Вынули изъ сакъ-вояжей свои небольшія дорожныя шелковыя подушечки и Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна и тоже стали устраиваться на ночлегъ.
Конуринъ продолжалъ зѣвать.
— А что-то теперь у меня дома жена дѣлаетъ? вспомнилъ онъ опять. — Поди ужъ третій сонъ спитъ. Или нѣтъ… Что я… Вы говорите, Глафира Семеновна, что когда здѣсь на югѣ ночь, то у насъ день?
— Да… въ родѣ этого… отвѣчала Глафира Семеновна.
— Второй часъ ночи, — посмотрѣлъ Конуринъ на часы. — Здѣсь второй часъ ночи, стало быть въ Петербургѣ…
— А тамъ два часа дня… подсказала Глафира Семеновна.
— Да вѣдь еще давеча вы мнѣ говорили, часа два назадъ, что три часа дня было.
— Ну, стало быть теперь въ Петербургѣ пять часовъ вечера. Нельзя-же такъ точно…
— А пять часовъ вечера, такъ она, пожалуй, послѣ чаю въ баню пошла. Сегодня день субботній, банный. Охо-хо-хо! А мы-то, грѣшники, здѣсь безъ бани сидимъ! зѣвнулъ онъ еще разъ и сталъ сопѣть носомъ.
Засыпали и Николай Ивановичъ съ Глафирой Семеновной.
Но вотъ туннель кончился, мелькнулъ утренній разсвѣтъ и глазамъ присутствующихъ представилась роскошная картина. Поѣздъ шелъ по берегу моря. Съ неба глядѣла совсѣмъ уже поблѣднѣвшая луна. На лазурной водѣ бѣловатыми точками мелькали парусныя суда. По берегу то тутъ, то тамъ росли пальмы, близь самой дороги по окраинамъ мелькали громадныя агавы, развѣтвляя свои причудливые, рогатые, толстые листья, то одноцвѣтно-зеленые, то съ желтой каймой. Вотъ показалась красивая двухъ-этажная каменная вилла затѣйливой архитектуры и окруженная садикомъ, а въ садикѣ апельсинныя деревья съ золотистыми плодами, гигантскіе кактусы.
— Николай Ивановичъ! Иванъ Кондратьичъ! Смотрите, видъ-то какой! Да что-же это мы? Да гдѣ-же это мы? воскликнула въ восторгѣ Глафира Семеновна. — Ужъ не попали-ли мы прямо въ Италію? Апельсины вѣдь это, апельсины ростутъ.
— Да, настоящіе апельсины, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— И пальмы, пальмы. Даже латаніи. Такія латаніи, какъ въ оранжереяхъ или въ зимнемъ саду въ "Аркадіи". Вотъ такъ штука! Господи Іисусе! Я не слышала, чтобы въ Ниццѣ могли быть такія растенія. Право, ужъ не ошиблись-ли мы какъ-нибудь поѣздомъ и не попали-ли въ Италію?
— Почемъ-же я-то знаю, матушка! Вѣдь ты у насъ француженка, вѣдь ты разговаривала.
— Да вѣдь кто-жъ ихъ знаетъ! Разговариваешь, разговариваешь съ ними, а въ концѣ концовъ все равно настоящимъ манеромъ ни чего не понимаешь. Смотри, смотри, цѣлый лѣсъ пальмъ! Вотъ оказія, если мы ошиблись!
— Да не проспали-ли мы эту самую Ниццу-то — вотъ что? вмѣшался въ разговоръ Иванъ Кондратьевичъ. — Вѣдь вы сказывали, что Италія-то за Ниццей. Ниццу проспали, а теперь въ Италіи.
— И ума приложить не могу! разводила руками Глафира Семеновна, восторгаясь видами. — Смотрите, смотрите, скала-то какая и на ней домикъ. Да это декорація какая-то изъ балета.
— Совсѣмъ декорація… согласился Иванъ Кондратьевичъ. — Театръ — одно слово.
