До Большого Набатова я не добрался. Вернулся в Калач, потом - в Волгоград. Теперь вот думаю, пишу. "Не дайте умереть хутору" - назвал свое обращение "к администраторам всех рангов" А. Адининцев.
Мое обращение не к властям, к хуторянам. К набатовским и малоголубинским, что на Дону, к вихляевским, к павловским, что на Бузулуке. У всех судьба одинаковая: "не дайте умереть".
Если говорить честно и прямо, то вы никому не нужны. И хоть перемрите вы в Большом Набатове, властям спокойнее будет. Вы ведь не стучите касками на площади возле Дома правительства в Москве. Не грозите заморозить города. Не останавливаете поезда и заводы. И уж тем более не захватываете родильные дома, больницы. И потому не к вам спешат высокие "согласительные комиссии" во главе с премьерами да вице-премьерами. И сотни миллиардов рублей, и десятки триллионов рублей, и теперь уже миллиарды долларов пойдут не вам. Хотя вы порою не три месяца, а три года не получаете копеечной зарплаты. И бесплатно порой отдаете мясо, молоко, а потом месяцами и годами выпрашиваете свои рубли. И ваши нужды порою горше шахтерской ли, другой иной. Но вы - крестьяне. В этом вся отгадка и весь ответ. Ваша судьба - крестьянская, она вековечна.
Вот выписка из записок княгини М. К. Тенишевой, 1916 год: "Твердые цены установили только на хлеб и на скот, т. е. на то, что крестьяне производят, а на то, что они покупают, нет твердых цен, и с них дерут за все три шкуры". Как видите, те же проблемы, для деревни - вечные.
Так что же вам делать? На мой взгляд, если честно и коротко - надеяться на себя, только на себя.
Вот хутор Большой Набатов. Колхоз ли, совхоз в нем развалился окончательно. Это вы знаете лучше меня. И теперь, если застрянет в снегах и не пройдет к вам сельповская машина с хлебом, поедет Лысенко на своем тракторе и привезет хлеб. И заболевшего в станицу или покойного на кладбище опять везти ему. Или Адининцеву - на "Ниве". Колхоз рухнул. Но вам - жить. До Москвы далеко. Не приедут оттуда чинить водопровод. Ушел с хутора колхозный управляющий, с которого требовали: "Дай воду... Дай трактор..." Но ведь осталась сельская администрация , глава ее - в станице. И на хуторе должен быть староста ли, атаман. А кого выбрать - "пешку" или хозяина, - зависит от вас.
Когда ехал я в Большой Набатов, завернул в сельскую администрацию, к главе. "Поехали, - говорю, - в Набатов". - "Некогда", - отказался он. Из разговоров с вами узнал я, что даже видите его редко. Значит, такого выбрали. Сейчас не те времена, когда из райкома "кота в мешке" привозят.
Нынешней осенью в Малоголубинском и в Голубинской рубили пойменный лес. Его и осталось-то с гулькин нос. Осокори, вербы - спасение нашего Дона и наша жизнь. Но валили, рубили. Сельская администрация или казачье правление хозяйничали? Ни одни, ни другие ни единого кустика в округе пока не вырастили. А рубить - мастера. И ведь рубили на глазах у станичников да хуторян. А те лишь охали: "Рубят! Рубят..." Рубили, везли мимо школы, которая нынче без дров. Вдове ветерана войны "расщедрились" - за 100 тысяч рублей продали пару лесин.
А ведь прежде, в настоящие казачьи времена, за такие дела пороли. Тогда если рубили сухостой или талы на плетни, то извещали всех и выезжали на рубку в один день и час. Это было - по-казачьи, по совести.
На хуторе, на селе, как никогда ранее, нужен сейчас настоящий глава ли администрации, атаман. Мудрый, совестливый и энергичный. Выбрать есть из кого. На селе - безработица. А толковыми людьми наша земля никогда не скудела.
Учительница из Малоголубинского вспоминала колхозного бригадира ее молодости - Митрофана Степановича Макеева.
- Он придет, поклонится мне, - говорит Галина Михайловна. - Мне, четырнадцатилетней соплюшке, в пояс кланяется, по батюшке величает: Михайловна, приди, пожалуйста, на уборке хлеба помоги. Да за одно такое обращение день и ночь будешь работать. Сноп пшеницы с поля привезет, говорит: "Женщины... глядите, какой хлеб уродился хороший. Давайте все вместе его убирать".
Как говорится, были люди. Но есть они и сейчас. Надо лишь выбирать по-настоящему, для своей, а не чужой жизни.
И, надеясь лишь на себя, объединившись вокруг хорошего старосты ли, атамана, многое можно сделать. А беды у всех общие.
Не только в Большом Набатове остались люди без воды. Был колхоз, он содержал хуторской водопровод. Нынче насос ли, электродвигатель - это миллионы, которых у нищего колхоза нет. Значит - забота общая: по дворам ли бурить скважины или заботиться о хуторской. Прежде ведь электрик включил насос и запил. Течет ли, сгорело - все на колхоз спишется. Теперь нет колхоза. Но остались люди, их жизнь.
