ответили:
“– А вы не доживете.”
Мааамааа… Мама… Как люди, которые могут повести себя так, вобще по земле ходят? Зачем они идут на такую работу, если у них нет сердца?
Мама писала ему, писала, а он прислал ей в ответ только свою же книжку, которую она уже прочла, и там были подчеркнуты некоторые банальные фразы. Мне захотелось найти его и убить Он ни одного доброго слова ей не написал, прекрасной женщине, которая полностью ему доверилась… Зачем он пишет книги по исцелению, если не готов общаться с больными людьми? Так больно… А как же больно было Маме… Когда ей было хуже всего, все вокруг отворачивались от неё… Она испытвала такую боль, от которой умирала.
Я была так невнимательна… И это навсегда. Такой меня знает моя Мама. Я чувствую ее рядом, чувствую ее тепло, как будто она немного вернулась.
Я не отпускаю ее. Мне плохо.
А как было ей…
Почему она не рассказала нам? Мы только дети? Мы бы её не поняли?
Дерьмо… Я не хочу вспоминать, не хочу плакать, не хочу переживать. И чувствую вину за то, что не хочу.
Я хочу ее услышать, увидеть, обнять.
Все эти мысли, которые остались на бумаге – это верхушки айсбергов, и я боюсь рассловечивать дальше. И эти слова – они молчат. А мне плохо. Звуча в моем мозгу, они раздирают душу.
Я начала разговор с сестрой. Вышло плохо. Она ушла, хлопнув дверью. Но я рада, что начала.
Я ей написала:
“Я думаю, нам надо постараться понять друг друга. И понять, где ты неправа и где я. Мне кажется, это очень важно. Я не хочу всю жизнь улыбаться тебе тая обиду. Я же не кидаюсь тебе плача с претензиями. Я стараюсь разговаривать. Надеюсь, мы не будем бегать друг от друга. Что бы ты ни делала. Ты у меня одна.”
Она ответила:
“Эх, прости меня… За все прошлое и настоящее. Я сильно меняюсь сейчас, одновременно не все прошлое могу пережить, принять – и, кажется, мы хотим одного и того же, но добиваемся этого разными способами.”
Думаю о могиле.
Меняется, меняется отношение. Я уже хочу преобразовывать пространство вокруг себя. Хочу, но пока должна и надо написать о Маме. Это должно остаться.
Думаю о Жесике. Жесик, Жесик мой…
Я ей нужна, и она мне, и очень близко, и хорошо, что мы друг у друга есть.
10 июня.
Так хочется жить! И ходить в магазины и аптеки, и хозяйственный, и продуктовый, и убираться в квартире!
Я боюсь этого месяца, я боюсь этого лета, я боюсь этого года, который меня ждет. Я боюсь себя, берущейся за большие дела и боюсь себя, от них отказывающейся.
Смутно в душе, на я бы это продлила. Как же это прекрасно – порог перемен, жаркий летний день и возможность долго спать
Когда открываешь дверь для одного человека, может войти кто угодно.
11 июня.
Как же грустно. Как же грустно мне стало внезапно. От меня требуется только сила и мужество. И отвага. И твердость. И воля.
Я раньше желала ранней смерти, а теперь? Чего я желаю? Жить. Делать. Успевать. Силы и мужество. И одиночество. И это не фильм и не книга. Это моя жизнь....
Плачу. Со мной трудно жить… Все, кто жили, ушли. Каждый своими тропами. Плачу.
Блуждаю я по Земле, но вернусь к тебе, Мама. Дело не в том, чтоб вызвать тебя к себе, а чтобы присоединиться.
Жизнь идет каждый день. А я не иду, меня тянет…
7 июля
Вспоминаю про день на кухне, когда я подумала, что надо отпустить Ее. Это только начало, подумала я. Отпустить Маму не получится. И не надо. Это она зовет меня. Она меня. Неужели есть жизнь, кроме смерти, неужели же есть жизнь, в которой нет смерти?
Где люди смеются и улыбаются, и шутят, и поют и не знают горя?
Вспоминаю день, когда поняла на Полянке, что рядом со многими людьми ходят мертвецы. Их родные люди, которые умерли, которых им не хватает. Ходят рядом с некоторыми людьми. С кем-то ходят их большие нереализованные желания. А с кем-то их мёртвые. Выписала – и мне стало легче. Мне. Все я да я. Всё мои проблемы. Мама очистилась и ушла. Я скучаю по ней.
Но я уже привыкла. Это неправильно. Это мерзко, но я привыкла. У меня больше нет жизни, в которой бы Мама не умирала, и мыслей о такой жизни. Это необратимо и невозвратно, ничего нельзя сделать. Мама умерла. У меня больше нет жизни.
Ты была. Я помню тебя. У меня сохранились доказательства.
Я люблю Тебя.
Как хорошо, что я говорила это тебе при жизни. Как жаль, что я больше не могу для тебя делать. Что я не могу сделать для Тебя больше.
Как хорошо, что ты была, и такой, какая ты есть. Мама, Мама…
Я чувствую вину. И тяжесть.
Я говорю с тобой. Ничего, что ты не отвечаешь. Я люблю Тебя, Мама!
22 августа 2008
Надо успеть измениться.
Я понимаю, что, если нет – это нарастающее чувство неудовлетворенности, чувство запертости в ловушку, бег по своей камере заключения от себя же.
Я понимаю, что, если да, я прощу себя и откроюсь новой жизни.
28 августа.
Новая жизнь. У меня уже новая жизнь, я это только сейчас поняла. А я все ее жду, например, когда пойду на работу.
Уже новая жизнь. Почти такая же, как прежде. Своими руками не сделанная.
Это время потом вспомнится как счастье. Молодость, всё такое. А мне всё так же плохо, и, если это счастливое время моей жизни, то я хочу умереть.
О чем я плачу?
О жизни, что невозвратна.
3 сентября.
Ведь, на самом деле, я не хочу новой жизни, иначе она давно у меня уже была бы. Жизни, в которой я не курю, в которой я успешна и красива, я плачу, целостна, сильна. Я боюсь ее.
Теперь я зову Маму, когда мне плохо, раньше было наоборот.
Мамина смерть – это уже слишком прошлое. Но Ее нет – это настоящее.
Я больше не радуюсь до конца. Нет, я бываю счастлива, но радость… Она в последнее время неискренняя.
Кто я? Что я? Я хороший человек или как? Какая я? Я не знаю, какая я.
Я здесь и сейчас. И мне хреново.
Я совсем другой человек. Мамы нет, все. Ты забыла, вообще, кого ты называла Мамой, признайся.
Я устала. Послезавтра улетаю, а пока 2 дня старой жизни. В ней есть что-то, что ты не хочешь отпускать. И это не Мама, это – давай попробуем – одиночество.
В нем твоя отрада и твое спасение. В нем твое горе и отчаяние, и то, что за гранью страдания. Одиночество – твой ад, но оно дает тебе больше, чем люди.
В глубине души я не доверяю людям.
Я
