4) моча всегда фиолетовая;
5) претензий нет.
В связи со всем написанным, считаю себя, наконец, здоровым и абсолютно, слышите, абсолютно нормальным. Прошу отпустить меня на поруки моих домочадцев, выписанных вами вчера из этой же больницы, (вы ведь ни разу не давали нам увидеться), и горячо любимых мною, надеюсь, взаимно. Хватит, наиздевались, проклятые!
С любовью и уважением к вам И. Солов."
Если бы вы знали, что началось, когда это заявление стало достоянием "общественности". Алкоголики бросили домино, эту отвратительную игру. Один даже съел шестерочный дупель, так что пришлось делать из картона. (Хоть бы он их все съел: и дупли и нет, - тогда бы не было этого стука). И, бросив все, они начали хохотать над унитазами (в коридорах и палатах шуметь не дают), и те унитазы, в свою очередь, узнав в чем дело, тоже вскоре начали взвизгивать и бить себя по ляжкам, оставив обед, ложками. Началось нечто. Ну, конечно же, понятно: Не "кв. км", а просто "километров", и что "парсек" пишется через "а", но нельзя же из-за двух-трех неточностей в орфографии так надсмехаться над человеком. Это же человек, а не какой-нибудь деятель профсоюза в США, который обуржуазился до неузнаваемости. Все мы знаем его как тихого, ненавязчивого больного. Он никогда ни о чем не просил, его не было слышно, он был немой, и даже сам себе ставил клизму. И такого человека накануне выздоровления так обхаять. Я сам помогал ему писать записку. Я даже сам написал, потому что Соловейчик давно лежит парализованный. А я горжусь этой своей скромной помощью умирающему уже человеку. Конечно же, он умрет - "Солов.", после всего этого. Быдло, кодло, падло - вот он кто. Утопающий схватился за соломинку, а ему подсунули отполированный баобаб. А главврач? Что главврач. Он пожал плечами, подловил крик моей, то есть его, Соловейчика, души и ушел в первое отделение для буйных, будто там ему ничего не преподнесут. Я был там, там ему будет рецепт.
Зачем, зачем я жил до сих пор? Чтобы убедиться в черствости и духовной ядовитости обслуживающего персонала моей родной психиатрической лечебницы? Завтра я повешусь, если оно будет - это "завтра". Да! И все! И все тогда! Тогда уже, конечно, все.
Она парила по перилам,
Она мудрила и лупила,
Она грешила и сулила,
Она - Далила, но убила
Она Самсона
Был он сонный.
Далила - это несправедливость, а Самсон - это я. Деревья умирают во сне. Трудно во сне, но я не боюсь трудностей. Что же будет с Россией? Что?! Кто мне ответит? Никто!
Вот моя последняя записка:
"Я много работал! Прошу не будить! Никогда. Засыпаю насовсем. Люди, я любил вас! Будьте снисходительны!"
А вот мое завещание. Я не терплю завещаний, они все фальшивые, особенно политические, за некоторым исключением, конечно.
Но вот оно:
"Да здравствует международная солидарность сумасшедших, единственно возможная из солидарностей! Да здравствует все, что касается всего, что волнует и утешает! Все."
Сна нет. Его еще не будет долго. Впрочем, это ведь тоже конец - жизнь без сна! А?! Нет? Вы представляете себе эту жизнь! Все не спят, все только буйствуют или думают. Гениально!
У Кальдерона "жизнь - есть сон". Там про то, как принца разбудили, а ему так все показалось мерзко, что он решил - это сон, а жизнь - то была во сне. Потому, что не может быть жизнь цепью гнусностей и лжи. Вот он и придумал для себя подобную формулу. Соглашатель. Жизнь, дескать, есть сон, а сон - это жизнь, то есть тот сон, который настоящий сон, а не тот, который он посчитал сном. Тьфу ты! Дьявольщина какая!
У меня же все просто: Жизнь без сна. Никто не спит и никто не работает. Все лежат в психиатрической. Гениально. И всем делают уколы, от которых развивается информация, то есть импотенция, конечно. И все импотенты. Нет! Так нельзя уж перегибать палку! Жизнь без сна - это вот к чему ведет! По моему, слишком! А почему, собственно? На чем мы остановились? Планета вымерла. Место свободно - прилетай и заселяй. А с наших клиник предварительно сорвать надписи и они станут похожи на школы. Они, собственно, и есть школы, только их переоборудовали. Бедные дети! Мы обокрали вас! Сколько бы вы выучили здесь уроков по арифметике, а тут... Конечно, вы должны нас ненавидеть. От нас ведь никакой ощутимой пользы лежим, ходим и нет нас для жизни. Нет! Прах мы, а школу отняли. Так-так! Вот те прилетят, смотрят: Школы, и нет никаких там клиник для душевнобольных. Ну и хорошо. И начнут жить припеваючи, потому что, раз нет клиник, значит не будет и душевнобольных. Ибо все начинается со здания. Построили здание - надо же его кем-то заселить - глядь, человек идет, на ходу читает, хвать его, и в смирительную - не читай на ходу, читай тайно. На ходу нельзя! Такой закон! Нарушил - пожалте, тюрьма, и надзиратели в белых халатах. Чисто, светло, а решетки на окнах - ничего, они ведь и в тюрьмах. Но ведь ты в тюрьму не хочешь! В настоящую?! Не хочешь! А почему не хочу! А? Потому что здание хуже, не нравится здание. А тут на школу похоже, все-таки ближе к науке. Вот прилетят они и этого ничего не будет.
