что беззубый малыш в шапке с заячьими ушами – подарок самого Деда Мороза. Леночка лучисто улыбалась и не могла отвести глаз от сына.
На следующий Новый год коляску снова поставили возле елки, но Савочка сидеть в ней уже отказывался. В ответ на попытки Леночки усадить его в коляску и тем более надеть на него шапку, ребенок начал капризничать и грызть заячьи уши. Эдуард сказал твердо:
– Ой, да оставь ты его. Пусть делает, что хочет.
И Савочку пришлось отпустить. Леночка очень расстроилась. Она хотела создать новогоднюю традицию: ее Савочка – подарок под елкой. Хотя бы ненадолго.
Коляску не убрали. Ее поставили под елку и на следующий год, но посадить в нее уже никого не пытались. Только Петр Савельевич ближе к утру вспомнил детство, прослезился и попытался в ней уместиться. Но у него, конечно же, ничего не получилось.
Однажды Эдуард, который всегда видел в коляске свой так и не полученный ящик для инструментов, выставил ее в прихожую. Пятилетний Савка бегал вокруг отца и донимал его вопросами:
– А зачем ее выставлять? А для кого? А для чего?
– Тихо, – шикнул на сына Эдуард. Потом хитро подмигнул и сказал. – Это для Деда Мороза.
Савка охнул и замер. Он, как и любой пятилетний ребенок, был не по годам серьезен и задумчив. Савка думал несколько минут, а потом сурово посмотрел на отца, словно поймал его на страшной лжи.
– Пап, Дед Мороз в коляску не поместится. Он же взрослый!
Эдуард боролся с торчащей спицей, которая сломалась под весом Петра Савельевича, и не сразу понял, о чем говорит сын.
– Не-е-ет, – протянул Эдуард. – Это для подарков. Вот придет к нам Дед Мороз, а куда ему подарки складывать? Некуда. Развернется и уйдет, а мы без подарков останемся. А так Дедушка зайдет, увидит коляску и поймет – вот место для подарков. Здорово!
Эдуард был очень доволен собой. И сыну хорошо ответил, и про коляску здорово придумал. Савка уже большой, пора его уже в Деда Мороза научить верить. Эдуард договорился со всеми гостями: кто приходит – подарки в коляску, чтобы Савка не видел. А после последнего гостя он шмыг за дверь, в звонок позвонит. «Эгей, Савка, Дед Мороз приходил, подарки оставил!» Сын выглянет, подарки увидит – и правда приходил. Ведь если это не Дед Мороз, то кто тогда? Очень складно придумал.
– Пап, – подал голос Савка, – а почему мы так раньше не делали?
– Ну-у-у, – протянул Эдуард. Но с ответом не нашелся, поэтому выдал стандартную родительскую схему: – Почему, почему? Потому что! Не задавай глупых вопросов.
Этот ответ ребенка устраивал всегда.
Савка перестал верить в Деда Мороза в десять лет. В одиннадцать признался в этом. Коляску перестали выставлять в прихожую, только когда ему исполнилось тринадцать. Ее убрали на антресоли, и она там одиноко пролежала всю зиму. Потом к ней поставили коробку с елочными игрушками, потом банки с солеными огурцами, а потом забыли о ней.
Странно было то, что о коляске забыли, а
