class="p1">«И почему ты сам не можешь этого сделать?» – невольно подумал я.
– Да, господин кукольник, пожалуйста, помогите мне с вашим испытанием.
Существо качнулось от нас в сторону и словно под наваждением я пустился за ним следом. Мы вышли за пределы рощи всего за несколько шагов, что было ну очень странно, и предо мной возникла книга, словно с инструкцией. На картинках рука и правда рисовала на гранях части лица. Я покрутил свой артефакт и выбрал сторону, где начать. Первым шёл по изображениям нос и на грани с еле заметной надписью «Нос» я начеркал как было указано в инструкции: «Покажи себя». Спустя время кукольник покачнулся и Хитори прервал меня.
– О так он уже сложил о тебе мнение? Мистер кукольник, прошу осудите моего товарища. – Хитори заглядывал через моё плечо.
Я подал куб вперёд на вытянутой руке, странное существо подняло ногу, потянулось концом ножа и коснулось. Грань засветилась и, спустя мгновение, часть лица красовалась теперь уже будучи объёмной.
Нос был, надо сказать, аккуратный прямой и очень миловидный, правда он идеально подошёл бы скромной юной леди, а не кубику Рубика скульптора.
– Что это значит?
– Ну вот теперь ты должен собрать своё лицо. От кукольника не отходи, и выложись на все сто.
– А остальные грани как?
– Смотри в книгу и рисуй, работай сам, я тут не за тем, чтобы делать твою работу.
– А если я влезу в неприятности?
– Для меня сейчас есть дела поважнее, например, наблюдение за тобой в естественной среде обитания.
«Не ты ли недавно мне запрещал и на шаг отойти?» – думалось мне.
Он и правда не собирался мне помогать. Совершенно бессовестно втянул меня в странные приключения, а теперь ушёл и лежал в кусту-облаке, поглядывая на меня.
Кукольник пустился прочь, что порядком напугало. «Кажется я должен пойти с ним» – подумал я.
Мы блуждали в этом странном мире долго, существо словно намерено находило по пути трудности: горы, склоны лабиринты из стекла, в котором свет преломлялся искажался и путал ощущение в пространстве. Я уж думал, что кукольник пытался отвязаться от меня, но, когда я останавливался он тоже замирал и ждал, что бы я шёл дальше.
Наконец-то мы остановились, и книга снова открылась, перевернулась страница и надпись на ней гласила: нарисуй правый глаз, такой какой есть у тебя, такой какой хотел бы показать дорогому для тебя человеку. Удивлённый странному указанию я присмирел. Но выбора не было и, покорно взяв карандаш, я рисовал может и плохо, но старался изо всех сил. Линии получались не ровными и смазанными, однако, я выполнил задание со всей своей ответственностью. Создал такой красоты глаз какой мог, по моему желанию цвета менялись, и я решил сделать зрачок серым, что бы он был незаметный скромный и переливался благородным стальным бликом, словно я уже видел прежде такие глаза.
Я трудился сидя на земле долго, надеясь, что смогу создать нечто прекрасное, не столько потому, что считал свой глаз красивым, я бы хотел, чтобы любой дорогой для меня человек, будь то брат или друг, видя его, наслаждался. Книга говорила, сделать такой глаз, который есть у меня, но в то же время такой, какой бы я хотел показать дорогому для себя человеку. И я понадеялся, что сделай я что-то неправильно, то обязательно услышал бы очередную неуместную фразу явившегося из ниоткуда Хитори. Да даже кукольник мог бы мне указать на ошибку. Но решающим голосом за создание глаза на свой вкус и цвет было то, что если прежде я видел зеркальные деревья, то сейчас, когда они были так нужны я не видел ни одного. И, честно, не знал наверняка, как выглядит мой глаз.
Страница перевернулась, когда я закончил, и следующим был глаз «такой каким бы ты взглянул на человека, любящего тебя». Я долго думал, как это должно выглядеть, метался в идеях и, в конце концов, решил, что оба глаза должны быть одинаковы. Я счёл логичным, что и на любимого и на любящего тебя человека нужно смотреть одинаково, а именно с добротой и без посторонних. С уважением и восхищением.
Следующая страница в книге просила нарисовать ухо, такое каким бы я прислушался к младшему. И я нарисовал как сказано. Правда оно получилось, как мне показалось, чуть меньше чем моё, но всё же достаточно крупное, что бы я мог прислушаться к человеку.
После книга открылась вновь, перелистнула страницу и попросила нарисовать такое ухо, каким бы слушал уже старшего, как я додумал в голове: уважаемого человека. И теперь мой труд получился чуть больше, чем моё ухо, однако недостаточно огромное, чтобы слышать человека и слепо верить.
Последний же раз книга открылась, когда пришло время рисовать рот. Это должен был быть рот, который бы говорил с моим врагом. И тут у меня совершенно пропали идеи к творчеству… Враг? Но я даже не знаю какого это… Я сидел на земле и не мог даже представить образ какого-либо недруга. Тогда пришлось рассуждать: «Я бы стал слушать своего врага? Наверное, да, он может сказать, что-то полезное, может если я буду не прав, а он прав, то я смогу прозреть. Тогда, если я собираюсь его слушать, то я не должен на него кричать. А может мне вовсе совсем ему ничего не говорить? Что если говорить с ним буду не я, а кто-то вместо меня? Хотя это, наверное, не правильно, скидывать на другого человека дело». На том и остановился, я нарисовал сомкнутые в мягкой дружеской улыбке свои губы.
Кукольник молчал надо мной и терпеливо смотрел за работой. И, когда я закончил, я протянул художество ему на суд. Мне показалось, он одобрил полученный результат и кивнул.
После мы продолжили дорогу, и я снова не знал куда и зачем. Проходило бессчётное количество времени и иногда, кажется, мы делали круги и даже не по одному. Я любовался пейзажам и, когда по моим меркам прошёл час в один миг мне послышался голос и, кажется, это был голос Синне, и она говорила мне не доверять своему спутнику. Тогда я невольно остановился и кукольник тоже. Я прислушался, но звук исчез, однако я был уверен: это не слуховая галлюцинация. Мы стояли, не шевелясь, и смотрели друг на друга. Но нарисованное лицо не менялось и не подавало даже признаков жизни, что уж говорить о намерениях.
Ещё минута или две и в ушах зазвенело от крика. Знакомого крика. Я с нешуточным испугом принялся озираться