Не время паниковать - Кевин Уилсон

Я проснулась в больнице, в палате на одного, и все было как в тумане. По телу словно пробегал слабый-преслабый электрический ток. Язык во рту, как и сам рот, казался огромным. Сломанная рука была подвешена и зафиксирована шиной из поролона и железяк. Едва осознав, что моя рука по-прежнему крепится к моему туловищу, я услышала, как меня зовет мама:

— Фрэнки?

— Да? — откликнулась я.

— Ты в порядке, — сказала мама. — Рука твоя заживет, будет как новенькая, по крайней мере доктор так говорит. Там была трещина, однако кость… — Мама внезапно замолчала, и мне показалось, что ее сейчас вырвет. Поскольку мир вокруг меня стал обретать некоторую ясность, я увидела, какая она бледная. Однако через несколько секунд она продолжила, как будто не ее только что чуть не стошнило от ужаса при виде моей руки. — Кость не прорвала кожу, правда же? А кости у подростков срастаются так хорошо и быстро, словно ничего и не было.

— У меня странное ощущение во рту, — сообщила я.

— У тебя сколоты передние зубы. Придется дантисту ими заняться, поскольку… в общем, не беспокойся насчет зубов, Фрэнки. О господи. И я не буду беспокоиться насчет твоих зубов, окей? Зубы сейчас — наименьшая из причин для беспокойства. Хотя да, им здорово досталось в этой аварии.

— В аварии, — повторила я за мамой, словно сопоставляя, что ей было известно и что не было. Меня интересовало, не навещал ли меня Зеки, не сидит ли он в коридоре.

— Солнышко, ты помнишь момент аварии? — спросила мама. — Ты съехала с дороги. Ты съехала… в общем, ты заехала довольно далеко в соседский двор и врезалась в их дерево. Ты это помнишь?

— Помню. Я довольно сильно врезалась в их дерево, — признала я.

— Да уж, солнышко, — ответила мама. — Но… Фрэнки, что вообще произошло?

Я знала, что мне придется соврать, и знала, что сделать это будет несложно, если только Зеки не топчется сейчас в коридоре, уже обо всем рассказав моей маме. Но интуиция мне подсказывала, что его там нет и не было. Он оставил меня лежать на земле во дворе дома своей бабушки. Не подошел, чтобы помочь. Его тут не было.

— Зеки меня бросил, — сказала я.

— Как так? — спросила мама.

— Он уезжает. Мама, Зеки здесь? Я имею в виду, он сейчас здесь, в больнице?

— Фрэнки, тебе кажется, что Зеки сейчас в палате? — в замешательстве спросила мама.

— Нет, но… он в коридоре? Ты его видела?

— Нет, Фрэнки, я не видела Зеки. Мне позвонили из полиции на работу и сообщили, что ты попала в аварию, причем довольно серьезную… Слава богу, не такую серьезную, как… Ты в порядке, и с тобой все будет в порядке… Короче, я поехала прямо в больницу и больше от тебя не отходила.

— Понятно… В общем, Зеки возвращается в Мемфис. Уезжает из Коулфилда, — я заплакала.

— О господи, солнышко… Мне так жаль. Мне так жаль, потому что я знаю, что он тебе по-настоящему нравился, — произнесла мама, поглаживая меня по голове и не решаясь меня приобнять, так как боялась причинить мне боль.

— Я уже по нему скучаю, — сказала я.

— Котенок, и ты расстроилась, когда он тебе это сообщил? И поехала домой? — спросила мама.

— Ну да… и, наверное, я ехала слишком быстро или просто не следила за дорогой. Я точно не помню, мама.

— Ну конечно… конечно, ты можешь об этом и не помнить. Но… Фрэнки? Солнышко, не могла бы ты на меня посмотреть?

— Я и так на тебя смотрю.

— На самом деле ты смотришь мимо меня, сантиметров двадцать в сторону, это не страшно, мы спросим об этом у доктора, когда он придет тебя проведать. Но мне надо кое в чем убедиться. И, если захочешь, ты можешь мне рассказать. Можешь рассказать мне обо всем.

— Ладно, — ответила я, зная, что обо всем ей не расскажу. Очень многое останется при мне.

— Ты врезалась в дерево не специально? Не потому, что расстроилась из-за Зеки?

— Нет, конечно! — поспешно ответила я, потому что это и в самом деле было не так. Все было гораздо сложнее, но я не хотела в это вдаваться. — Мама, конечно же нет. Я даже… Мам, я не знаю. Но покончить с собой я не пыталась.

— Ох, солнышко, мне даже слышать от тебя это больно. Зеки — милый мальчик, но, Фрэнки, ни в коем случае даже не думай кончать с собой из-за мальчика. И вообще из-за чего-либо. На свете нет ничего такого, из-за чего стоило с собой кончать. Твой отец ушел от меня и завел новую семью. Но я же не покончила с собой из-за этого.

— Мама, — сказала я, внезапно почувствовав ужасную усталость, — мне не хочется говорить сейчас об отце.

— И не будем, солнышко. — Мама зашмыгала носом, из ее глаз брызнули слезы. — Я просто… Ты самая красивая, замечательная и странная. Ты самая изумительная на свете. И ты просто обязана жить достаточно долго, чтобы остальные в мире это поняли, ладно? Ты обязана жить.

— Мама, я попробую, — ответила я и снова заплакала.

— Солнышко, лет через десять, когда ты будешь жить в каком-нибудь другом городе и будешь успешна и счастлива, ты про это лето не будешь даже вспоминать.

— Думаю, что буду.

— Хорошо, вспоминать будешь, но оно не будет казаться тебе таким важным, как сейчас.

Затем события развивались довольно быстро. После убийства Кейси Рэтчета и последовавших беспорядков полиция, прибегнув к помощи соседних округов, две недели никого не впускала в Коулфилд. Тот, кто не проживал в Коулфилде, не мог в него попасть, если только не занимался доставкой необходимых товаров вроде продовольствия и горючего. Губернатор штата Теннесси объявил чрезвычайное положение. К тому времени нашлись задокументированные свидетельства появления нашего постера в каждом из штатов США и как минимум в тридцати зарубежных государствах, а уж Коулфилд и подавно был по-прежнему снизу доверху увешан его копиями. На телеканале «Эй Би Си Ньюс» вышел большой посвященный ему сюжет. Зрителям, в частности, сообщили, что какой-то мужчина в Денвере, в Колорадо, страдавший раком в терминальной стадии, покончил с собой, оставив предсмертную записку, содержавшую лишь строчки из постера. В Нью-Йорке кто-то расклеивал огромные копии постера на Таймс-сквер, и хипстеры по приколу спешили сфотографироваться с ними, пока их не содрали. Женщина из города Хиллсборо, в Северной Каролине, заявила, что фразы на постере взяты из неопубликованного