та маленькая искра свободы, достоинства и чести, тлеющая внутри него, которая и станет продолжением его жизни в том дивном краю вместе с другими искрами душ, подобных ему. И будет там все по уму и по совести, так как должно быть, как иной раз представляется в неоформленных, интуитивных представлениях, которые возникают порой на секунду в головах каждого из людей, уставших от подлости этого мира и царящего в нем мракобесья.
Через некоторое время острое состояние отчаяния и тоски сменилось ровной меланхолией и безразличием ко всему. Федя повернулся и глянул в окно. Там, как и всегда, стояли мутные и размытые сумерки. Федя хмыкнул и собирался уже отвернуться, но в последний момент краем глаза ухватил маленький клочок серого неба, едва видневшийся между веток рябины, росшей под окном. Ему сразу вспомнились слова девушки с картины, которая утверждала, что нет в этом мире разницы между вещами и состояниями, и определяем их для себя только мы сами. Робкая, почти неосознаваемая надежда, зародилась в душе Федора. А что если взять кисть ума да и перекрасить всё, что видишь, исправить на то, чего всегда хотел.
– Что мы сами сделаем, то у нас и будет. Так мы и будем жить, – вслух сам себе сказал Фёдор, встал со стула и, пошатываясь, двинулся к окну. Грязные разводы на стекле были похожи на живые лица какой-то невиданной нечисти, которые смотрели на Федора пустыми глазницами, казалось, очень внимательно, сначала с неодобрением, а затем и вовсе с нескрываемой агрессией, как будто чувствовали неявную угрозу от Фединых действий, суливших крахом их существованию. Они страшно корчили гримасы и беззвучно открывали зубастые рты, пытаясь отпугнуть Федора. И хоть они действительно выглядели жутко, Федю они уже не могли испугать. Он знал, что отвернись он от окна, то там, в темноте комнаты, его будут ждать демоны во сто крат ужаснее, самым страшным из которых будет он сам.
Федя уверенно и без сожалений повел ладонью по стеклу, размазывая злые образы по холодной поверхности стекла. Убедившись, что лица не возникают вновь, он окинул взглядом знакомую с детства панораму. Квартира Федора находилась на втором этаже девятиэтажки, которыми в свое время густо были застроены спальные районы его города. Из окон открывался типичный для провинциального города постсоветский вид. Старенькие, неказистые лавочки перед подъездами и ещё более старые и неказистые бабушки на них. Полуразрушенные игровые площадки, на которых распивали алкогольные напитки подозрительного вида граждане. Неровные ряды разношерстных автомобилей, часть из которых находились тут на вечной стоянке. Хмурые мамаши, тащащие за руку упирающихся и плачущих детей, да пьяненькие мужички щуплого вида – работники коммунальных служб. В общем, жизнь. Сейчас, конечно, на улице было совсем безлюдно. При виде родного двора Федя ощутил смешанное чувство уныния и в то же время какого-то ностальгически тёплого чувства привязанности к этому убогому, но все же родному месту. Несмотря ни на что Фёдор оставался патриотом своей страны. И как любой патриот России, очень хотел отсюда уехать, чтобы гордиться своей страной, так сказать, на безопасном расстоянии.
Федя помотал головой, чтобы стряхнуть с себя это состояние. Необходимо было сосредоточиться. Он поднял взгляд на ровное серое небо, которое казалось нейтральным эмоциональным пространством, если не обращать внимания на все остальное. С минуту он просто пялился в серую гладь без каких-то конкретных мыслей. Оказалось, что он даже примерно не представляет, что нужно было делать. Как вообще было возможно передвигать пласты сознания в голове так, чтобы преобразовывать действительную реальность в желаемую? Так как ни с какими духовными практиками Федя не был знаком, он решил, что стоит просто отдаться потоку свободной мысли и посмотреть, что из этого получится, а дальше уже действовать по ситуации.
Напоследок, мелко перекрестившись, закрыл глаза. К его удивлению, после того как он закрыл глаза, серое небо не исчезло, а просто покрылось сетью мигающих разноцветных звездочек и таких же точно кругов. Это для Феди стало напоминанием о том, что от весомого давления, оказываемого тяжестью реального положения дел, скрыться не так-то просто и что непреклонное влияние физического мира всегда будет сторожевой стеной, на твердые углы которого будут налетать, как корабли на скалы, любые, чрезмерно смелые и мечтательные порывы ума.