В малоголубинскую школу дров не привезли. Кто виноват? Партократы или демократы? От нее же, от школы, украли два звена штакетника. А в Большой Голубой весь забор ночью от школы унесли. В Малоголубинской уволокли, явно трактором, тяжеленные лаги, приготовленные для мостика через ручей. Весной да осенью как теперь в школу детишки пойдут? А старые люди в магазин, за хлебом? Кто опять виноват? Государственная или областная Дума?
В старые годы хуторским атаманом в Большом Набатове был знаменитый Финака, полностью - Финоген. Он не кричал, не шумел, но власть его помнят и теперь, почти век спустя. Как он семьи мирил, как усмирял пьяниц, как следил за дорогами, водопоями, общественными попасами и сенокосами. Словом - хуторской атаман.
Вот и выберите себе, набатовцы и голубяне, нового Финаку. Посмотрите, каков он на своем дворе, в своей семье. Таким будет и в общем деле. И не ждите каких-то далеких сроков. Ваше дело отлагательств не терпит. Потому что сегодня вам хлеб еще возят, пусть два раза в неделю. Завтра могут не привезти. А ведь пекарни теперь, даже в райцентре, на каждом шагу. Может быть, Коньков что-нибудь придумает? Он ведь уже показал себя деловым человеком. Снабжал окрестные хутора мукой, керосином.
Надо думать о начальной школе. Без нее, рано ли, поздно, хутор вымрет. Закрыть школу районные власти в свое время сумели. Закрывать - дело нехитрое. А вот открыть обещают уже десятый год. За это время старая школа сгнила и клуб развалили. Сейчас в Набатове можно найти дом. Обычный дом для начальной школы. Ведь учеников немного. Нынче они лишь числятся в Голубинской школе. В своей, пусть неказистой, хоть читать да писать научатся. И за то слава богу. А то ведь уже на хуторе у молодых родителей получается враскорячку семейная жизнь: отец с хозяйством - здесь, мать с сынишкой - в городе, при школе. Надолго ли такое?
И, конечно, нужна дорога. Ведь до станичного асфальта - рукой подать. Про асфальт на Большую Голубую мечтать нынче бесполезно: пятьдесят верст. Малая Голубая и Набатов - с асфальтом рядом. Для этих хуторов, для их жителей - это дорога жизни. Всего десять - пятнадцать километров, но такие важные. За них надо бороться. Раньше это была обычная глубинка России, нынче - ее граница, передний край. Оставлять эти земли и воды преступно. Другого Тихого Дона у нас нет.
Итак, в Большой Набатов мы не добрались, застряли в снегах. Малоголубинский хутор миновали, полезли в гору, а там - ветер сильнее, заносы выше, пробивали их с разгону, один да другой. Но застряли, принялись откапываться, чтобы назад спуститься.
А внизу, в глубокой просторной балке, лежал хутор Малоголубинский в зимней тиши, в снегах. Рядом с дорогой - начальная школа. Туда я и пошел, когда в хутор вернулись.
Славная школа. Невеликая: сени, коридор да класс. Домашняя чистота и домашний уют. На стенах удивительные картины ли, изделия из обычных тыквенных, арбузных семечек, зеленых и желтых горошин, из птичьих перьев, из донских ракушек. Из всего обыденного - того, что рядом. Но фантазия учительницы, Галины Михайловны Будановой, и ее ребятишек превращает обыденность в красоту.
Здесь же, на стене, под заголовком: "Гордость школы" фотографии тех, кто когда-то учился здесь, а теперь - уже взрослый. Но для учительницы все они гордость и радость: те, кто были, и те, кто сейчас за партами.
Кудрявый Дима Чекунов, которого родители в школу не пускали, говорили, что рано, а он просился, плакал. Теперь учится. А вот Володя - умница, смышленый мальчишка. Хотя от роду ему лишь восемь лет, но он эту школу, три класса ее, закончил и начал было учиться дальше, в станице. Но школьные интернаты теперь - в прошлом, школьные обеды и завтраки отменились. Поездил на машине месяц да другой, потрясся в ее кузове. В восемь утра уходит, к вечеру возвращается. Зима нынче суровая. В станичной школе холодно. А ведь он - малыш, хоть и светлая головка. Поглядели на него, повздыхали и решили: пусть снова идет в начальную школу, в родную свою, к Галине Михайловне.
Учатся. Двенадцать учеников. Из них - восемь ребят. Дима, Арслан, Володя, Казбек, Артем... Донские казаки, аварцы, лезгины - пока детвора.
- Примета есть, что, когда много мальчиков, - говорит учительница, - это плохой знак, к войне. А у меня их вон сколько... Не дай бог.
Все мы сейчас об одном думаем, в городах ли, на хуторах. У всех тревога на сердце. Но верю я: этих мальчишек минует судьба горькая. Не солдаты нужны этой земле, а добрые пахари, хозяева.
