головой просто так, в заученном за многолетнюю практику ритме.
– Доктор, эй, доктор, – пробился сквозь ураган мыслей голос пациента, – с Вами все нормально?
– Да-да, все нормально. Продолжайте, – рассеянно отозвался тот. – Продолжайте.
– Я уже давно закончил, а Вы все сидите и киваете головой вот уже несколько минут подряд.
– Что? – встрепенулся Георгий Николаевич.
– Я говорю: Вы уже несколько минут просто так киваете головой.
Наш доктор в смятении обвел глазами кабинет: вроде все как обычно… Или нет? Кажется, с утра лампа стояла немного дальше, чем сейчас. И карандашница с ручками была как будто шире. Оглядываясь вокруг и сомневаясь в себе, Георгий Николаевич пришел к потрясающей в своей простоте и эффективности идее: нужно пометить местоположения предметов! Не каждого, но в меру крупных: вот, например, ту же лампу, шкаф с карточками больных и какими-то книгами. Не откладывая дело в долгий ящик, он вскочил со стула, достал из стола мел и принялся отчеркивать толстыми короткими линиями все, что было в кабинете.
Пациент смотрел, как Георгий Николаевич бегает вокруг него, черкает то тут, то там невесть откуда взявшимся куском мела и что-то бормочет себе под нос. То ли ветки, то ли метки, а может быть вообще – клетки, бог их разберет, этих заумных.
А Георгий Николаевич, между тем, закончил черкать и, решив сделать такую же разметку в доме, вроде как успокоился. Он хотел снова вернуться к пациенту, но тут его как молнией поразило:
– Больной! Зачем Вы передвинули кушетку! – в голосе его было столько ярости, что пациент съежился и возжелал оказаться в это же мгновение в своей родной палате, где, кроме него, обитало очередное воплощение Чингисхана – сурового, но в тщедушном теле безобидного сантехника Петровича.
– Я Вас еще раз спрашиваю, зачем Вы ее передвинули! – голос Георгия Николаевича сорвался на дикий фальцет. И сила его была настолько велика, что из коридора тут же вбежали два медбрата – с огромными ручищами и обезьяноподобными лицами. Они, не разбираясь, лихо скрутили больного в тугой крендель и под белы рученьки вывели из кабинета.
Георгий Николаевич тяжело дышал и был изрядно красен, а взлохмаченные волосы, топорщившиеся в разные стороны, придавали ему сходство с только что подравшимся петухом. Не успел он отдышаться, как в кабинет заглянула Аида Степановна – уборщица и по совместительству вахтер:
– Что случилось, Георгий Николаевич? Пациент буйный?
– Да нет, Аида Степановна, не буйный, но уж очень самостоятельный! Представляете, взял и сдвинул кушетку! Я тут, понимаешь, бегаю, стараюсь отчертить все как есть, без ошибки, а он кушетку двигает!
– Надо же, кушетку, – растерянно проговорила Аида Степановна, поглядывая на ту самую кушетку, которую, по ее прикидкам, сдвинуть было невозможно, поскольку она была привинчена к полу несколькими болтами.
– Я же совсем забыл! – хлопнул себя по лбу Георгий Николаевич. – Забыл отчертить ее!
С этими словами он кинулся к кушетке с куском мела в руке и стал водить им возле ножек, не очень аккуратно обводя болты.
– Да смотрите же, полы не мойте у меня! – погрозил он пальцем Аиде Степановне, дико вращая глазами. Та почла за лучшее убраться отсюда подобру-поздорову, что и сделала в то же мгновение.
Георгий Николаевич, оставшись в одиночестве, понял, что нужно как можно скорее пойти домой, чтобы закончить начатое. «И вот тогда я докажу им, что мир действительно уплощается». Кому «им» – он и сам не знал. Но так было грознее и надежнее.
У Георгия Николаевича совершенно вылетело из головы, что рабочий день его еще не закончился, а был в самом что ни на есть разгаре. Но то ли потому, что все были заняты, то ли потому, что сумасшедшим везет, он не встретил никого ни в холле, ни в лифте, ни во дворе. Сев в машину, он припомнил, где находится ближайший канцелярский магазин – ему было крайне необходимо пополнить запасы мела.
Софа Аркадьевна была еще на работе, поэтому никто не задавал ему глупых вопросов и не мешал заниматься важным делом. Георгий Николаевич отчертил все, что мог: кухонный гарнитур, холодильник, кувшин с водой, кошачью миску, диван в гостиной, телевизор, свою кресло-качалку, кровать, комод, тумбу и ненавистный будильник. В уборной дело замедлилось, так как мел не хотел писать по кафелю. Но Георгий Николаевич нашел выход: порывшись в косметичке жены, он нашел тюбик яркой, цвета спелой моркови помады и с триумфом завершил начатое. Довольный собой, он решил подремать на диван. Не забыв при этом лечь так, чтобы не стереть меловую линию там, где лежала декоративная подушка.
Наверное, не стоит говорить, какую картину застала дома Софа Аркадьевна, вернувшись с работы, но я все же попробую: все поверхности в доме были испачканы мелом, нагромождение черт, крестиков, кругов и еще каких-то символов, ярко-морковные пятна на полу уборной, унитазе, раковине и зеркале, тут и там валялись куски мела. И в довершение всего – на диване в гостиной, согнувшись под нелепым углом, спал ее муж – испачканный тем самым мелом и губной помадой. Видимо, ему снился какой-то кошмар, потому что глаза его под закрытыми веками судорожно метались туда и сюда, брови ходили ходуном, рот подергивался, а в горле клокотал непонятный то ли рык, то ли скулеж.
«Переутомился», – с нежностью подумала о муже Софа Аркадьевна и, взяв с кресла-качалки плед, нещадно усыпанный меловой пылью, накрыла мужа, а сама пошла готовить ужин.
Георгий Николаевич проснулся в чудесном расположении духа и уловил запах котлет – значит, жена уже дома. Он сладко потянулся и тут увидел на себе плед. «Такая-сякая», – подумал он о жене и побежал на кухню, осторожно лавируя в меловой паутине.
– Софа! Софа! – кричал он на бегу. – Зачем ты взяла плед! Ты стерла мои метки!
– Какие метки, Гоша, – удивленно смотрела она на него из-под пышной челки.
– Софа, ты должна мне поверить! Мир сужается, а я должен зафиксировать это с помощью мела! Не сдвигай ничего без моего ведома. А если вдруг сдвинула – на вот, держи! – он протянул жене выуженный из кармана огрызок мела. – Пометишь новое местоположение и обязательно скажешь мне! Поняла?
– Да, поняла, – Софа Аркадьевна от страха не могла пошевельнуться. По запаху она чувствовала, что последняя порция котлет нещадно сгорает на сковороде, но все же не могла скинуть с себя оцепенение. А муж ее меж тем уселся за стол и как ни в чем небывало спросил:
– Чем сегодня меня будет кормить моя дорогая женушка?
***
Следующие несколько недель Георгий Николаевич жил в постоянном напряжении: он должен был отслеживать, не сдвинулись ли предметы дома, на работе, в машине. Чтобы эксперимент был совсем уж чистым, он попытался разграфитить соседский дом, но соседи не оценили его тяги к знаниям и