Нет! Жизнь без сна - основной закон построения нового общества без безумия, но его - основной - еще не приняли. Примут, как миленькие, слишком много средств уходит... в космос. Вот что. Люблю короткие рассказы и слова.
Один пришел к другому и ударил его наотмашь, и по лицу, и ушел. И тот даже не спросил за что. Наверно, было за что! И другой не объяснил, потому что, действительно, было за что. И он - дал. Такой закон у людей: чуть что - в рыло, но никогда за дело. И еще слова: миф, блеф, треф, до, ре, ми, фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция. Господи! До чего красиво.
Эпицентр... эпицентр... при чем тут эпицентр, а? Вспомнил. Просто, если что, надо ложиться ногами к эпицентру, ногами к эпицентру, лицом вниз, может тогда обойдется. Это смотря, далеко ты или близко, высоко ты или низко, сухо или склизко, и есть ли ямка, лунка, норка. Японцы так и делали, но они все низкорослые. Ну и нация! Они печень ели вражескую, чтобы стать повыше ростом, называется "кимоторе". Но мы очевидная нация и печеней не едим. Нам нужно просто ногами к эпицентру - авось вынесет. Вынесло же и столько раз, черт побери! Русь, куда ж прешь ты?! Дай ответ. Неважно, говорит, авось вынесет, и вынесло, и пронесло, и несет до до сих пор, и неизвестно сколько еще нести будет.
Вы слышали, вы слышали! Сегодня в седьмом привезли белогорячего, он повесился на Центросоюзе на бельевой веревке, а герой один из дома 68, который на "газике" работает, - раз и снял, когда можно и не резать. Лежит сейчас теплый, говорят: известное дело - белая горячка, вот и теплый.
- А веревка где?
- Его же ею связали.
- Испортили все-таки, значит?
- Зачем портить? - целиком!
Почему, интересно, горячка всегда белая? Надо поменять. Это нам от прошлого досталось - от белогвардейщины. А теперь должна быть красная горячка. А то - белая. Некрасиво, товарищи, получается! Так-то!
Первое, что увидел профессор, очнувшись, это было громадное лицо дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудовища или на кого-то, похожего на Бармалея из диснеевских фильмов, а не в исполнении Р._Быкова. На лице написано было какое-то даже беспокойство, и оно махало трезубцем возле лица профессора. Тот позвякивал, но прохлады не давал.
- Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с вами ничего подобного. Наоборот, мы хотели бы вас приобщить, так сказать... Но надо же сначала извиниться!
- Что у вас на ногах? - выдавил профессор.
- Ботинки, - удивился дельфин, и чем-то постучал по пластиковой подошве. - Ваши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус, профессор, - дельфин покровительственно похлопал его по плечу, жестом пригласил следовать за собой. - Я мог бы принять вас у себя, но там вода. "Вода, вода, кругом вода...", - пропел дельфин, и профессор отметил у него полное отсутствие слуха.
В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более непринужденно. Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от спиртного, а потом, опережая вопрос, начал:
- Почему мы не говорили, а потом вдруг все сразу? Мы говорили, мы давно говорили, но что толку. Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже пытались потушить пожар. Люди, - говорили, - что вы? А потом плюнули и замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали, изучали вас - людей.
После войны вы построили океанариум и Дж._Лили с приспешниками начал свои мерзкие опыты. Контакта захотели.
Извините, я буду прохаживаться, - заволновался дельфин и действительно начал прохаживаться. - Мы терпели и это, чтоб не нарушать молчания и увидеть, до чего же в своих опытах может дойти разумное существо, стоящее на довольно высокой ступени, хотя и значительно ниже нас, ибо утверждаю, что самоусовершенствование индивидуумов выше всякой технократии! Можете убедиться. Мы не делали ни одного опыта над вами, а только некоторые дельфины позволяли себе контактировать с людьми, но это были психически ненормальные индивидуумы, им разрешалось из жалости.
