было надо, куда ж тут денешься – не оставаться же на ночь в кузове. Тем более что Щелчков вдруг вспомнил, что крёстный, у которого дача, уехал на поминки в Бокситогорск. К тому же и в животе свербило – наверное, от запаха колбасы. Но сперва надо было разобраться с соседкой – что делать? как защищаться? говорить или нет родителям?
– Пока не подавать виду, – сказал Щелчков. – Пусть думает, что мы ничего не знаем. И всё время не спускать с неё глаз. Родителям говорить не будем, не хватало ещё их сюда впутывать.
– А мои сегодня в Павловск уехали, знакомить нашего Муфлона с какой-то девочкой, – вмешался в разговор Шкипидаров. – Макарон оставили на два дня и уехали. Так что я до послезавтра свободный.
Мы со Щелчковым переглянулись. Я подумал то же самое, что и он. До утра перекантоваться у Шкипидарова, дальше – школа, после школы – посмотрим. Но в любом случае сначала надо зайти домой, чтобы предупредить родителей. Сказать им, что у нас репетиция, что срочно надо выучить роли, а книжка, по которой спектакль, одна на всех и хранится у Шкипидарова.
Сначала надо было зайти домой.
Глава семнадцатая Русское национальное блюдо из четырёх букв
Путь домой был медленный и печальный. Говорили в основном о Сопелкиной, вспоминали про неё разное – но это были всё какие-то пустяки вроде банки, надетой на голову, или брошенных в кастрюлю носков.
Въехала она к нам недавно, объявилась неизвестно откуда и сразу же, в первый день, устроила в квартире скандал. Впёрла в кухню огромный стол, выставила в «поганый» угол самодельный стол дяди Вани Кочкина, который, между прочим, герой войны и имеет на груди две медали, коридор перегородила шкафом, а в нише, где была её дверь, повесила чугунную занавеску. Как-то от её занавески получил сотрясение мозга другой сосед, Семён Семафорыч – нёс на кухню разогревать уху, не заметил выходящей Сопелкиной, с ней столкнулся, опрокинул кастрюлю, поскользнулся и башкой в занавеску. Ведь Сопелкина всем назло ещё и лампочку в коридоре вывинтила – нечего, мол, электричеству нагорать при теперешних-то безумных ценах. И мало было Семафорычу сотрясения, Сопелкина на него ещё и в суд подала – за предумышленную порчу имущества. Оказывается, когда он падал, то зацепился за соседкин халат и оторвал на нём какую-то пуговицу.
В гости к ней никто не ходил, в комнату никто не заглядывал – что там было за чугунной преградой, прикрывающей облезлую дверь, этого не знали ни мы, ни соседи, ни Тимофей Петрович, наше славное общественное животное, а уж он-то по роду деятельности знать обязан был про квартиру всё.
Первым делом, придя домой, мы отправились сначала ко мне, потом в комнату, где жили Щелчковы. Но родителей, моих и его, дома почему-то не оказалось. Наскоро перекусив у Щелчкова, мы провели оперативное совещание. На нём было решено следующее. Во-первых, эти сутки не спать. Во-вторых, всем держаться вместе, потому что, когда все вместе, незаметно уморить человека сложнее, чем когда он один. А ещё мы втроём решили, что нечего рассиживать в комнате, нужно смело идти на кухню и вести себя спокойно и вызывающе.
На плите скворчала сковорода и шумел, закипая, чайник. Пахло луком и сопелкинскими котлетами. Мы сидели за щелчковским столом и коллективно разгадывали кроссворд. Сопелкина пока на кухню не выходила.
– Грузинское национальное блюдо из пяти букв, – прочитал я очередной вопрос.
– Харчо, – предположил Шкипидаров.
Я пересчитал буквы и вписал его «харчо» в клеточки.
В коридоре пропела дверь, и на кухне появилась Сопелкина. В плутоватых её глазах плавали коричневые зрачки.
– Так… – насупившись, сказала соседка, приподнимая крышку сковороды. – Две… четыре… – Она пересчитала котлеты, косясь на нас из-под выщипанных бровей. Все котлеты оказались на месте, и повода для скандала не было. Но не такой была Сопелкина человек, чтобы не отыскать повод. – Здрасте вам. – Она громыхнула крышкой. – Своих бандитов нам не хватает, так ещё чужие пожаловали. Сразу милицию вызывать или сам уйдёшь, пока не забрали?
– Что я такого сделал? – насупившись, сказал Шкипидаров.
Я пнул его под столом ногой: мол, веди себя, как договаривались, – спокойно и вызывающе.
– Поговори у меня – «что сделал». А мыльницу кто из ванной спёр?
– Очень мне нужна ваша мыльница. – Шкипидаров развалился на табурете и демонстративно поковырял в носу.
Я кивнул ему, одобряя: правильно. Главное, спокойно и вызывающе.
– Ты не выкай, мал ещё мне выкать, не родственники. – Сопелкина распрямила брови. – И нечего к моим котлетам принюхиваться…
Договорить ей я не дал.
– Русское национальное блюдо из четырёх букв? – выстрелил я вопросом.
– Харч, – ответила соседка, опешив.
Я вписал её слово в клеточки и как бы между делом заметил:
– А мыльницу вы сами к себе в комнату унесли, чтобы ваше мыло не смыливали.
Чайник заходил ходуном, зафыркал горячим паром. Сопелкина схватила его с конфорки, другой рукой подхватила сковороду и зашаркала к себе в комнату.
– Один – ноль в нашу пользу, – сказал молчавший всё это время Щелчков.
– Главное, спокойно и вызывающе, – ответил я.
Щелчков задумчиво посмотрел на меня.
– Какая-то она не такая, не как всегда. – Он скрипуче поскрёб в затылке. – Ни сковородкой никого не огрела, ни даже кипятком не ошпарила. Может, после разговора с маньяком?
– Ребята, я, пожалуй, пойду, – засобирался вдруг Шкипидаров. – Макароны варить поставлю. – Он неуверенно посмотрел на нас. – Всё равно вам родителей дожидаться.
– Никуда не денутся твои макароны, – сказал Щелчков. – Погоди, сейчас пойдём вместе. Родителям записку только напишем.
И тут в прихожей пророкотал звонок – раз, другой, третий. Мы с разинутыми ртами считали. Пятый звонок был совсем короткий – тенькнул и замолчал. Ни к нам и ни к кому из соседей столько звонков не делали.
– Почтальон? – предположил я.
– Как же, жди! – ответил Щелчков. – Телеграмму тебе принёс: «Гроб готов, высылайте тело». И подписано: «Доктор С.». – Он задумался и кивнул на дверь. – Всё, уходим по чёрной лестнице.
– А родители? – сказал я. – Мы же их хотели предупредить.
– Позже, – сказал Щелчков. И добавил: –
