С первых же шагов по мелководью дух у нее захватило от холодных, ну просто ледяных, как ей казалось, брызг, но кругом нее все бежали, гогоча, вскрикивая и поднимая фонтаны этих ужасных, заставлявших ее болезненно вздрагивать брызг, и она, тоже вскрикивая, бежала вприпрыжку. Нестерпимо хотелось остановиться, повернуть обратно к берегу, упасть в горячий песок и, стуча зубами, понемногу отогреться. Но она продолжала бежать - только бы не опозориться, не отстать от других.
Наконец, когда ей показалось, холод совсем сковал ноги, вода подошла выше колен, так что и бежать было нельзя, она остановилась, но тут же почувствовала теплую руку Артура, весело тянувшую вперед, и они уже вдвоем, держась за руки, бурля мешавшую идти, все более глубокую воду, рванулись дальше и наконец разом бросились и поплыли.
Проплыв несколько шагов, она встала по грудь в воде, еле удерживая дрожь, покрытая гусиной кожей, прерывисто, сдавленно дыша, отчаянно стараясь не показать лицом, до чего ей худо.
И тут кто-то из весело вопивших, окунавшихся и выскакивавших с гоготом на поверхность, зацепил ее за шею и сунул головой под воду. Она сейчас же выпрямилась, хватая воздух открытым ртом, но шутка уже понравилась - ее окунали снова и снова, она совсем потерялась и крикнула "Не надо!" под водой, так что хлебнула горькой морской воды, снова набрала воздуха и хотела крикнуть, но опять с головой оказалась под водой.
В это время мяч, брошенный издали, упал в воду, все кинулись становиться в круг и Лину забыли. Она стояла с разинутым ртом, грудь разрывалась от боли, слезы бежали по щекам, - к счастью, их не было заметно на мокром лице.
- Тебя окунули?.. Это всех так! Становись! - окликнула издали Люка. Держи!
Мяч полетел ей прямо в руки, она судорожно потянулась холодными непослушными руками, упустила и с отчаянием услышала чье-то досадливое, презрительное "э-э-э!", тем более ужасное и обидное "э-э-э!", что она хорошо играла в баскет, но никто уже ей больше не пасовал мяча, и она, как забежавшая на спортплощадку собачонка, только носом водила вправо-влево, провожая глазами летающий мяч, пока судьба не смилостивилась: она одной рукой, пальцами перехватила и мягко удержала перехваченный трудный мяч, скользкий, неудобный, и сильным махом пустила его в другой конец круга парню, который и среагировать не успел от неожиданности!
С восторгом, глупым, смешным, но все равно упоительным, услышала уважительный возглас: "Ого!" Она стала равной! Нет, из лучших. Ей чаще стали посылать мячи, чем Люке, гораздо чаще. И она этого заслуживала, уж все видели!
...С этого самого дня началась и пошла для Лины совершенно новая, легкая, вольная полоса жизни со своими законами, такими простыми и забавными, что она усваивала их прямо на лету.
После скучной зимы, дурного самочувствия, продленных бюллетеней, лекарств, рентгенов и очередей в коридоре поликлиники - после всего, что они с дедушкой, малодушно и суеверно избегая какого-нибудь определенного медицинского термина, называли "бок", - она почувствовала себя совсем здоровой и точно попала в какую-то страну, где ничего не болит, никуда не надо торопиться, не надо думать, работать, даже одеваться почти не надо! Надо быть своей в компании, уметь танцевать, играть в мяч, плавать и, главное, быть веселой, то есть смеяться шуткам, самой уметь сострить, надо всем насмешничать, все высмеивать, с полуслова подхватывать любой розыгрыш...
Где-нибудь в автобусе во время наезда в город на футбол, заметив, что пассажиры прислушиваются к их разговору, кто-нибудь из компании вдруг со страстным интересом, слегка понизив голос, что всегда привлекает внимание, задавал первый попавшийся вопрос:
- Ну как? Окончательное решение уже есть?
И надо было отвечать быстро, не задумываясь:
- Ты что, не читал?
- Что ты говоришь? И как же теперь будет?
- Перевели на второй этаж!
- Окончательно? Ай-ай! А что же без кольца?
- Ну, а Амалия? Она для него все!
- Но ведь Зикульдин в Курске!
- А какой громадный хвост еще от первого квартала остался!..
Нечаянные слушатели вытягивали шеи, следили за спорщиками, изо всех сил стараясь уловить, о чем идет речь, просто на глазах все глубже увязая в недоумении. Чуть прояснялось, что какого-то Зикульдина перевели на новое место, по-видимому вследствие того, что у него остался "хвост" от первого квартала, хотя неясно, почему ему так не хватает какого-то кольца, тут же возникала около него на все готовая Амалия, и вдруг обнаруживалось, что кольцо-то, видимо, для того, чтоб раскачиваться под потолком, зацепившись хвостом. Значит, дело шло о зоопарке? Но тут же новое нагромождение все путало окончательно - и Амалии не было, а речь шла об аномалии, и тут же Аномалия оказывалась капризной девицей, которая отказывалась переезжать на второй этаж, и так далее.