Впрочем, победа над реальностью и была его основной задачей. Поэтому он попробовал вообразить себе, как рвёт собственными руками пепельную простыню перед глазами и устремляется сквозь нее в не успевшую толком ещё сформироваться фантазию. Вначале там не оказалось ничего кроме яркого, заливающего глаза света. Но понемногу он стал рассеиваться, и вот Федя уже видит помещение, которое секундой позже было опознано, как мясомолочный магазин, в который Фёдор любил захаживать в те дни, когда деньги после зарплаты, аккуратно сложенные в карманах брюк, начинали нестерпимо обжигать ему ляжки. Вот он видел самого себя в дорогом кожаном плаще, уверенным жестом открывающим большое портмоне и подобострастно улыбающуюся продавщицу Клаву, которая на вытянутых руках несла ему палку самой дорогой в магазине сырокопченой колбасы.
– Тьфу ты! – Фёдор открыл глаза и в сердцах сплюнул на пол. Было горько осознавать, что самые сокровенные стремления его души были направлены в сторону собственного самодовольства, и даже оно было настолько мелким и приземленным, что не распространялось дальше ближайшей от Фединого дома гастрономической лавки. Скудность собственных помышлений поразила его так, что во избежание ещё больших разочарований он даже не решился пробовать ещё раз.
«Как же так?» – думал он, – в какой момент жизни я стал таким человеком, для которого палка сервелата стала символом достойной и счастливой жизни? Ведь так было не всегда…" – тут Фёдору вспомнились молодые годы, когда все его мысли и действия что-то значили, имели силу и направление, а не бессмысленно рассеивались, словно табачный дым в окружающем пространстве, как было сейчас. Когда мимолетная заинтересованность могла служить сигналом к незамедлительному действию и вера в то, что ты делаешь что-то важное и нужное не давала свернуть на полпути. Когда утром ты просыпался действительно сильным и отдохнувшим, и не было мысли о том, «как протянуть до вечера». И все виделось по-другому, виделось, как ледяная корочка блестит на сугробе в солнечных лучах, как темнеет асфальт во время дождя, как уходит поле далеко вперёд и упирается там в густой лес, и все это действительно казалось важным, эмоционально переживалось, зарождая в душе густую основу, из которой формировалось особое мировоззрение и виденье жизни. Неизвестное не тяготило разум, а казалось захватывающим. И ответы нужны были не так, чтобы зачем-то, скорее, ради интереса, и все вокруг казалось игрой, от которой нельзя было ожидать ничего дурного. И в каждом восходе солнца мерещилось обнадеживающее послание, которое передаёт вселенная лично тебе, подмигивая и улыбаясь твоей судьбе.
А потом Фёдор подумал о том, что, в сущности, ничего из этого не исчезло и не пропало, просто думается и представляется теперь совсем по-другому. Запуганное и подавленное сознание коверкает и фильтрует все сенсорные сигналы, поступающие из мира, в глупой надежде избежать или хотя бы подготовить себя к боли и разочарованиям. Наверное, потому человек не столько ищет счастья в этом мире, сколько всеми силами старается избежать несчастья. И поэтому, вероятно, возвращение к статусу кво и считается для многих понятием тождественным счастью или, по крайней мере, довольством жизни, что опять же для большинства одно и то же. Хотя кто сможет в этом разобраться? Все одно и все разное, как ни посмотри. И хоть как посмотри, все одно. И палка колбасы или обои на кухне есть великое счастье и великое достижение, иной раз которого не могут достигнуть для себя и самые великие люди, вершители судеб и ваятели будущего. И однажды человек все же сможет разгадать эту великую тайну мультивозможности бытия, и тогда все изменится, а пока Феде и подобным ему остаётся только интуитивно пользоваться этой необыкновенной возможностью настолько, насколько это будет получаться, и надеяться, что вселенная все же улыбнется тебе.
Федя поднял голову и посмотрел на восток, туда, где имел обыкновение зарождаться новый день. «Можно, конечно, ждать, а можно создать её самому или, по крайней мере, убедить себя в том, что она