— Батюшки! заборъ изъ кактусовъ. — Цѣлый заборъ изъ кактусовъ… кричала Глафира Семеновна. — И лимонная роща. — Цѣлая лимонная роща. Нѣтъ, мы навѣрное въ Италіи.
— Проспали стало-быть Ниццу! сказалъ Иванъ Кондратьевичъ. — Ну, плевать на нее. Въ Италію пріѣхали, такъ въ Италію, тѣмъ лучше, все-таки къ дому ближе. А только что-же я шарманщиковъ не вижу? Вѣдь въ Италіи, говорятъ, весь народъ шарманщики. А тутъ, вонъ ужъ идетъ народъ, а безъ шарманокъ.
— Боже мой! И шляпы на мужикахъ итальянскія, разбойничьи. Нѣтъ, мы положительно пріѣхали въ Италію, продолжала Глафира Семеновна.
— Такъ спроси вонъ этого эфіопа-то, что къ намъ въ купэ давеча влѣзъ, чѣмъ сомнѣваться, сказалъ Николай Ивановичъ. — Онъ туточный, онъ ужъ навѣрное знаетъ, куда мы пріѣхали.
Глафира Семеновна откашлялась и начала;
— Монсье… се Итали? кивнула она въ окошко. — У сонъ ну апрезанъ?
— Tout de suite nous serons à Cannes, madame… отвѣчалъ пассажиръ, осклабившись въ легкую улыбку и приподнимая свою дорожную шапочку.
— Ну, что? Проспали Ниццу? спрашиваетъ Николай Ивановичъ жену.
— Постой… Ничего не понимаю. Надо еще спросить. — Ну, а Ницца, монсье? Нисъ? Ну завонъ дорми и не савонъ рьянъ… Нисъ… Ну законъ пассе Нисъ?
— О, non, madame. А Nice nous serons à six heures du matin.
— Слава Богу, не проѣхали! произнесла Глафира Семеновна. — Фу, какъ я давеча испугалась.
— Да ты спроси, Глаша, хорошенько.
— Мэ се не па Итали? снова обратилась Глафира Семеновна къ пассажиру.
— Non, non, madame. Soyez tranquille. L'Italie c'est encore loin.
— Мерси, монсье. Нѣтъ, нѣтъ, не проѣхали. Въ Ниццѣ мы будемъ въ шесть часовъ утра. А только скажите на милость, какой здѣсь климатъ! Совсѣмъ Италія. Пальмы, апельсины, лимоны, кактусы. Да и лица-то итальянскія. Вонъ мужикъ идетъ. Совсѣмъ итальянецъ…
— Безъ шарманки такъ значитъ не итальянецъ, замѣтилъ Конуринъ.
— Молчите, Иванъ Кондратьичъ! Ну, что вы понимаете! Дальше своего Пошехонья изъ Петербурга никуда не выѣзжали, никакой книжки о заграницѣ не читали, откуда-же вамъ знать объ Италіи! огрызнулась Глафира Семеновна и продолжала восторгаться природой и видами. — Водопадъ! Водопадъ! Николай Иванычъ, смотри какой водопадъ бьетъ изъ скалы!
А съ моря между тѣмъ поднималось красное зарево восходящаго солнца и отражалось пурпуромъ въ синевѣ спокойныхъ величественныхъ водъ. Начиналось ясное, свѣтлое, безоблачное утро. Изъ открытаго окна вагона вѣяло свѣжимъ, живительнымъ воздухомъ.
— Ахъ, какъ здѣсь хорошо! Вотъ хорошо-то! невольно восклицала Глафира Семеновна.
— Да, не даромъ сюда наши баре русскія денёжки возятъ, отвѣчалъ Николаі Ивановичъ.
— Cannes! возгласилъ кондукторъ, когда остановились на станціи.
