подобных «зверюг».
Совместными усилиями они тонировали окна копейки, посмотрели современные сериалы, в поисках лингвистического вдохновения и выступили. Банда педагогов в составе двух кандидатов наук, одного очкастого доктора, и щекастого школьного философа вышла на дело.
На самом деле, выглядели они со стороны довольно потешно. Но Глебу хватило. Когда тебе 13 лет, и вдруг твою дорогу перекрывает тонированная тачка, из которой выскакивают мрачные мужики… Мужики эти прижимают тебя к стенке, отнимают заветную «бабочку» и обещают порезать на шаверму, если еще хоть раз… Короче, учитель wins! Училити!
До конца девятого класса, по крайней мере третий этаж, Лютый не трогал.
* * *
На самом деле, Семенычу очень повезло, что родители Глеба были не из банды, а всего лишь с завода.
Потому что Павел только в толстом свитере выглядел бывалым бойцом. А если свитер с него стянуть, и «бабочкой» пузико пощекотать, то на поверку, вывалятся из него лишь беззубые Сартры и плешивые Канты. Курам на смех!
Просто две цитаты про воспитание
21 век: Неизвестный гражданин. (фрагмент интервью)
Р (репортер) – Как уберечь детей от наркотиков?
Г (гражданин) – Какие глупые вопросы вы задаете! Пиз…ть! Если маленький, то пиз…ть. Если большой – убить на х. й!
Р – Можно ли пиз…ть ногами?
Г (С улыбкой) – Конечно. А только ногами и нужно. Потому что руками, вы знаете, оно на неделю хватает. (Грустно) На неделю… А потом снова наркотики эти, сигареты… Пиз…ть!
16 век. Протопоп Сильвестр. («Домострой», фрагмент)
Наказывай сына своего в юности его, и упокоит тебя в старости твоей, и придаст красоты душе твоей. И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти…
Любя же сына своего, учащай ему раны – и потом не нахвалишься им…
Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет…
Вопреки представлениям некоторых малодушных современников, православные традиции в стране не забыты.
Глава 2. О директорах и неожиданных открытиях
Слабость Прометея
Они ломали любых партизан. Правая рука в их команде работала Матой Хари. Очень яркая, женственная, она была способна одной только улыбкой вымести из головы мужчины все его дурацкие принципы. «Хороший полицейский», вооруженный стройными ногами, зовущей улыбкой и волшебными крупными кудряшками – страшная сила.
Левая рука работала иначе. Это была милейшая бабушка, от которой никто и никогда слова плохого не слыхивал. Мать Тереза, причудливой ошибкой судьбы, попавшая в хищное тело постсоветского завуча. Она не очаровывала, она брала партизана на жалость.
– Конечно, – говорила она, испуская тяжелый вздох. – Тогда я сама все сделаю за вас. Схожу куда надо, ничего. Мне в мои шестьдесят с лишним прогуляться очень полезно. Сердечко, жаль пошаливает, но ничего с ним ведь не случится, наверное…
Приличной молодежи противостоять этому приему было сложно. Сдавались почти поголовно.
Ну а если «руки» все-таки не справлялись, то за дело бралась голова – лично директриса. И вот она-то играла уже «плохого полицейского».
Она являлась к партизанам, размякшим после обработки «хорошими» завучами, и устраивала им натуральное аутодафе. Она хлестала упрямцев статьями трудового и уголовного кодексов. Заупокойным басом цитировала фрагменты школьного устава и водила каленым железом над трудовой книжкой. Картины Страшного Суда проплывали перед глазами непокорных, повергая их в пучину ужаса и раскаяния.
Эта команда не знала промахов и поражений. И тут вдруг такой облом!
Директор посмотрела на свою правую руку, и по поникшим кудряшкам поняла, – помощь не придет. Левая рука, судя по сцепленным в замочек рукам и упертому в пол взгляду, тоже была близка к сдаче.
А вот кто глаз не отводил, так это сидящий напротив молодой историк. По его взъерошенному дерзкому взгляду было ясно, – он возомнил себя Прометеем. И даже под угрозой вечного цирроза, уже не отступит.
– Вот же паршивец! Совершенно не печется о благополучии руководства!
Самое обидное, что дело, по сути, было совершенно пустяковое. В 2008 году, Санкт-Петербург готовился торжественно принять эстафету Олимпийского огня. И власти оттого впали в повышено тревожное состояние. Им нужна была праздничная атмосфера, а доверить ее создание народу было нельзя.
Петербуржец и так-то инертен, ленив и склонен к беспричинному впаданию в спячку на ровном месте. А уж если надо сделать что-то общественно полезное, так и вообще – пиши пропало.
Власти подумали, и поняли, что, может так случится, что на бегущую с утра пораньше эстафету никто не придет. И тогда город опозорится перед всем миром. И тогда светлоликий обратит свой гневный взор на городскую верхушку…
Тут-то власти и вспомнили о школах. Ведь гарантированно пристойную массовку можно сделать безо всякого народа. А еще без шума, пыли и назойливых журналистов. Административными, так сказать, мерами. Надо всего лишь позвонить старым, надежным партнерам. Например, школьным директорам.
В школу «А» неофициальный звоночек из Смольного тоже поступил. Директор заверила начальство, что все будет сделано в лучшем виде, передала властный посыл классным руководителям и вернулась к своим делам.
И тут, совершенно неожиданно, в ее благополучном хозяйстве, в ее тихой, славной школе случился бунт.
В принципе молодой историк в повстанческих настроениях ранее замечен не был. Выволочки терпел молча, под ногами не путался. Хороший материал, из тех, кто занят своим делом, и никуда особо не лезет.
Кто же знал, что в такой безобидной ситуации, он возьмет да и упрется. Видите ли, не школьное это дело создавать массовку! Подумать только, – у ребят скоро экзамены, и им нельзя терять учебный день. Принципиальный, понимаешь! Диссидент, чтоб его!
И ведь право, смешно из такой мухи делать слона! А с другой стороны, из такой вот «мухи» могла вырасти большая беда. Другие «классные» приняли «эстафетную» повинность безропотно. Но узнай они, что для кого-то сделали исключение, и гипотетически можно никуда не ходить… Тут может случиться уже не бунт, а самая настоящая революция. А если от школы на эстафету никто не явится, то из Смольного позвонят еще раз…
Вот и мучилась великолепная троица уже который час. Сперва завучи пытались работать самостоятельно. Час в одном кабинете, час в другом – все без толку! Тогда зондеркоманда собралась уже в полном составе и постаралась задавить непокорного историка всем скопом. И снова никак. Уговоры не помогали, угрозы не действовали, на сделку партизан не шел.
Директор смотрела на упрямца и размышляла. Она вполне могла устроить ему неприятности. Но его это, очевидно, не беспокоило. – Что же тебе надо, дурачина?!
И тут ее осенило. Она глубоко вздохнула и сняла очки. Надо было действовать аккуратно, показать историку, что он победил, и никуда его, вместе с его разлюбезными детьми силком не отправят. Тогда он выйдет из бунтарского клинча, и можно будет использовать его главную слабость.
– Ладно. Хорошо. Не хотите – не
