Хотя они специально задержались, чтобы принести жертвы Афине, богиня уговорила Зевса послать шторм именно этой флотилии — ведь с нею шел Аякс Оилид. Многие корабли погибли, а тот, в котором плыл Аякс, богиня поразила молнией. Когда же нечестивец спасся на скале, Посейдон расколол ее своим трезубцем, и царь локров погиб.
Некоторые из кораблей, уцелевших после бури, разбились возле острова Евбея — их погубил отец Паламеда Навплий. Каким злодеем оказался этот старик, показавшийся мне когда-то почтенным и достойным жалости! Он зажег огонь возле опасных Каферийских скал, и кормчие приняли его за маяк, указующий путь в гавань. Так Навплий отомстил ахейцам за смерть сына. Но месть его постигла невиновных: ни один из царей, принимавших участие в суде над Паламедом, не пострадал, разбились только корабли, на которых шли простые воины.
К счастью, маленькая флотилия моего мужа не дошла до Каферийских скал — вскоре после выхода из Геллеспонта ветер погнал корабли Одиссея на север, в сторону Фракии. Не знаю, почему Одиссей не захотел или не смог противиться ветру — во всяком случае, он оторвался от флотилии Агамемнона, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Впрочем, это случилось совсем недавно, и у меня нет оснований для беспокойства. Наверное, он еще в пути. А может быть, гостит в земле киконов, собирая там подарки по своему обыкновению. Думаю, что не пройдет и нескольких дней, как Одиссей вернется на Итаку.
Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: сегодня он вернется! И я по нескольку раз в день поднимаюсь на высокий склон над нашим дворцом, чтобы увидеть — не покажутся ли у входа в бухту двенадцать кораблей? А их все нет. Я уже начинаю волноваться.
Мне все чаще не дает покоя мысль о том, что ахейцы, разбившиеся у Каферийских скал, пали жертвой моего мужа. Погубив Паламеда, он положил начало целому ряду трагических событий. А всему виной было письмо — очередная табличка со «смертельными знаками». Говорят, Паламед придумал несколько новых букв, чтобы писать было удобнее, — он почитал это искусство и называл его даром богов. Но мне порою кажется, что это не дар, а проклятие.
Приехала Ифтима и привезла страшные вести из Микен: погиб Агамемнон.
Он пал от руки собственной супруги и ее любовника Эгиста. Незадолго до того у Клитемнестры побывал Навплий. Впрочем, у царицы Микен и без его обличений хватало причин ненавидеть мужа.
Я не любила Агамемнона — он казался надутым и желчным, и все то, что мне о нем известно, говорило не в его пользу. Когда-то он убил первого мужа Клитемнестры и силой взял ее, еще не успевшую оплакать погибшего. Не знаю, как Клитемнестра сумела примириться с этим вторым браком, как Тиндарей согласился... Но так или иначе все утряслось, и они казались довольно благополучной парой.
Незадолго до моего замужества отец поехал в Микены и взял меня с собой. Я помню, меня поразил огромный город на холме — он был обнесен стеной, сложенной из гигантских блоков известняка. Внутрь вели ворота, над которыми возвышались два льва, вытесанные на каменной плите. Я не могла представить, как люди сложили такие стены и втащили наверх тяжелую плиту, и решила, что это сделали боги. А потом Ифигения рассказала мне, что плита со львами была вытесана совсем недавно, и рабы подняли ее на веревках, подсыпая снизу песок для опоры.
Мы с Ифигенией были ровесницами, и я тяжело пережила ее гибель. Я часто думала, как сможет Клитемнестра жить с убийцей дочери. Даже если правда, что Ифигения была на самом деле дочерью Елены, она все же приходилась Клитемнестре родной племянницей и была воспитана ею... И теперь я не могу осуждать царицу Микен за убийство мужа.
И все-таки это страшно. Клитемнестра встретила Агамемнона, как любящая жена. А потом, на пиру в доме Эгиста, она сама подала сигнал, и заговорщики выхватили кинжалы. Они убили всех друзей и слуг Агамемнона, даже пленную Кассандру, дочь Приама, — она прислуживала своему новому господину во время пира. Думаю, что Кассандра ненавидела Агамемнона не меньше, чем сама Клитемнестра, ведь он убил стольких ее близких, а ее сестру Поликсену приказал принести в жертву павшему Ахиллесу. Клитемнестра могла бы встретить в Кассандре преданную сторонницу, но она сама пронзила ее кинжалом. За что? Говорят, кровь вытекала из дома и лилась по улице — той самой улице, по которой мы с Ифигенией вместе бегали к Львиным воротам собирать васильки.
Что должна чувствовать Клитемнестра, ложась в постель со своим третьим мужем Эгистом? В постель, которую она когда-то делила с убийцей первого мужа, постель, которую она осквернила прелюбодеянием и теперь делит с убийцей мужа второго... Не слетаются ли эринии к этому страшному ложу? Впрочем, эринии карают прежде всего тех, кто повинен в смерти кровных родственников, недаром говорят «не кровное родство — вина не кровная» [24]. Но я бы не смогла спокойно спать в такой постели...
Сына Клитемнестры и Агамемнона, Ореста, пришлось отослать к родственникам отца — он и раньше не ладил с отчимом, а теперь грозится убить и его, и мать... Оставшиеся в живых дочери Клитемнестры давно замужем, с ней живет только младшая, Электра. Что думает девушка об отце, который убил ее сестру, и о матери, которая убила ее отца? Этот род проклят еще со времен Тантала, прадеда Агамемнона.
...И все-таки я пойду завтра в храм и принесу Аполлону белого козленка, а Гермесу — ожерелье из серебра. Пусть они пошлют Клитемнестре исцеление от печали и спокойные сны (насколько это возможно в ее положении).
— Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!
Не Посейдон мне погибель послал в кораблях моих быстрых,
Грозную силу воздвигнув свирепо бушующих ветров,
И не враждебные люди меня погубили на суше.
Смерть и несчастье готовя, Эгист пригласил меня в дом свой
И умертвил при пособьи супруги моей окаянной:
Стал угощать — и зарезал, как режут быка возле яслей.
Так печальнейшей смертью я умер. Зарезаны были
Тут же вокруг и товарищи все, как свиньи, которых
Много могущий себе разрешить, богатейший хозяин
К свадьбе, к пирушке обычной иль к пиру роскошному
