смерть - избавление для человечества или хотя бы для тебя. Разве он не зарубил отца без тени сожаления, без лишних слов?! Впрочем, он ничуть не удивился бы, если б топор отскочил от головы отца, как от чугунного ядра. Отец был для него бессмертен, и не только в детстве, когда он мало что знал о смерти, но и позже, когда сам убедился в бренности всего сущего. Только отец оставался неизменным, неприступным, недосягаемым и для высших, и для низших сил. Кого только не снимали, не арестовывали, кого только не убивали в эти годы - но он (его отец) переходил из одного кабинета в другой, более просторный и важный, обставленный более дорогой мебелью, с более красивой секретаршей и лучше оснащенной приемной. Все есть суета сует и всяческая суета, но пусть эти кретины не думают, что он, как овца, подставит им горло. Он, конечно, ищет смерти, но он все-таки не овца. Может быть, для своего отца он и был ягненком, точнее, отец вместо ягненка принес его в жертву своему суровому идолу, но он все-таки больше человек, чем овца: он кое-что помнит (например, пятнистую корову, белку с выбитым глазом, обиженного им паука...), о чем-то сожалеет (главным образом, о днях, проведенных в Квишхети), кого-то любил (положим, Лизико)... Так что пусть они сначала докажут свое превосходство, отрежут все пути, не оставят ни малейшего шанса на спасение и тогда, пожалуйста, впрямь, как барану, перережут горло или всадят пулю в затылок, как его дед "предателям родины" и "врагам народа". Но, пока он жив, он сделает все, чтобы еще раз спастись, не потому, что боится смерти, а для того, чтобы не встретиться с отцом в ее владениях, по ту сторону Стикса, не смягчить и не ослабить однажды испытанное и пережитое (пусть даже и в воображении), ибо и на том свете, (во владениях смерти) он поступит с отцом точно так же, как поступил здесь, на кухне, - топором раскроит череп... Раскроит череп человеку, которому верил, на которого полагался, которого вообще считал символом человечности, пока тот не сунул ему под нос волосатую дулю: вот тебе твоя вера, вот тебе твоя надежда и вот тебе твоя человечность!.. А потому его последнее желание - спастись, чтобы никогда не встретить отца. А ведь час назад он стоял так близко к смерти, что последний выдох отца обволок его липким холодным облачком... Так ему и надо! Он и худшее заслужил! Поделом! Кривые стрелки, начертанные на стене каким-то дебилом, задурили ему голову, обманули и заманили в капкан...
- Э, а этот откуда нарисовался? - удивился бармен.
- Не знаю. Когда пришла, он уже там сидел, - сказала Лида.
Ее искусственные, длинные ресницы матово поблескивали. Было заметно, что она слишком накрашена.
- Что будем заказывать, дорогой? Вы один? - вроде как успокаивая то ли себя, то ли гостя, обратился бармен к Антону. - Кто ему открыл? - обернулся к Лиде.
- Я не открывала. Когда пришла, он уже сидел за столом, - повторила Лида.
- Да ладно, хватит тебе, дорогуша! - махнул рукой бармен. - Сука буду, сто процентов твой клиент. Зачем темнить?
- Еще так скажешь - уйду... Все. Хватит! Каждый день одно и то же... вспыхнула Лида, но бармен не дал ей договорить.
- Ради бога!1 Только потом не просись назад, - каким-то образом он умудрился одновременно и уступить, и пригрозить.
- Я никого ни о чем не прошу. Такую работу где угодно найду... Еще меня попросят! - распалялась Лида.
- Всо!2 Хватит. Потом поговорим. Теперь займись клиентом, - деловым тоном сказал бармен. - Заказывайте, что хотите, - обернулся он к Антону.
Только тут Антон всмотрелся в него. Пожалуй, ему было немного за тридцать, хотя выглядел он гораздо старше. Скорее всего, из-за ранней лысины и очков. Явно хотел произвести на клиента впечатление хорошо воспитанного человека, но вежливость выглядела натужной и придавала ему плебейский, неприятный вид.
- А есть-то хоть что-нибудь? - грубовато откликнулся Антон.
- Э, как это - что-нибудь?.. У нас есть все. Закажите, что желаете, а Лида обеспечит... Верно, Лида? - Как говорится, "сослалась лиса на собственный хвост"3.
Официантка, и впрямь пышная, как лисий хвост, скорее всего, по совместительству выполняющая в этом непонятном заведении и другие обязанности, все еще дулась на бармена. Во всяком случае, ей явно надоели оба ремесла.
- Ничего я не обеспечу... Рабочий день кончился, - хмуро буркнула она.
- Не обеспечишь?.. Что значит не обеспечишь! Не выводи меня из терпения, шлюха полуночная, сучара! - Из терпения бармен не то что вышел, а выскочил, выпрыгнул и, казалось, готов был броситься на официантку через стойку.
- Эй, прыщ, остынь! Как ты разговариваешь с женщиной... - спокойно сказал Антон.
Бармен от неожиданности онемел. А может быть, сознательно прикусил язык, чтобы выиграть время, успеть все взвесить, а затем уже действовать.
