— Мудреная у вас коммерция, Дина!
— Что ж? Какое кому дело дано, что кто умеет оправдать.
— И часто вас надувают в платежах таким образом?
— Да считайте, что из десяти клиентов три не платят.
— Однако! И все-таки выгодно торговать?
Дина уклончиво улыбнулась.
— Живу.
— Имеются у вас конкурентки? Много таких промышленниц в Петербурге?
— Да, есть… Порядочно много… Эльза Чухонка, Берта Егоровна, мадам Юдифь, Ольга Кривая…
— И все имеют свою булку с маслом?
— Не жалуются. Я-то, конечно, не чета им, в первый номер иду, в большие дома вхожа, репутацию имею. Но некоторые, — вот мадам Юдифь, например, даже больше меня зарабатывают. Ну, только это потому, что их коммерция нечистая, приторговывают…
— То есть?
— Мой товар модный и галантерейный, а они и от живого товара не прочь. Свидания устраивают, сводничают. Юдифь — та прямо эту специальность имеет. Конечное дело, выгодно. Как не выгодно? Ну, это — кому в охоту, и совести если нет. Я вот не могу. Доходно, а руки не поднимаются. Видно, дурна ли я, хороша ли, а совести, кому она от рождения дана, не изживешь… Вон Ольга Кривая и краденое покупает, с воришками знается… Еще выгоднее. Стыдно, не умею… Помилуйте! У меня племянницы взрослые, с образованием девушки… Очень хорошие, честные, порядочные… Даю вам благородное слово…
Дина задумалась.
— Вообще, хотелось бы кончить все это. Пора. Двадцать лет бьюсь как пан Марек мычется по пеклу. Шутка сказать: мне пятьдесят лет, я старуха, мне бы внучат качать, чтобы бабушкой меня звали, а вот она — жизнь то моя, покой мой…
Дина выразительно поднесла руку к замалеванному синяку:
— Только и заслужила.
— Да, завидовать нечему…
— А, если бы вы знали, сколько других беспокойств!
Дина даже рукой махнула.
— Всякий то норовит отщипнуть у тебя кусок себе; со всяким то делись; от всякого то бойся доноса. Получишь дорогой, фартовый товар — думаешь: вот наживу сто на сто. Куда там! Не тут-то было! Как начнут рвать направо, налево подлипалы всякие, — благодари Бога, если останется в свою пользу двадцать процентов: остальное — так вот все само, в руках твоих, зримо и растает… Не будь у меня племянниц бедных, давно бы бросила. Племянницам хочется хорошее приданое дать… Вот, нет ли у вас женишка? — засмеялась она.
Я ответил ей в тон:
— Как не быть? У вас товар, у нас купец. Охотников взять красивую невесту с деньгами в Петербурге сколько угодно. По многу ли сулите?
— Да уж куда ни шло, по большой красненькой на каждую расшибусь.
— По десяти тысяч? Ого!
— А для хорошего человека, если с ручательством, что верный — не обидчик, пить не станет и девку не заведет, можно и прибавить…
— Дина, да ведь у вас их с руками оторвут: по нынешним временам ваши племянницы — клад…
— Да уж я, что касательно домашнего интереса, люблю так, чтобы все было по-хорошему… Да… Награжу всех, выдам, устрою — и забастую. Мне, старухе, много не надо. Сохраню себе малый кусок. Авось, буду сыта.
— По монастырям, поди, станете ездить? Грехи замаливать?
Дина сжала губы.
— Не очень то я, знаете… Не охотница… Нет, просто на покой хочу… Ну, буду у племянниц гостить, от одной к другой ездить… Ничего, они у меня добрые, любят меня, не поскучают…
Дина — контрабандистка настоящая. Но огромный спрос на всякого рода запретный товар породил в Петербурге особые промыслы контрабанды мнимой, притворной: таков уж наш цивилизованный век, что даже контрабанда — и та стала жертвой фальсификации.
Обедая у иных петербуржцев, вы часто замечаете на столе бутылки со странными ярлыками, непохожими на этикетки обычно ходовых фирм. Содержимое бутылок иногда оказывается никуда негодным месивом, а то вдруг случайно выпадает — нектар. В последнем случае, вы, конечно интересуетесь:
— Где вы достаете такую прелесть?
Хозяева улыбаются таинственно.
— Это секрет.
В настоящее время — уже секрет полишинеля, потому что он неоднократно обнаружен, уличен, выведен на свежую воду и даже, кажется, побывал под судом.
К вам является неопределенное существо женского пола, полудама, полубаба.
— Что вам?
Существо оглядывается с видом заговорщицы.
— Дельце к вам… В особенную поговорить хотелось бы…
— Лиза, выйдите… Ну-с?
— Наслышаны мы, что у вас бывает много гостей.
— Случается… Так что же?
