обязан помогать Бобу во всем, – но не перебарщивая, не усложняя собственное и без того жалкое существование. Мистер Б вздыхает.
– Почему бы вам не действовать открыто, не дать ей понять, что вы без ума от нее, и не посмотреть, что она скажет?
На лице юноши появляется выражение надменного презрения.
– Она не из тех девиц, которых легко затащить в постель.
Да неужели?
– А ты ей сказать не можешь? Ведь можешь же. Ты делал это раньше.
– И больше не стану, – отвечает мистер Б. – Со сводничеством я покончил. В моей должностной инструкции оно не упоминается.
Строго говоря, никакой должностной инструкции у него нет, а если и была когда, то настолько давно, что все подробности этого документа затерялись в туманах времен.
– Я ведь могу и заставить тебя помочь мне.
Мелочная угроза, обозначившаяся на лице мальчишки, заставляет мистера Б содрогнуться. Он затрудняется представить себе женщину, которая сочтет Боба привлекательным.
– Выйдите из дома и скажите ей о вашем чувстве. Иначе вы так и будете одиноко мастурбировать в этой комнате до скончания времен. Худшее, что может случиться, – она вам откажет.
Он понимает, что это слова особенно жестокие, потому что отказа-то мальчишка и боится пуще всего на свете.
Боб мрачнеет.
– Как мне ее найти?
– Зоопарк. Со вторника по воскресенье. С девяти до…
Изо рта Бога вырывается что-то похожее на вой.
– Никогда не знал, как вести себя с животными. И как я туда попаду? Что скажу? А если я ей не понравлюсь?
– Купите билет. Навестите гиппопотамов.
Боб вылетает из комнаты, хлопнув дверью. Его обложили со всех сторон. В прежние времена они не вели бы таких разговоров. В прежние времена он щелкал пальцами – и полный порядок.
А теперь все не так, все ему ненавистно. Несправедливо.
Экк, склонив голову набок, нежно облизывает ухо Боба длинным липким языком. Таков его личный способ выражения сочувствия, и способ весьма неэффективный.
В начале Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: «Да будет свет». И стал свет.
Вот только был он не очень хорош. Боб сотворил фейерверки, бенгальские огни и неоновые трубки, которые оплели земной шар, точно причудливые спутанные радуги. Он баловался мерцавшими светляками и малопонятными тварями, головы которых светились, отбрасывая длинные, перекрывающиеся тени. Имелись также свечи в милю высотой и горы китайских фонариков. В течение часа или около того Земля освещалась огромными хрустальными паникадилами.
Боб считал свои творения весьма клевыми.
Они и были весьма клевыми, да только никчемными.
Поэтому Боб попробовал использовать светящуюся атмосферу (которая оказалась токсичной), затем поместил в центр планеты источник слепящего света, но тот давал слишком много тепла и выжег все дочерна. И наконец, когда он свернулся в уголку пустого ничто, утомленный, точно дитя, бестолковостью своих усилий, мистер Б воспользовался этим, чтобы навести некоторый порядок, создав внешнее светило, гравитацию, примерно равное чередование света и тьмы, которые стали Днем и Ночью. Такие, в общем, дела. И был вечер, и было утро: день один. Ничего экстравагантного, зато работает.
Все это было проделано, пока Боб спал. Когда же он проснулся, свет больше на повестке дня не стоял, да, собственно говоря, Боб о нем и забыл. Он переключился на воды и небеса, на сушу и огромные океаны. Мистер Б ничего подобного никогда не видел, но лишь пожал плечами. Почему бы и нет? Может быть, у малыша имеется некий план.
И сказал Боб: «Да произрастит земля траву и дерево плодовитое», и она произрастила, и мистер Б должен был признать, что многие из плодов затейливы и вкусны – за одним-двумя исключениями: гранатами, обладавшими формой, но не функциональностью, и лимонами, от которых губы его сморщились, точно утячья гузка, заставив Боба выть от смеха, пока он не свалился в океаны, из которых долго выбирался, отплевываясь.
И обозрел Боб все, что успел пока сотворить, и увидел, что это хорошо. И сказал он: «Да произведет вода в обилии тварей рыбоподобных и птицеподобных тоже». И – ну надо же! – взялся за этих тварей весьма основательно. Одним он дал спинные хребты, другим причудливую раскраску; затем стал добавлять перья и чешую, а временами и перья, и чешую; безжалостные острые зубы и пронзительные глаза одним и умильные мордочки при бритвенно острых когтях другим. На некоторых из птиц было приятно смотреть – грациозные длинные шеи, цветистое оперение, зато другие получили большие до идиотизма лапы и крылья, которые только мешали летать.
Поскольку пищу для плотоядных зверей он сотворить не потрудился, те почти сразу принялись поедать друг друга, что и встревожило мистера Б, да еще и оказалось не следствием временной забывчивости Боба, но предрасположением, чреватым кой-чем намного, намного худшим.
Мистер Б начал предполагать, что мальчишка действует вслепую.
Но, прежде чем в душе мистера Б успело укорениться отчаяние, Боб предложил ему (досадительным тоном, говорившим – положение, дескать, обязывает) сотворить что-нибудь самостоятельно. И, хотя поначалу связываться с этим ему не хотелось, воображение мистера Б принялось рисовать племя величественных лоснистых созданий с мягко улыбавшимися лицами и мощными хвостами, несущихся по морям с поразительной скоростью – и при этом дышащих воздухом и рождающих живое потомство. Жили они под водой, но не были отчужденными и холоднокровными, как рыбы, а голоса их звучали выразительно и западали в память.
И так сотворил он огромных китов, которых даже Боб нашел очень милыми. А мистер Б благоговейно смотрел, как черно-синие воды волшебно расступаются перед его творениями и смыкаются за ними. И долгое время после того, как Боб затеял создавать целую ораву идиосинкразических юродивых (наподобие утконосов или медлительных лемуров), мистер Б в счастливом изумлении смотрел на своих китов.
– Как вы прекрасны, – шептал он им, и они нежно улыбались ему, счастливо принимая его обожание.
И тогда Боб взялся создавать всякого рода пресмыкающихся по земле тварей, а с ними и тех, что скакали, и забирались на деревья, и ползали, и прокладывали подземные ходы, и повелел им неистово размножаться, чем они и занялись в самой потрясающе жуткой манере, какую когда-либо видел мистер Б, да к тому же и вгонявшей его в легкую краску. Ему хотелось похлопать мальчишку по плечу и спросить: «Простите за бесцеремонность, но вы совершенно в этом уверены?»
Между тем Боб подпрыгивал на месте и уверял, что все это «хорошо, хорошо, хорошо», уж до того хорошо, что он никак не мог перестать хихикать в самодовольном
