class="p1">В суматохе мы искали друг друга. Но я терялся. Потому что ждал чего-то. И это ожидание лучше чувствовала бабка: «Твой отец хороший был! Меня, бывало, обнимет и говорит, что не хочет уезжать!..»
В глубине души я тоже не хотел уезжать. И боялся, что эта схожесть с отцом выглядит предательством. Мне хотелось, чтобы все успокоились, вновь запели хорошую песню. Чтобы была в ней «светлая сила» – единственная, которая могла унять маму!
– Ноги моей здесь больше не будет!
– Оставь хоть ребенка!
– Не трогайте моего сына!
Ощущение «светлой силы» угасло; солнце кануло за темным лесом.
Я почти ненавидел бабку, потому что не уступила, потому что чувствует нужную силу (так необходимую сейчас мне) и пользуется единолично.
Тетки на кухне мыли посуду.
Сырые тарелки издавали хрусткий звук.
– Да что ж у вас в родне такое жестокосердие? – как всегда, расстроилась жена дяди Гриши. – Столько лет живу, не могу привыкнуть!
Мама находила меня как свое спасение:
– Одевайся быстрей!
– Варя, куда ты на ночь глядя?!
– Оставьте нас!..
На улице уже подморозило, ноги скользили по застывшим колеям.
С боку темнела высокая железнодорожная насыпь… Такой же ночью, только несколько лет назад, бежала мама из дома с грудным ребенком – каким-то орущим свертком. Прожектор поезда ослепил ее, будто она хотела броситься на рельсы. Не знаю, каким образом вошел в меня тот давний страшный гудок. Но, видимо, с того момента я впервые отлепился от матери.
А сейчас мы шли в полной тишине. Хотя нужно было говорить! Надо было вытеснить из души тяжелые чувства. В этом возрасте еще можно принять все случившееся как что-то необъяснимое.
И это произошло!
Я услышал странный звук, непонятно откуда идущий. Как будто бы с неба. Словно шелестел тонкий лед: когда идешь по застывшей луже, а он все гнется, звенит, и трещины расползаются с трассирующими щелчками…
Последнее, что я смог осилить, поднимаясь по переходному мосту к вокзалу: освещенная станция в лунной пороше, – с прожилками рельс и множеством неподвижных вагонов – была похожа на большой капустный лист с гадкими бурыми гусеницами.
1
Чувство вины перешло ко мне по наследству от отца. (Виноватость угнетала душу, но приучала к терпению.)
Однажды в конце очень долгой морозной зимы мама надоумила написать письмо отцу:
– Пусть вышлет сухофруктов! У них дешевые, и выбор большой…
Вот так вдруг предложила невозможное – вступить с отцом в переписку! Выказать свою гордость, а может, детский гнев.
– Пусть не волнуется за расходы, напиши, что это в счет алиментов.
Отец добровольно обещал платить до восемнадцати лет. Сумма неизменная, как его слово.
Я начал писать черновик, как школьное сочинение: «У нас еще зима и не хватает витаминов…»
– Напиши, что ты хорошо учишься!.. Особенно по математике…
– Может, что яблони в Таленском саду вымерзли?
– Не надо про сад.
– Что у нас новая квартира, отдельные комнаты!
Мама кивнула и пошла на кухню:
– Подумай, пока один…
Листок лежал на новом полированном столе, учебники на краю в стопку. За окном прилетела стая свиристелей – облепили яблоню и клюют мерзлые ранетки. Опять яблоки! «Вот привязалось, будто пухну с голоду!»
Из открытой форточки доносился шелест фольги – свиристели щекочут под мышками старушку-зиму!
Долго я не мог найти слово, с каким обратиться к отцу. В голове вертелась громоздкая фраза: «Здравствуйте… товарищ (зачеркнул) обратный адресат (зачеркнул) человек, отчество которого я ношу». Мама подсказала просто: по имени-отчеству. И отец составился из двух слов, но даже они с трудом появились в заглавии листа.
Боже, как стыдно! Обратился внезапно, с размаху, отчаянно! Обида выпирала между строк. Слова разлетались в дребезги, как снежки об ледяную крепость, что стояла в нашем дворе.
Письмо получилось бездумно-нарочитое, невозможное и для понимания, и для сомнения в его искренности.
Сочинял я долго, даже тайно залез в старый мамин ридикюль. Но уже не было стыдно. Наоборот, у чувства измены появился привлекательный оттенок. Оно стало советчиком и тайным другом.
Вынул фотографию молодого мужчины в шляпе, с надписью на обороте: «Над моей жизнью прошел шторм, разметав года и людей. Хочу, очень желаю, обрести с тобой счастье и покой!» Отец нарушил свою клятву. Или остался верным чему-то другому?
Мне тоже хотелось быть верным. Упереться во что-то всей силой души. Пообещать – и стоять насмерть!
Написанное письмо я не перечитывал. Запечатал конверт и сразу почувствовал легкость: будто нас только что прервали, и отец продолжает слушать меня. Ведь он знает все движения моей души и разберется в моих мыслях. А просьба о сухофруктах – только предлог. Главная просьба: чтобы не мучился. У меня все хорошо! Только вот встречу в будущем я никак не предлагал…
2
Через месяц пришла посылка!
Был уже яркий мартовский день. Хрустели ветви кленов, пахло морозным черносливом, что лежал, должно быть, в посылке и даже немного слипся.
На почте был другой запах – картона и сургуча.
Мама быстро заполнила бланк, и на прилавок вынесли маленький пакет. Перепутали что-то. Но надпись верна: Ойниной Варваре Владимировне. Фамилия разорвана, читалась как: «Ой, не ной!»
Обратный адрес: Чимкент, до востребования. Ну, правильно: южный город, полный солнца и фруктов.
Почерк с наклоном влево, узкий и рачительный. Остался неизменным за прошедшие годы. В графе для писем – пусто. Наверно, подумал, что говорить со мной еще рано, и главное – объяснять что-либо. И не надо!
Отойдя в сторонку, мы разорвали плотную бумагу, кроша ломкую печать, и вынули новую коричневую книгу – Орфографический словарь русского языка.
В голове мелькнуло: в письме было много ошибок! Будто в школе схватил «двойку». А может даже – «кол»!
Дома я бросил словарь на стол и пошел на улицу.
Еще зимой, когда горы снега в нашем дворе достигали высоты второго этажа, ребятня и взрослые вырубили на двух вершинах крепостные стены, с зубцами и бойницами. Пацаны возили на санках выработанный снег и складывали его отдельно – выбирая себе бомбы и гранаты.
А потом начинался штурм крепости! Мы делились на две стороны: одни оборонялись, другие наступали. Кто были наши, а кто не наши – зависело от победителей.
К весне крепостные стены сильно оплыли, зубцы стерлись, бойницы забились. На солнечной стороне чернели вмятины, покрытые утренней коркой, а склоны горы сильно обледенели.
В тот день мальчишки рубили на них новые ступеньки.
Сверкало солнце, влажно подтаивали снежные крошки на штыковой лопате.
Мимо нас шли студенты. Остановились на минутку и метнули по снежку, вспомнив недавнее детство. Засмеялись, пошли дальше.
