Гадат пнул Михр-Бидада в нос, перс повалился на спину.
- На колени! Руки назад! Говори, скотина - жалеешь теперь, что измывался когда-то надо мной?
- Жалею...
- А! Жалеешь! Жалеешь, когда меч повис над головой. А отпусти я тебя сейчас, да вернись ты домой - еще хуже залютовал бы, наверное!
- Нет. - Михр-Бидад открыто глянул в дикие глаза Гадата. Дах изумленно вскинул брови. - Не из страха смерти я жалею, что обидел тебя когда-то. Смерти не боюсь. Насмотрелся. - Перс кивнул на трупы. - А потому жалею о дурных поступках, что глуп я был - глуп, как свинья.
- А теперь... поумнел? - Гадат удивленно смотрел в глаза Михр-Бидада. А них не было хитрости, обмана, лукавства. Честный взгляд, человеческий.
- Поумнел, да поздно, видать, - вздохнул Михр-Бидад.
- Хм... - Гадат медленно опустил меч. - Какой-то ты новый. Другой. Не тот перс, которого я знаю по Ниссайе.
Михр-Бидад пожал плечами.
- Так уж вышло.
- Вот что, слушай... - Гадат задумчиво почесал голову острием бронзового меча, сморщился, быстро нагнулся, осторожно погладил окровавленную ногу. - Ох! Будто дайв укусил. У тебя тоже нога ранена? Которая?
- Левая.
- У меня, видишь, правая. - Дах усмехнулся. - На двоих, выходит, две ноги. Слушай, арий. Вот, скажем... скажем, ты не умрешь. Будешь жить. Научишься ты когда-нибудь почитать людей? Человека почитать?
Михр-Бидад с грустной улыбкой качнул головой вперед.
- Не будешь впредь вести себя, как бешеный пес?
Михр-Бидад с той же улыбкой мотнул головой из стороны в сторону.
- Не будешь?
- Нет.
- Не будешь?
- Нет.
- Не будешь?
- Нет.
- То-то же! - Дах сочно рассмеялся и сунул меч в ножны. - Расхотелось мне тебя убивать. Почему - и сам не пойму. Покричал - и отвел, что ли душу. Пошли-ка, брат, отсюда, пока зверье нас не слопало.
Заботливо поддерживая друг друга, обходя трупы и отгоняя криками хищных птиц и зверей, они медленно потащились через багровую котловину. Часто отдыхали. Михр-Бидад перевязал рану Гадату. Гадат перевязал рану Михр-Бидада. До холмов добрались после полудня.
- Я дах Гадат, пастух и пахарь, - гордо сказал Гадат, представ перед Томруз. - Наш отряд перешел на вашу сторону. Спроси моих сородичей скажут, кто такой Гадат. Я не враг - друг сакам. Мы с вами одной крови. Но я, против своей воли, находился на службе у проклятого Куруша. Правда, я не убил ни одного сака - пускал стрелы на ветер. Но все-таки пускал их в сакскую сторону. Значит, я все-таки виновен перед вами. Вот выкуп за мою голову.
Гадат вытолкнул вперед Михр-Бидада. Перс испуганно глядел на Томруз так усохла, почернела, посуровела эта женщина со дня их последней встречи. Казнит, не задумываясь.
Помолчав, дах сказал смущенно:
- Если ты примешь мой выкуп, то... не убивай этого человека. Он... неплохой.
- Знаю. - Томруз кивнула. - Хорошо, Гадат. Я принимаю твой выкуп. Иди к своим друзьям. - Она показала рукой на толпу дахов, радостно улыбавшихся сородичу. - И ты, Михр-Бидад, ступай к своим друзьям.
- Мои друзья? - Михр-Бидад изумленно уставился на кучку пленных персов, понуро сидевших на песке.
Виштаспа. Раносбат. А лежит кто?
Приметив Утану, молодой перс медленно поволок ноги по горячему праху и уселся рядом с торговцем.
- Жив? - облегченно вздохнул Утана. - Думал - убили. Мы вырвались через лощину к мертвому лесу, но дахи нагнали, схватили нас. Не саки дахи. Веришь? Наши, из Ниссайи. А Куруш-то на них надеялся... Вон, Гау-Баруве хребет перебили. - Он шевельнул бровями в сторону лежащего.
- Слушайте, персы! - сказала Томруз. Пленники встрепенулись. - Я дарую вам жизнь. Хватит, довольно и вы, и мы погубили вчера людей. Война кончена. Отдохните сегодня. Завтра, - она усмехнулась, - повеселитесь с нами на пиру в честь нашей победы и вашего поражения. А потом уйдете домой. Я велю дать коней, воды и еды. Воины проводят до реки, помогут переправиться на левый берег. А там уже доберетесь как-нибудь - до Марга недалеко. Ясно? Я приказала разбить для вас шатер. Идите отдыхайте.
- О милостивая царица! - загудел Раносбат, поднимаясь.
- Я не царица, - строго отрезала Томруз. - Я просто сакская женщина, которую саки выбрали себе слугой.
- Ты - богиня! - крикнул перс.
Раносбат - воин. Идешь в бой - бей. Попал в плен - не задирай хвост, держись скромно, как подобает пленнику. Долг есть долг. Сказано: "Склоненную голову меч не сечет". И еще сказано: "Целуй руку, которую не можешь отрубить".