Потом все, продолжая оживленный разговор, с озабоченными лицами выходили на остановке, чуть не лопаясь от еле удерживаемого смеха.
На футболе надо было одну команду ненавидеть, презирать, осмеивать, а другую поддерживать криком, свистом, хохотом, насмешками над врагом.
А когда все кончалось, по дороге в лагерь можно было уже высмеивать и самих себя.
- И дела-то нам никакого до них нет, и в глубине души нам наплевать, кто выиграет, и, может, эти "Текстильщики", за которых мы орали, хуже "Моториста", - фыркая, говорил Артур. - Это просто так: загадываешь на что-нибудь - на команду, на лошадь, на орла, на решку! И как будто ты участие принимаешь в игре!
Нам простительно: создали обстановку веселой суматохи, и самим смешно. А ведь есть такие, загадают на команду и болеют всерьез, годами, тяжело, с волнениями, внезапными испугами, обманутыми надеждами, уходят с тяжелыми сердцами и опрокинутыми мордами, а ведь в конце концов проигрывают все команды, кроме какой-нибудь одной. Сколько нервов, инфарктов и подавленных настроений, залитых, сам знаю чем, с горя! Вот почему унылое, печальное название "болельщики" - оно как раз верное! Они болеют, расстраиваются, вздрагивают, ахают, ссорятся, уходят обессиленные, изможденные и, ногой не дрыгнув, устают хуже тех, кто бегал с мячом.
По-итальянски даже уточняется, что за болезнь! Их "тифозными" называют!..
По вечерам на штакетник заборчиках домов отдыха рядом с печатными афишами кино, на которых чернилами были вписаны часы начала сеансов, рядом с подробными объявлениями о лекциях часто появлялись маленькие плакатики, где только и было написано: "Танцы, 8 ч.".
Они ходили на эти танцы на открытых площадках небольшой компанией, и их охотно, даже радостно принимали - они умели танцевать, они вели себя насмешливо, но вежливо, и не надо было проверять, не пахнет ли от них водкой...
И уходили они все разом: человек десять парней, две-три девушки. И остававшиеся вечно без кавалеров женщины весело-жалобно кричали им вслед: "Мальчики, приходите еще!.."
Попозже вечером, в темноте, лежа на дюне, сквозь шум волн и шорох леса слушали музыку транзисторов, игравших среди кустов, смотрели на звезды, и Лина с Артуром целовались.
Когда это случилось в первый раз, все было так хорошо вокруг, что ей даже захотелось плакать, и она что-то попыталась ему объяснить сложное и важное, про то, что вот такого, как у них сейчас, ни у кого не было, и это очень хорошо, и даже что-то про дедушку, как она его любит, старалась объяснить, но Артур сказал снисходительно и мягко:
- Не надо только усложнять! - И она покорно поспешила согласиться, и тут кто-то из темноты, откуда их не могли видеть, окликнул:
- Вы что там бормочете? Целуетесь, что ли?
- Конечно, целуемся! - весело ответил Артур.
И Лина засмеялась и, хотя ее еще тянуло плакать, тоже бодро-насмешливо крикнула:
- Конечно, целуемся! - понимая, что ему это поправится.
Еще позже, когда многие разбредались кто куда или залезали спать в палатки, они с Люкой вдвоем бежали к своему дому отдыха в последнюю минуту, чтоб не опоздать к уставному часу.
После того как Лина впервые осталась в крошечной палатке Артура, пахнущей сеном и табаком, она ночью на своей койке в "домотдыхе" поплакала. Отчего? Как-то уж очень просто и незначительно все случилось и обидно напомнило ей первое купанье с ее скрываемым испугом, желанием повернуть обратно к берегу, крикнуть что-то. А рот полон горькой воды, и нет воздуха!.. И замечательный, мужественный лозунг "Только не усложнять!" на некоторое время потускнел и стал казаться даже двусмысленным.
Она думала, сомневалась и плакала в подушку, пока не заснула, и утром изумилась: солнце сияло невысоко над морем, серебрило волны, вода была теплая, а во время купанья Артур вдруг нежно поцеловал ее холодные соленые губы, глубоко заглянул в глаза, точно все понимал, о чем она думала, знал все, что она знает, и еще сверх того что-то главное, более важное. Может быть, все разрешало это "Только не усложнять!" или другое какое-то мудрое жизненное правило, секрет которого она еще не знала, а он знал?