- Сперва научись разговаривать, а потом бар открывай... - продолжал Антон, ободренный молчанием бармена. - Здесь юный придурок должен учиться тому, чему не научился в школе: милости прошу, извольте сесть, прошу прощения... всего вам доброго... Не ссыте на ножку стола. Не гасите сигарету об стену. Не плюйте в кофе соседу...
- Не твое дело, что мы скажем друг другу, - прервала его Лида. Похоже, она нутром почуяла опасность и легкой фамильярностью попыталась разрядить обстановку. - Заказывай, чего тебе? Я слушаю... - При этом пальцами правой руки с длинными накрашенными ногтями барабанила по столу, видимо, стараясь скрыть волнение, а левой вызывающе уперлась в бедро.
Антон почему-то расстроился. Ему казалось (пусть себя и винит), что официантку тронет его заступничество, что, преисполненная благодарности, она сорвет с себя ажурный передник размером с фиговый лист, швырнет в лицо затаившемуся, как очковая змея, бармену и с достоинством - хоть официантки, хоть путаны, но все же достоинством - покинет бар... вместе с ним.
- На твоем месте ногти в черный цвет покрасил бы... Тебе пойдет... Шик... Сразу клиентура вырастет. Поверь моему слову. Я хорошо знаю этот дурацкий город, - сказал он по-свойски, играя в доброжелательность.
- Ей-богу, не до твоих шуток, парень, говори, чего желаешь, огрызнулась Лида, при этом невольно глянув на свои холеные ногти.
- Орального секса, - не моргнув, заявил Антон.
- Что? Что он сказал?! - наконец очнулся бармен. Он не поверил своим ушам и вернулся с полпути, хотя вроде куда-то собирался.
- Какие-то гадости предлагает, - сдала клиента Лида.
- Я заказал ей оральный секс, - с тем же спокойствием повторил Антон. Вы же обещали выполнить любой заказ.
- Слушай, ты, не втравливай меня в неприятности. Не до тебя, ей-богу, напрягся бармен.
- Срок отсидел, братан, должен меня понять, - в тон ему сказал Антон.
- Иди, зови Мишу... И Кенчо тоже. Чего уставилась, дура! Обоих, да поскорей, - бросил бармен Лиде. - А ты вставай. Все. Закрываемся. Не работаем... - Он взял Антона за локоть.
- Руки! - спокойно сказал Антон.
Бармен тут же отступил. Антон приподнялся, руками опираясь о стол, и ногой отодвинул стул, собираясь встать, но подоспели те двое - Миша и Кенчо, запыхавшись, заняли места по обе стороны стола и поинтересовались, что происходит.
- Кто такой? Платить отказывается? - спросил Миша.
- Да задирается он... Приблатняется, понимаешь. Минета от Лиды потребовал, - сказал бармен.
- Вах! - искренне поразился Кенчо.
- Ну?! А деньги на это есть? - поинтересовался Миша.
- Денег вообще нету. Сегодня вышел из тюрьмы, - сказал Антон.
- Да ты фуфло, - заключил Кенчо. - Фуфел лажовый.
- Не фуфел, а убийца. Если угодно - киллер, - уточнил Антон.
- Мозги канифолит, сука буду, - сказал бармен.
- Я-то думал, вакийские1 пришли... - сказал Миша.
- Кто его знает, может, они и подослали, - заволновался бармен. - Кто ты, слушай? Чего тебе надо? Свалился на нашу голову. У нас бар, а не бар-дель,
понял? - обернулся он к Антону.
- Что это за бар!.. Вы что, даже по видео бара не видели? - засмеялся Антон и демонстративно обвел помещение рукой.
И в самом деле, оно больше походило на заурядную столовку, чем на ночной бар. В одном углу зала пол был слегка приподнят, на возвышении стоял стул, видимо, предназначенный для музыканта, сейчас на стуле валялась смятая коробка из-под американских сигарет; в противоположном конце в облаке табачного дыма кучковалась за столом безликая, безмолвная кампания - три парня и две девушки или же три девушки и два парня; их неподвижность и молчание усиливали унылое ощущение безжизненности. Они вообще не подавали ни звука. Скорее всего, курили анашу, затаившись, ждали "прилива" и, похоже, даже не слышали, что происходило на другом конце зала.
- Кайфуешь, браток? - процедил сквозь зубы Кенчо с плохо скрытой злостью. - А ведь так не годится... Так не пойдет, браток...
- Не кайфуешь, а кейфуешь. По-грузински надо говорить - кейф, поправил Антон, не обращая внимания на плохо скрытую злость Как будто его пригласили сюда учителем языка и он проводит первое занятие. - На мели мы налима лениво ловили... На дворе трава, на траве дрова... Бык тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа... И много еще подобных забав в нашем языке, божьей милостью. Но если вам не нравится, родной язык не по душе - валяйте! Общение с вами, сколько помню, в приговор не входило. Хоть башку себе разбейте! У меня, между прочим, и правда загул, кейфую, то есть два дня гуляю, пью, никак в себя не войду... Так что я тоже вроде вас мусор, грязь подноготная... Не верите - нюхните...