— Стало быть, вина у вас много идет… В магазинах берете? Дорого оно в магазинах-то. Да и нехорошее. Чистого вина нонче днем с огнем не найдешь в магазинах. Либо надо платить бешеные деньги…
— Совершенно верно. Дальше?
— Хочу вам предложить: не пожелаете ли, чтобы я вам поставляла вина? Самых высших сортов, за чистоту и качество ручаюсь; если не понравится, хоть и денег не платите.
— А как дороги?
— По рублю бутылка огулом.
— Какие марки?
Баба-дама называет очень высокие заграничные вина: шамбертен, мутон-ротшильд…
— Ну, голубушка, — рекомендуете вы ей, — проваливайте, откуда пришли, и благодарите Бога, что я не зову полицию. По рублю за бутылку продавать мутон-ротшильд в состоянии только вор: очевидно, вина ваши краденые.
Баба-дама, ничуть не смутясь, возражает:
— Никак нет. Как можно, чтобы краденые? Мы только что без патента торгуем, а на каждую партию, которую будем доставлять, мы в полном своем праве.
— Как же так? Откуда вам достаются дорогие вина дешевле, чем они продаются на месте?
— А это вина, которые остаются из погребного отпуска на придворные обеды. Которые бутылки не поступают на столы, то экономия уже не возвращается обратно в погреба, но остается в подарок прислуге. Официанты делят вино между собой, а я у них скупаю и перепродаю. Вот-с и весь секрет, какое наше винцо выходит. И, стало быть, ничего в нем запретного нет, и совсем незачем вам беспокоить полицию.
— Если так…
Вы заинтересованы.
— Хорошо. Принесите на пробу несколько бутылок. Вино действительно превосходное…
— Благодетельница, волочите еще.
— С удовольствием. Но только, извините, могу доставить лишь большой партией. Бутылок этак в двести, не меньше.
— Ой, куда мне?
— Сударь, сами извольте рассуждать: по рублю за бутылку беру. По мелочам продавать — не стоит и мараться. На извозчиков, почитай, столько же проездишь, да на машину: ведь мы петергофские. А у вас винцо разойдется. Чего в доме не выпьют, с великой радостью разберут знакомые.
— И то правда. Хорошо. Доставьте двести бутылок.
Двести бутылок принесены. Они совершенно той же формы и с теми же этикетками, что пробные. Деньги заплачены. Продавщица исчезла. Вы хвалитесь приятелю:
— Вот попотчую тебя винцом. Слово даю: такого ты еще и не пробовал.
Приятель пьет и делает страшную гримасу.
— Бррр… Уж именно, что еще не пробовал!.. Кто тебя наградил этой бурдой?
Пьете. Ужас, что такое: и сусло, и уксус, и сивуха.
— Должно быть, испорченная бутылка, плохая пробка… Откроем другую.
Напрасно. Можете откупоривать вторую, третью, пятую, десятую, сотую: все будет — сандал, фуксин, жженый сахар, слегка заправленные плохим лафитом или кагором для запаха. Месиво, гнуснейшее на вкус и весьма мрачное желудочными последствиями. По крайней мере, один небезызвестный журналист, рискнув по ненасытности утробы своей опорожнить бутылку такого «вина», едва не отдал Богу душу.
Ясно, конечно, что вино это никогда не видало не только дворцовых погребов, но даже обыкновенных купеческих подвалов.
Мошенничество это рассчитано на, так сказать, «психологию молвы». Легенда об остающихся после придворных парадных обедов драгоценных винах, действительно, существует в Петербурге и, кажется, вина действительно дарятся прислуге, и та действительно продает их в свою пользу, но… конечно, не по рублю за бутылку и не в частные руки, а крупным виноторговческим фирмам, дающим очень хорошие цены и являющимся постоянными, многолетними, систематическими покупателями. Они приобретают товар, а вы легенду о товаре и карикатуру на товар.
Ну, а первое-то вино?
Кусок сала, положенный в мышеловку, чтобы заманить мышь. Три-четыре бутылки хорошего вина приобретаются промышленницей рублей за двенадцать. Остальные расходы производства: рублей на пять бурды для наполнения бутылок, да около восьми копеек с бутылки за посуду со всей укупоркой. Следовательно, рублей за двадцать пять приготовляется вся приобретаемая вами партия. Вы платите двести рублей. Барыш — сто семьдесят пять. Кажется, недурно?
Но, скажет читатель, принимая вино, вы можете попробовать его вторично?
А на сей случай, в корзине или подвешенные под юбками продавщицы имеются в запасе две-три бутылки хорошего вина, которые и будут ловко подсунуты вам как вторичная проба. Вы платите такой хороший процент, что продавщице не жаль угостить вас на прощанье винцом порядочным. А затем для нее главное — поскорее выбраться из вашей квартиры и, по возможности, не повстречаться потом с вами на улице. А впрочем, если и повстречается, то что за беда?