Военачальник растянулся на песке и принялся в знак смирения грызть траву у ног победительницы.
И все персы пали ниц у ног Томруз и жадно вцепились зубами в стебли жесткой, колючей, грубой пустынной травы. Они жевали ее остервенело, как изголодавшиеся бараны. Судорожно глотали. Чавкали и причмокивали.
Сладкая трава!
- Мы еще вернемся сюда! - хрипел ночью Гау-Барува.
Персы, сдвинув медные лбы, держали совет. Говорили вполголоса, чтоб их слов не услышала сакская стража.
- Дай только бог благополучно добраться до Марга... - шептал, брызгая слюной, Виштаспа.
- Такое войско сколотим, что от саков одна пыль останется, - сипел Раносбат.
- На сей раз мы допустили ошибку, слушаясь дурацких приказаний безумца Куруша. Он погубил наши замыслы! Теперь же...
Горячась и хлопая друг друга по плечу, захлебываясь и давясь от нетерпения, судили да рядили персы, сколько людей они возьмут в новый поход, да каким путем двинутся к Аранхе, да где возведут мост. Да как обойдут саков, да с какой стороны обойдут. Да как ударят, да как расправятся с ними...
- Что это за люди?! - воскликнул пораженный Михр-Бидад. Они с утаной сидели в стороне и не вмешивались в разговор. - Да люди ли они в самом деле? Ведь только вчера... только вчера...
Он бешено замотал головой.
О Томруз! Добрая, благородная женщина. Разве можно дарить жизнь гадюке? Что может понять змея своей плоской головой? Она без колебаний ужалит даже руку, извлекающую ее из огня. Гадюка есть гадюка.
Михр-Бидад задумался.
Рассказать Томруз о подлых замыслах этих недобитых шакалов? Вот уж не траву тогда, а языки свои придется им грызть.
Нет. Михр-Бидад вздохнул. Не выход. Михр-Бидаду навсегда закроется путь домой, к жене и сыну. Да и что из того, что Томруз уничтожит еще двух-трех персидских вельмож, пусть самых опасных? Таких, как Гау-Барува, Раносбат, Виштаспа, в Айране столько - хоть землю на них паши.
Теперь на престол взойдет сумасшедший Камбуджи, и то-то начнутся дела!
Михр-Бидад - перс, и судьба его прочно связана с Парсой. Домой. Надо вернуться домой. Притвориться, что ты все такой же глупый Михр-Бидад, и вернуться домой. Приглядеться новыми глазами к своему народу. Подумать. Понять, что творится на родине.
- Знаешь, о чем я сейчас думаю? - уныло сказал Утана. - Человек грязная тварь. Он такой же зверь, как тигр, волк, гиена, только ходит на двух ногах. И у него нет хвоста. И вся разница. Жажда убийства - в сердце у человека. И никогда не переделать, не образумить двуногого хищника, хоть семь шкур с него сдери, хоть все зубы ему выломай, все когти вырви! Вот пример. - Он брезгливо кивнул в сторону заговорщиков. - С этого дня я отрекаюсь от людей. Я ненавижу их. Вернувшись домой, я сожгу и утоплю сокровища, в горы уйду навсегда, поселюсь один в пещере. Будь проклят человеческий род!
Он ожесточенно сплюнул и быстрым шагом вышел из шатра.
Долго ломал голову Михр-Бидад над горькими словами Утаны. Может, прав Утана? Нет. Человек - человек. Нельзя его путать с выродками, подобными Гау-Баруве. Не может быть, чтоб вечно и без конца продолжалась грызня людей между собой.
Неужели не найдется средство образумить двуногих зверей, толкающих мирных пастухов и пахарей на убийство и кровопролитие?
Неужели не найдется?
Должно найтись такое средство.
Должно найтись.
Где?
Михр-Бидад внимательно поглядел на свои шершавые большие руки. Руки мужчины, руки труженика. Руки простого человека.
Дым. Дым. Дым.
Дым клубится над холмами, вырываясь из-под котлов священных.
Томруз собрала народ в круглой котловине - не той, где сгинула мощь персидская, а в другой, с чистым родником посередине, со свежей травой и цветами.
По левую руку от Томруз уселись на пологом склоне массагеты и хорезмийцы в рогатых шапках, сугды и бактры в шапках круглых, по правую саки заречные и тиграхауда в островерхих колпаках. На склонах котловины перед Томруз и за нею расположились отряды саков аранхских.
На полянке у родника опустились на колени персы в рваных, но заботливо отряхнутых одеждах, с поясами, надетыми на шеи в знак покорности.
Рядом с Томруз, усевшейся на груду персидских щитов, секир и мечей, накрытых персидскими знаменами, стояла, прямая и бесстрастная, точно идол на могильном холме, жена Хугавы.
В пяти шагах от этих двух молчаливых и спокойных женщин, неподалеку от персов, обливалась слезами третья. Райада, дочь Фрады. Род Фрады, искупая вину старейшины, до последнего взрослого мужчины, до последней взрослой женщины пал в бою у страшной котловины. Старухи, матери и дети рода еще не вернулись с берегов Яксарта, и Райада оказалась одна, всем чужая, среди тысяч саков - мужчин и женщин.