Поѣздъ опять тронулся и дальше пошли виды еще красивѣе, еще декоративнѣе. Солнце уже взошло и золотило своими лучами все окружающее. Справа синѣло море съ вылѣзающими изъ него по берегу громадными скалами, слѣва чередовались виллы, виллы безъ конца, самой прихотливой архитектуры и окруженныя богатѣйшей растительностью. Повсюду розовыми цвѣтками цвѣлъ миндаль, какъ-бы покрытыя бѣлымъ пухомъ стояли цвѣтущія вишневыя деревья.
— Господи Боже мой! И это въ половинѣ-то марта! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — А у насъ подъ Питеромъ-то что теперь! Снѣгъ на полтора аршина и еще великолѣпный, поди, санный путь.
Проѣхали Грассъ. Опять справа море и слѣва виллы безъ конца, прилѣпленныя почти къ отвѣснымъ скаламъ. Наконецъ поѣздъ опять въѣхалъ въ тунель, пробѣжалъ по немъ нѣсколько минутъ и выскочилъ на широкую поляну. Виднѣлся городъ. Еще минутъ пять и паровозъ сталъ убавлять пары. Въѣзжали въ обширный крытый вокзалъ и наконецъ остановились.
— Nice! закричали кондукторы.
— Ницца… повторила Глафира Семеновна и стала собирать свои багажъ.
На подъѣздѣ станціи толпились коммиссіонеры гостинницъ въ фуражкахъ съ позументами и выкрикивали названія своихъ гостинницъ, предлагая омнибусы. Супруги Ивановы и Конуринъ остановились въ недоумѣніи.
— Куда-же, въ какую гостинницу ѣхать? спрашивала Глафира Семеновна мужа.
— Ахъ, матушка, да почемъ-же я то знаю!
— Однако, надо-же…
— Модное слово теперь, "вивъ ли Франсъ" — ну, и вали въ Готель де Франсъ. Готель де Франсъ есть? спросилъ Николай Ивановичъ по русски.
Коммиссіонеры молчали. Очевидно, подъ такимъ названіемъ въ Ниццѣ гостинницы не было или омнибусъ ея не выѣхалъ на станцію.
— Готель де Франсъ… повторилъ Николай Ивановичъ.
— Постой, постой… Спроси лучше, въ какой гостинницѣ есть русскій самоваръ — туда и поѣдемъ, а то нигдѣ заграницей чаю настоящимъ манеромъ не пили, остановилъ его Конуринъ и въ свою очередь спросилъ:- Ребята! У кого изъ васъ въ заведеніи русскій самоваръ имѣется?
Коммиссіонеры, разумѣется, русскаго языка не понимали.
— Русскій самоваръ, пуръ те… опять повторилъ Николай Ивановичъ и старался пояснить слова жестами, но тщетно. — Не понимаютъ! развелъ онъ руками. — Глаша! Да что-же ты! Переведи имъ по французски.
— Самоваръ рюссъ, самоваръ рюссъ… Пуръ лобульянтъ, пуръ те… Эске ву аве данъ ли готель? заговорила она.
— Ah! madame désire une bouilloire!.. догадался какой-то коммиссіонеръ.
— Нѣтъ, не булюаръ, а самоваръ рюссъ, съ угольями.
— Самоваръ! крикнулъ Конуринъ.
— Mais oui, monsieur… Samovar russe c'est une bouilloire.
— Что ты все бульваръ да бульваръ! Не бульваръ намъ нужно, давай комнату хоть въ переулкѣ. Что намъ бульваръ! А ты дай комнату, чтобы была съ самоваромъ.
— Иванъ Кондратьичъ, вы не то толкуете. Оставьте… Ни вы, ни они васъ все равно не понимаютъ, остановила Конурина Глафира Семеновна.
— Обязаны понимать, коли русскія деньги брать любятъ.
— Да что тутъ разговаривать! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Дикіе они на счетъ самоваровъ. Брось, Иванъ Кондратьичъ, и залѣзай на счастье въ какой попало омнибусъ. Въ какую привезутъ гостинницу, та и будетъ ладна. Вѣдь мы все равно не знаемъ, какая хуже. Вонъ омнибусы стоятъ. Вали!
